Их разговор прервали — секретарша. Декольтированное платье и ожерелье. Клокман пригладил волосы. Солидные мужчины — соответствующий эскорт! Настоящий цветник! Улыбка напоследок, секретарша исчезла в толпе.

Облака пота.

Все шло полным ходом! Директор размахивал руками. Все тут варились в одном котле! Теснота. Вздымались шляпы. Испарина. Рокот. Ужасная давка! Кто тут отвечает за порядок? Ага! — А вот и он, гляди-ка: герой дня!

Мы не собираемся разбираться, в какой мере сами герои являются жертвами. Иначе мы перевернули бы все вверх дном. Тогда о чем это мы? Кто хочет славы, должен пострадать. Остальные страдают безвозмездно.

Перед подиумом стоял молодой человек. Подиум возвышался у него над головой: молодой белокурый парень. На этом алом фоне он казался бледным. В глаза бросались прежде всего крупные крылья носа. На нем была белая рубашка без галстука. Клокман спокойно смерил его взглядом знатока: этот сдюжит! Кожа у него на лице была чистая, адамово яблоко — крепкое. Только вот зачем он побрился утром?

Толпа взревела. Родители приподняли детей. С трибун полетели вниз брошюрки и оторвавшиеся пуговицы. — Клокман бросил на героя заговорщицкий взгляд, но тот отвернулся. С Палеком, который ободряюще на него посматривал, он и подавно старался не встречаться взглядом.

— Когда собираешься прославиться, всегда нервничаешь, правда? — сказал Клокман. Он подошел к молодому человеку и как-то неловко похлопал его по плечу.

Выпирающие ключицы.

— Вы же знаете, — пробормотал Палек вместо приветствия, — мы полагаемся на вас. Не осрамите нас. Мы заплатили вам уйму денег! Надеюсь, вы не станете злоупотреблять нашим доверием. Ничего, справится, — сказал он Клокману.

Палек выпятил подбородок, напряг шею.

— Слишком молодой, — ответил Клокман и подмигнул герою, — но это может быть и огромным преимуществом.

— Так всегда бывает! — Он глянул себе под ноги. Герой опустил голову. Наверное, от волнения он просто не знал, на кого смотреть. Грудь у него была впалая. Палек приблизился к нему вплотную. Теперь он походил на крестного отца, правда, вид у него был не такой торжественный.

— Смелей, — сказал Клокман, понимая, что чувствует сейчас герой, — лучше вообще ни о чем не думать.

Тот отпрянул от Клокмана.

— Вы довольны тем, как все организовано? — Палек спросил просто для формы.

— А куда подевался арбитр? — ответил вопросом на вопрос Клокман. Его взгляд скользнул по подиуму и натянутым канатам, которыми тот был огражден.

— Вы его не видите? — Палек, держа в руке очки, — видимо, стекла запотели, — указал на толстяка, который только что занял свое место на подиуме. Стул целиком скрылся под его задом. Сейчас он смотрел на них; его сытая рожа приобрело строгое выражение.

— Абсолютно надежный человек, — сказал Палек, — отставной полицейский.

На подиум вынесли драпированный белой тканью пюпитр и поместили его посередине. Справа от него установили вращающееся зеркало на двух стойках, украшенных пестрыми лентами.

Тут призывно протрубили в горн, торжественно грянули фанфары! Палек вытянулся по струнке. Публика отхлынула. Осела. Съежилась как больная десна.

Герой побелел как снег.

Клокман лишь расслышал, как тот невнятно пробормотал: «Гонорар полагается после, да?»

— Конечно, будьте уверены.

Горн заливался все пуще, захлебывался от восторга: фанфары! Трубы загудели сильнее и, между нами говоря, сипловато, и под возгласы, аплодисменты и топот ног на трибунах стайка девушек в белых костюмах вынесла раздувавшийся транспарант. На головах у них были венки. Они развернули транспарант и растянули его над подиумом.

В тот же миг появились марширующие строем мальчики в спортивных трусах. В руках у них были одноразовые станки для бритья высотой в человеческий рост, с рифлеными ручками и блестящими лезвиями. Палек захлопал в ладоши.

— Это ваша идея, господин директор? — шепнул ему Клокман. — Со спортивными трусами?

Мальчики выстроились в ряд. — На транспаранте, который уже закрепили над подиумом, — девушки расположились сбоку, симпатично сбившись в симпатичные группки, — красовалась надпись:

Заиграли туш. Мальчики преклонили, как знамена, и опять подняли огромные станки для бритья. Снова туш!

Как часто Клокману доводилось присутствовать на подобных церемониях. И все же в такие патетические моменты его всегда охватывало волнение. Возможно, всему виной была его чувствительность? Кто-то западает на духовую музыку. Кто-то на машины — или шампуни. В конце концов, этим он зарабатывал себе на жизнь. Может, в этом дело. Или в жалости?

Слава быстро увядает.

Лицевые мышцы у Клокмана напряглись, щеки вспучились, как будто от напряжения. Они не просто округлились, а раздулись до предела: сейчас начнется?!

Палек зачарованно смотрел на подиум. Девушки! Гигантские бритвы! Публика гудела.

— Вперед, дружище! Уже пора! — Он обернулся и посмотрел на героя, который непроизвольно отпрянул.

— Теперь ваш выход.

Герой поднял руки и прижал их к груди.

— Только не надо делать вид, будто вы ничего не знали! — Палек повернулся лицом к Клокману: «Нет, вы только посмотрите!»

— Никто ведь не собирается пригвоздить вас к кресту, — дружелюбно добавил он, обращаясь к герою, и ободряюще мотнул головой в сторону подиума.

За этим последовал тычок под ребра. И легкий пинок вдогонку. Это герою от самого Палека перепало!

— Ломаться вздумали! Знаем мы эти штучки, дорогуша, — сказал он. — Вам нужно побороть животные инстинкты!

Ступени. Герой неуверенно шагнул. Зрители притихли.

Палек поправил пиджак: «Ну, вот видите!»

И действительно: стоило поднажать, как парень выскочил на подиум, сорвал с себя рубашку, приосанился и стал намыливаться, быстро орудуя помазком.

Помазок был похож на плюмаж с тирольской шляпы.

Каких-то два-три взмаха лезвием, и герой был гладко выбрит.

Дело спорилось! Все шло как по маслу.

— Два, — сосчитал Клокман.

— Три, — сказал Палек.

— Четыре, пять, шесть — и так далее!

Герой намылил лицо и шею, он брился, намыливал, брился, намыливал. Он работал рьяно, без страха, но очень аккуратно. Его нос отливал как крылья бабочки. После каждого захода очередная одноразовая бритва летела прочь. Можно потом устроить выставку: реликвии! Клокман быстро зажал в кулаке большой палец: тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!

Только бы прыти хватило.

Многие ведь выдыхаются.

— У него все получится, — серьезным тоном сказал он Палеку, — в нем чувствуется напор, драйв, — если вы понимаете, о чем я.

— Вы знаете в этом толк!

— На войне, — заговорил Палек, — я насмотрелся на умирающих — в лазарете. Они умирали не из-за честолюбия! За родину. Не за плату! Ни за что. Вы только подумайте!

Клокман отвернулся от Палека и посмотрел в сторону лестницы. На миг у него потемнело в глазах.

Огнеметы! Осколочные бомбы. — Все превратилось в железный лом.

Долг взывал: Клокману нужно было проинструктировать арбитра. В конце концов, он отвечал за все, что здесь происходило.

Летели хлопья пены.

— Вы подсчитываете только удачные попытки — ясно, — равнодушно сказал Клокман жирному чудовищу — арбитру, который нажимал на кнопки калькулятора. — Если он прерывается, попытка не засчитывается.

Рядом с калькулятором лежала поджаристая булочка с копченой колбасой.

— Тут у нас ведется учет, — сказал арбитр и указал на бумажную ленту, которая выползала сзади из калькулятора. — Ошибки исключены.

Вроде бы на него можно было положиться.

Ладно.

Зрителям внизу раздавали бесплатные станки для бритья. Девушки смешались с толпой. Люди расходились.

Клокман знаком показал мальчикам в спортивных трусах, что они могут идти. Он взглянул наверх, на пустеющие трибуны.