Может быть, это обода автомобильных колес тихо скребли подорожному покрытию? Быть может, там шахту открыли? Сладострастные хрипы над дельтой? Полицейская облава? Попойка под конец смены? Цифры! Цифры! Цифры! И больше ничего. Совершенно верно!!!

От этих размышлений Клокманна отвлек какой-то человек на шаткой стремянке, который передвигался по коридору вприпрыжку, как на ходулях, с гирляндой лампочек в руках и мотком кабеля на плече. На нем был помятый штирийский национальный костюм ржаво-бурого цвета, который, видимо, безуспешно пытались превратить в смокинг; судя по всему, с помощью сажи или крема для обуви.

Вокруг небоскребов завывал шквальный ветер.

Этот человек с меланхоличным бледным лицом носил усы. — Может, он развешивал лампочки на рождественской елке? Новый год! Маскарадный костюм? Здесь, как и повсюду, стены были утыканы глазками камер.

— Не признали меня, что ли? — спросил он Клокманна и выпалил: — Я же Вагнер!!!

Клокманн нехотя остановился:

— Вы же были помощником этого, — он силился припомнить, — как его?

— Палека, директора Палека, — подсказал Вагнер.

— Так что, добились повышения? — В памяти Клокманна смутно проступили руины прошлого.

— Знаете, — сказал Вагнер, перебирая кольца блестящей проволоки, намотанной на катушку, — меня тянет в горы — к вершинам! Я ведь всегда безумно любил зимние виды спорта.

В студеной ночи, весело шурша, приплясывали пушистые снежинки.

— Что там водители внизу делают? — спросил Клокманн, указывая большим пальцем в сторону улицы.

— Работу ищут. Городу нас большой. Когда же меня, наконец, переведут на наружные работы?

— Возможно, раньше, чем вы думаете. Меня ожидает доктор Диамант, — сказал Клокманн, поспешно удаляясь. — Желаю удачи!

Напоследок Вагнер издал душераздирающий радостный вопль, тысячекратное эхо которого разнеслось по пустым коридорам:

— Вы замолвите за меня словечко?

Бедный идиот! У него ведь даже лыж нет.

В лифте, на котором поднимался Клокманн, лежал мертвец. Сегодня он был уже не первый. Тут повсюду, главным образом в лифтах, валялись трупы, похожие на жуков, которых сморило: от меда? От медовухи? От браги? Многие из них, видимо нездешние, заплутали в коридорах и висели на собственных галстуках, удавленные, задушенные. Теперь пыль потихоньку застилала их открытые ладони и излучающие оптимизм глазные яблоки.

«Если хорошенько поразмыслить, — радостно думал Клокманн, шагая вперед; на груди у него топорщилась записная книжка, он прямо летел. — Нельзя ли мне со временем или прямо сейчас, после всего того, что я добился, — мочки ушей у него налились кровью, — нельзя ли мне называть себя Клоккманном? С двумя „к“? — Ну, что? Каково?»

Он расцвел. Дела пошли в гору.

Диамант как раз доставал лед из холодильника, встроенного в длинный пульт. В ярких лучах света, падающих из неровного проема, его горб выпирал из-под темного смокинга, как крутой рыбий хребет, как скошенный, слегка нависающий снежный сугроб. Он подрагивал, мягко покачивался в такт движениям Диаманта, на пульте стояла пепельница.

Лед позвякивал. Диамант сжимал в руке охотничий нож.

В пепельнице, до которой он мог легко дотянуться, шипела тлеющая сигара, выпуская змеящиеся струйки дыма. На кончике светился цилиндрический нарост раскаленного пепла. — В кабинете было темно. Даже конфетти световых индикаторов куда-то разлетелось и рассыпалось. Диамант нахохлился, как птица! Нет — он просто сбросил с плеч смокинг. — Снаружи просачивался слабый свет, отблески которого мерцали на рукавах его рубахи и оскаленных зубах: это были отсветы, которые отбрасывали, шевеля щупальцами лучей, автомобили и пестрые, мерцающие букеты альпинистов, которые слабо сияли вблизи и вдали на фасадах башен, словно раскрытые раковины гигантской тридакны.

Последний привал! Время от времени одна из переливчатых тварей начинала шевелиться, ракообразные вытягивали красные, зеленые и желтые щупики и, гонимые ветром, переплывали на другое место над поблескивающими окнами. А может, они карабкались, как горные козлы, перебирая светящимися копытами?

Пел и свистел ледяной ветер.

С черными вытянутыми силуэтами небоскребов вполне гармонировали блестящие плечики и горлышки бутылок, выстроившихся в ряд за спиной Диаманта: на боках этих бутылей-монстров высотой в человеческий рост, лишенных каких бы то ни было опознавательных знаков, дрожали разноцветные отсветы рудничной лампы.

— Работаем!!! Работаем! — застонал Диамант с усталым видом и дотронулся до наушников. — Объявляю шах! — В его глазах вспыхнули искорки, словно глазницы были набиты стеклянной крошкой, рот открылся.

В тот же миг один из засевших на скале спрутов втянул переливающиеся щупальца, густо обсаженные горными клопами, и крепко обвил ими свою темную, мерно пульсирующую сердцевину: теперь он напоминал круглую шутиху, высотный шар, который, казалось, вот-вот взорвется, плотный букет роз посреди вьюжной ночи. — Тут раздалась звонкая, пронзительная трель! Отвесные стены отозвались многократным эхом. — Это спрут издал клич, который летел к ним, но потом, подхваченный ветром, затерялся в просторах заснеженного делового квартала.

Диамант с трудом поднялся. Хотя на его лице лежала тень, было видно, что оно лоснилось от пота.

— С этим вроде все, — сказал он, — теперь приготовим эликсир!

Почти машинально он снял черные туфли.

Тут он обратил внимание на Клокманна.

— С вами все в порядке? — вежливо спросил Клокманн, боясь, что он заявился некстати. — Меня не было чертовски долго. Я сожалею.

Тем временем он уже шарил горящими глазами по дольменам бутылок.

— Пустяки! Со мной все в порядке, — Диамант потер рукой набрякший загривок и потянулся, откинув назад руки и все еще сжимая в кулаке рукоятку охотничьего ножа.

— Это не рак! Думаете, это рак?! Это зоб, только и всего! — Он рассмеялся. Тихо бормоча себе что-то под нос, он занялся бутылками; откручивал проволочную уздечку.

— Ну, как вам понравилось?

— Понравилось не то слово, — пылко ответил Клокманн. — Я просто ошеломлен.

Нужно было выразиться яснее, но мысли его были заняты другим: крепкое мартовское пиво? Бочковое? Игристое вино? Охлажденный сосновый ликер? — Душа у него горела.

Диамант отпихнул в сторону вонючие туфли с развязанными шнурками. Попыхивая своей толстой сигарой, он бесшумно прошел по меховому ковру.

— Так! Вот котел для пунша! — Он по очереди опрокинул бутылки, переливая их содержимое в котел.

Гляди-ка! От напитка исходило волшебное сияние! Он отливал опаловым блеском! Цианистый калий? Ярь-медянка?

— Что это такое? — спросил Клокманн. Ничего подобного он прежде не видел.

— Что же у нас тут такое, приятель? — ответил вопросом на вопрос Диамант, притом весьма фамильярно, Переутомился, что ли? Или хочет создать неформальную обстановку?

Клокманн заметил, что в этой маслянистой, почти вязкой жидкости плавятся монеты: серебряные, золотые, платиновые. И тут же плавают увесистые куски мяса для гуляша, маленькие, ароматные колбаски, волосы, кожа и тому подобное: кровь.

— А как это на вкус? — голос у него едва не задрожал.

— Сейчас узнаете, — сказал Диамант и без лишних слов поднял ковш с эликсиром. — Ваше здоровье! — Вот Клокманн и дождался своего часа!!!

Ваше здоровье, дорогой персонаж! Поздравляем!

Развалившись в пухлых креслах и прихлебывая коктейль, похожий на светлую дымку, они глядели в ночь. По краям котла переливались маленькие радуги.

Между тем пейзаж за окном заметно изменился; показались два небоскреба, парившие в невесомости над котловиной центральной площади, которые только сейчас, вероятно оттого, что все вокруг погрузилось во мрак, явственно выделялись на общем фоне! Словно две скрещенные палочки, которые вот-вот пустят в ход, они нависли над салатом из автомобилей.

— Там у нас приемные, — пояснил Диамант.

Вокруг высились недвижимые исполины, к которым, словно хрустальная вода, ластились отблески мигающих габаритных огней автомобилей. Фасады этих столпов из стекла и стали слабо мерцали. Гигантский риф делового квартала был погружен в дрему: в темную океанскую пучину.