– Прямо здесь, – и Чонси передал газету.

Дортмундер спросил:

 – Восемьдесят тысяч фунтов? Сколько это в долларах?

 – Грубо пятьдесят тысяч. Какую сумму вы получите после продажи награбленного?

 – Возможно десять процентов.

Чонси выглядел удивленным:

 – И это все? Пятнадцать тысяч?

 – Ты не сможешь получить хорошие деньги, если торгуешь товаром из полицейского списка.

 – Я выпишу тебе чек, прямо сейчас, на десять тысяч долларов, – предложил Чонси. – Достаточно?

 – Только не чек, – взмолился Дортмундер.

 – Да, я вижу, – Чонси нахмурился, подумав, – эта жизнь только в мире наличных может быть сложной для тебя.

Келп сказал:

 – Здесь говорится, что мы, очевидно, были англичанами, хорошо образованными и попытались замаскировать наше происхождение с помощью поддельного австралийского акцента.

Вошла, покачиваясь, хихикающая Эдит с четырьмя блюдами жареного на масле филе лосося с дольками лимона, и все приступили к еде. Келп же продолжал читать в Таймсе описание детальных подробностей ограбления. Он сказал:

 – А кто такой Раффлз?

 – Понятия не имею, – ответил Дортмундер.

 – Дортмундер, а что ты скажешь на это? Я позвоню своему бухгалтеру после обеда и попрошу, чтобы он конвертировал десять тысяч долларов в наличные. Ты сможешь забрать их в следующий понедельник. Я скажу тебе пароль, поэтому он будет знать, что ты и есть тот человек, который должен забрать деньги.

 – Отлично, – согласился Дортмундер.

 – Если Зейн не спуститься вниз скоро, – сказал Чонси, – то его рыба остынет.

 – Возможно именно такую он и любит, – пошутил Дортмундер.

Келп вмешался:

 – Могу я оставить эту газету себе?

 – Конечно, – разрешил Чонси, проглотил последний кусок рыбы, запил кофе и встал на ноги. – Я должен глянуть на нее. Я должен увидеть ее снова.

И он направился в гостиную, где прошлой ночь в шкафу у входной двери он оставил чехол от зонта. Келп произнес:

 – Я хорошо расслышал? Он даст нам десять штук за вчерашний товар?

 – Так он сказал.

 – Оказалось, что все не так плохо. К тому, что мы заработали раньше, добавим еще и это, – Келп делал подсчеты на своих пальцах, – …двадцать три тысячи долларов поштучно.

 – Двадцать три тысячи долларов в год – это плохая зарплата, – высказал свое мнение Дортмундер.

Внезапно из другой комнаты послышался резкий разрезающий тишину вой, как будто кто–то ранил дикого быка. Дортмундер и Келп в изумлении посмотрели на дверь. Шатаясь, вошел Чонси, бледный, страшный, с растрепанными желтыми волосами. Его безвольно висящая руку держала уголок холста картины, еще не до конца выпрямленной, которая волочилась по ковру.

 – Что-то не так, – произнес Дортмундер и подошел, чтобы забрать картину из вялой руки Чонси. Когда он взглянул на нее, все было в полном порядке: Глупость продолжала вести человека к гибели. Подошел и Келп с копченой рыбой на вилке в правой руке:

 – Что случилось?

 – Подделка, – вздохнул Чонси. Его голос был хриплым и как будто безжизненным.

Дортмундер нахмурился:

 – Как подделка? Это та, которую ты привез сюда из Нью-Йорка?

 – Другая, – ответил Чонси. – Еще одна копия.

 – Что? – Дортмундер трес картину в порыве раздражения. – Ты же видел эту чертову штуку неделю назад, почему ты не рассмотрел, что это была фальшивка?

 – Тогда она была настоящей, – Чонси потихоньку приходил в себя, хотя его лицо оставалось по-прежнему мертвецки бледным, а глаза были открыты неестественно широко. – Она была настоящей, Дортмундер.

 – Ты имеешь в виду, что есть две подделки?

 – Прошлой ночью, – начала Чонси. – Я держал настоящую картину в моих руках.

 – Это невозможно, – продолжая сердито смотреть на картину, сказал Дортмундер. – Ты где–то облажался, Чонси, ты не… – и он резко замолчал, еще больше насупился и озадаченно вглядывался в картину, поднеся ее ближе к лицу.

Чонси спросил:

 – Что такое? Дортмундер?

Дортмундер же подошел к обеденному столу, разложил на нем полотно картины и указал на одну из фигур позади Глупости: пышущая здоровьем крестьянская девочка несла корзинку яиц:

 – Посмотрите.

Чонси и Келп вдвоем наклонились над холстом. Чонси не выдержал:

 – Посмотри? Посмотреть на что?

Ответил ему Келп:

 – Ей-богу, это ведь Клео.

 – Клео? Клео?

 – Клео Марлах, – сказал ему Дортмундер. – Девушка Покьюлея.

 – Я же говорил тебе, что видел его тогда возле Parkeby-South.

 – Покьюлей? – Чонси изо всех сил старался понять, что происходит. – Он сделал еще одну копию? Но как? Как.… Как он попал сюда?

Он смотрел на Дортмундера, а тот вглядывался во что-то по ту сторону стола. Чонси посмотрел в том же направлении и осознал, что четвертая тарелка с рыбой, холодной рыбой так и осталась нетронутой. Снаружи солнце спряталось за облако. Пошел дождь.

 – Зейн, – прошептал Чонси.

Глава 11

Лео Зейн констатировал факт:

 – Итак, картина у нас.

 – Я не доверяю тебе, – ответил ему Ян Макдоу.

 – Не говори глупостей, – сказал Зейн. – Конечно же, ты должен доверять нам.

Успех находился на расстоянии вытянутой руки от Зейна, и это чувство заставляло его глаза блестеть, почти полыхать и быть более несдержанным. Он задумал сложный и дерзкий план, и он успешно воплотил его в реальность под самым носом Чонси и наемных воров. Что теперь думает Дортмундер и его компания о его сообразительности?

Эта задумка пришла к Зейну как внезапная вспышка еще в Нью-Йорке, когда Дортмундер объяснял Чонси его собственную схему подмены живописи. Деньги, возможности, все было на своих местах. Покьюлей охотно согласился предоставить еще одну копию Винбиса за четвертую часть вознаграждения от замены местами картин. Теперь же они находились в Савойе, Зейн разговаривал с Покьюлеем, доедающим тост, который не закончил Макдоу во время завтрака. Они пришли сюда, чтобы продиктовать шотландцу свои условия.

 – Половину, – произнес Макдоу с горечью, – и вы думаете, что я отдам вам половину.

Половина. Двести тысяч долларов. Этих денег будет более или менее достаточно, чтобы начать жизнь с нового листа. Прошлый год убедил его в этом: не будет более холодных и влажных северных зим. Он будет жить там, где тепло и сухо, поправит свое здоровье, возможно, станет счастливым, заведет новых друзей, возможно даже заведет и собаку, купит телевизор. Жизнь наладится. На двести тысяч долларов можно купить много тепла.

Макдоу, оранжевоволосый и краснолицый великан тратил их время и свое собственное из–за своего дурного характера.

 – Вы – либо пара грязных лжецов, – сказал он, – или пара жалких воришек.

 – Половина, – спокойно настаивал Зейн. – Если ты хочешь вернуть картину обратно.

 – Если она у тебя, тогда покажи ее мне.

 – О, нет, – сказал Зейн. – Не раньше, чем ты подпишешь договор.

 – Но как я могу быть уверен, что она у вас?

 – Есть один простой способ, чтобы это проверить, – продолжал Зейн, – и ты сам знаешь какой. Поедем в Parkeby-South, посмотрим на картину, и все станет на свои места.

Было видно, что Макдоу колеблется. Зейну казалось, что он даже видит как работает серое вещество в голове шотландца. Мужчина поверил им, это точно и теперь он пытается решить, как поступить дальше. И был только один выход из этой ситуации. Зейн был уверен в этом.

 – Ну? – спросил он.

 – Ладно, – решился Макдоу. – Я поеду в Parkeby-South и посмотрю на свою картину, и тогда, скорее всего, вас двоих арестуют за мошенничество.

 – Мы пойдем туда все вместе, – заверил его Зейн, поднявшись.

 – Вы подождете снаружи, – предупредил его Макдоу.

 – Конечно. Пойдем, Покьюлей.

 – Одну минуту. Одну минуту.

Покьюлей засунул последний недоеденный бекон Макдоу между двух последних тостов Макдоу, и все трое «друзей» покинули квартиру. Они взяли такси до Parkeby-South, куда с мрачным лицом поспешил Макдоу, в то время как Зейн и Покьюлей дожидались его в машине. Покьюлей показал теперь свою нервозность, когда Макдоу скрылся из виду: