Графиня Анна Потоцкая оставила воспоминания о своем пребывании в Париже в 1810 г.: «Что привезти вам из Индии? — спрашивал меня один из влиятельных людей того времени. — Может быть, из Москвы или Петербурга? — отвечала я, желая выпытать у него истину. — Возможно, что мы и пройдем через эти города, но я думал, что вы пожелаете более редкого подарка. Мы нанесли визит пирамидам, и теперь было бы справедливо заглянуть к нашим далеким соперникам»^{242}. По ее мнению, все это больше напоминало сказку из «Тысячи и одной ночи». Завещание также активно распространялось среди солдат и офицеров наполеоновской армии. Неудивительно, что многие из них уже в начале 1812 г., еще до перехода Немана, считали, что Россия — «только стадия на пути в другие страны, что они пойдут дальше, что Наполеон поведет их в глубь сказочной Азии»^{243}. Так, французский военный врач Сократ Блан в письме к своему отцу писал: «скажи нашей экономке, что я не забыл своего обещания прислать ей из Константинополя кашемировую шаль». Но не только молодежь, но и среди офицеров имелись люди, которые воспринимали Россию как этап на пути по дороге в Индию. Майор Л.Ф. Фантэн дез Одар, командир роты 2-го гвардейского полка пеших гренадер, судя по его письмам в начале войны, полагал, что цель кампании 1812 года состояла в захвате Москвы, после чего должен был заключен мир и союзный договор с Александром I. А после этого, как он считал «мы отправимся в следующем году в Константинополь, а оттуда в Индию. И великая армия снова увидит Францию не иначе, как отягощенная гольконскими брильянтами и кашемировыми тканями»^{244}. Ц. Ложье, проходя в 1812 г. через Германию, полагал, что среди его сослуживцев есть и такие, кто «ни мало не думая о том, будут ли они воевать с Россией или Персией — есть между ними и такие, которые считают целью экспедиции Персию или Ост-Индию». А после зачтения манифеста о начале войны, он написал: «Еще не будучи осведомлены о войне с Россией, мы думали, что цель нашего путешествия — поход в Азию! Теперь наше предположение приняло вид вероятия. Россия подчинится, уязвимое место Англии открыто. Наполеон не замедлит со своей местью; мы явимся туда, куда не проникала ни одна южная армия. Предшествуемые шумной славой наших побед, мы вступим в эту богатую и обширную страну, полную славных предков. Мы видим пред собою всеобщий мир, покорение вселенной, богатые и славные награды, чудесную и героическую славу…»^{245}. К примеру, руководитель русской контрразведки Я.И. де Санглен в своих записках рассказал об одном странном случае в начале войны: «Привели ко мне взятого в плен французского штаб-офицера, к допросу, с планами, снятыми им во время марша. Он отвечал на мои вопросы довольно откровенно, и наконец спросил: «долго ли вы будете играть комедию?» — Какую комедию? — спросил я. — «будто вы не знаете? Так я вам скажу по секрету: вся эта война с Россией притворная, скрывается от англичан. Мы вместе с Россией идем в Индию, выгнать оттуда англичан». Я рассказал это Барклаю, который отвечал: «еще новая выдумка Наполеона»^{246}. В такое трудно поверить, но именно под эту выдумку и под аккомпанемент наполеоновской пропаганды, запускалась военная машина французского полководца.

Сохранить свои замыслы в полной тайне Наполеону не удалось. Еще до начала военных действий план движения в Индию через Россию стал известен наследнику шведского престола и бывшему французскому маршалу Ж. Б. Бернадотту, имевшему личные каналы информации в Париже. В марте 1812 г. через генерала П.К. Сухтелена он передал Александру I, что Наполеон в течение 2-х месяцев рассчитывает разгромить русские войска, заключить мир, по условиям которого объединенная русско-французская армия направится сначала против турок, затем войдет в Персию, а впоследствии проникнет в Индию, планируя осуществить эти планы за три года^{247}.[163] Данные и слухи об индийском проекте Наполеона проникли и в самые разные российские общественные круги. Во всяком случае, свои суждения об индийском плане Наполеона высказывали многие современники событий. Например, Д.В. Давыдов, порицавший отступления русских армий к Москве, считал, ссылаясь на общее мнение, что в случае подписания мира с Наполеоном 100 тыс. русских вместе с французами отправятся на завоевание Индии^{248}. Аналогичный вывод о том, что французский император собирался из России идти в Индию, поддерживали и многие участники событий и первые историки 1812 года: П.А. Чуйкевич[164], А.Я. Булгаков[165], П. X. Грабе^{249}. И.Т. Радожицкий[166], а также неизвестный автор^{250} Даже в знаменитой брошюре «Отступление французов», написанной в Главной квартире русской армии по следам военных событий в декабре 1812 г., утверждалось, что русские разрушили французские мечты «о походах в Персию и Индию»^{251}.

Реализация индийского проекта в первую очередь зависела от успехов французского оружия на полях сражений. Поэтому не случайно позднее А. Жомини вложил в уста Наполеона следующую фразу: «Предполагали, что я имел намерение идти в Индию через Персию, я и не отрекаюсь: мне приходила на мысль возможность подобной экспедиции; но экспедиция эта была обстоятельством второстепенным, совершенно подчиненным тому, в каких отношениях останемся мы с Санкт-Петербургским кабинетом». В таком же духе французский император высказывался А. Коленкуру, который писал в своих мемуарах, что во время войны Наполеон «не сомневался, что русское дворянство принудит Александра просить у него мира, потому что такой результат лежал в основе его расчетов»^{252}.

В военно-исторической литературе не возникает особых разногласий о наполеоновском операционном плане. Его легко можно реконструировать на основе штабной документации, исходя из предвоенной дислокации французских корпусов и отдельных воинских частей. Но на возникающие затем вопросы (какие были поставлены цели, каких результатов и в какие сроки Наполеон хотел их добиться, каков в целом был стратегический план французского полководца?) — историки отвечают по-разному. Причина разногласий кроется в слабой источниковой базе, привлекаемой исследователями. Дополнить круг введенных в научный оборот источников возможно лишь путем расширения проблематики — рассмотрения взаимосвязи разработки стратегического плана и деятельности стратегической разведки Наполеона.

Об акциях наполеоновских разведывательных служб в глубине русской территории пока мы знаем немного. Приведем лишь несколько известных фактов. В 1811 г. агентурная группа в составе полковника А.С. Платтера, майора Пикорнеля и топографа Крестковского тайно проникла в Россию. Под видом отставных русских офицеров, снабженные соответствующими документами, они совершили длительный вояж по стране (побывали в Москве и в девяти губерниях). После чего Крестковский был отправлен с полученными сведениями обратно, а двое других продолжили путешествие через Поволжье к Оренбургу для выяснения возможностей похода в Индию. Это маршрут следования отнюдь не выглядел случайным. Именно через оренбургские степи в 1801 г. император Павел I приказал идти 40 донским полкам под командой войскового атамана В.П. Орлова для поиска путей в Индию, а на Дону его впоследствии называли «Оренбургским походом». Ряд неудач и случайностей помешал наполеоновским эмиссарам добраться до намеченной цели, и они вынуждены были повернуть на Дон, где 5 августа 1812 г. Платтера арестовали. Пикорнелю удалось скрыться^{253}. С этим любопытным случаем трудно не сопоставить ему подобный. В начале 1813 г. в Астрахани оказался другой агент — Адам Моретти (представлявшийся Петром Ивановым), проживавший в России под видом учителя. В 1812 г. он переехал сначала в Уфу, затем побывал в Оренбурге, а позже отправился в Астрахань, где и был арестован. При обыске в двойном дне его дорожного сундука обнаружили инструменты для съемки местности и план Оренбурга с расположением воинских частей^{254}.