Впервые его взгляду предстал этот четко очерченный круг вырубленного леса. Джексон выполнил обещание: окно в будущее было открыто и ждало его.

Тюрьма выглядела крохотной черной точкой в центре круга. Впереди его ждал долгий путь.

Он летел на юг.

За час до заката он увидел широкое озеро и опустился на воду.

Растительности было мало, не заметил он и признаков жилья.

На всякий случай Уэнтик поставил гидроплан на якорь метрах в тридцати от берега. Затем выбрался на крыло с топливными бочонками и занялся нелегким делом дозаправки топливом. У него ушло на это почти два часа. Когда он закончил было уже холодно и темно.

Дрожа всем телом, он вернулся в кабину, приготовил еду на портативной плитке, лег на одно из длинных сидений и сразу же уснул.

Он проснулся с первыми лучами солнца и увидел надвигавшийся с востока сильный дождь. Громадные кучевые облака громоздились чуть ли не до стратосферы белыми акробатическими пирамидами и надвигались красивой наковальнеобразной головой, которая была уже в каких-нибудь десяти километрах. Отказавшись от завтрака, Уэнтик быстро умылся и через несколько минут поднялся в воздух.

Вокруг было еще несколько туч и ему пришлось лететь, непрестанно следя за тем, чтобы их обойти. Держась ближе к земле, он иногда выбирал окольный путь в несколько миль, чтобы не попадать в воздушные ямы. У него сложилось впечатление, что на этом незнакомом громоздком самолете он способен лететь только по прямой. На перелет ушло все утро.

Когда он нашел Риу-Гранди и приводнился, как ему советовали, у северного конца лагуны, где находилось приморское топливохранилище, было уже два часа пополудни. Сразу же начались затруднения; бразильский ВМФ, как ему сказали, реквизировал все запасы. Сперва Уэнтик растерялся, но вспомнил, наконец, что все южноамериканцы потенциально продажны, и получил, то что ему требовалось, хотя пришлось расстаться почти со всей оставшейся наличностью.

На борту было достаточно топлива, чтобы добраться до Антарктиды. Город скрылся из вида, но до заката оставалось мало времени. Делом первостепенной важности было найти укрытие для ночной швартовки. Он улетел уже достаточно далеко к югу от тридцатой параллели и солнце должно сесть раньше. В конце концов он опустился на озеро Лагоа-Мирин, вытянувшееся по границе между Уругваем и Бразилией.

Ночью ветер дул с побережья, поэтому Уэнтик плохо спал, боясь за безопасность гидроплана.

Утром он доверху заполнил топливные баки из запасов и отправился дальше. Теперь он держал путь в океан строго на юг.

Грандиозность путешествия внезапно повергла его в смятение.

Всего в тысяче двухстах метрах под ним серая безбрежность южной Атлантики. Теперь он вынужден лететь без отдыха, потому что сесть на воду невозможно. Океан спокоен в это время года, но даже метровое волнение пресечет любую попытку приводниться.

Он летел весь день, борясь с судорогами, не дававшим покоя мышцам ног, и пихая в рот еду как попало.

Через полтора часа после наступления ночи он опустил крохотный самолет на водную гладь гавани Порт-Стэнли, защищенной громадными скалистыми утесами Фолклендских островов.

Он снова был на британской территории.

Уэнтик провел в Порт-Стэнли два дня, восстанавливая силы, но главным образом готовясь к более трудной стадии перелета.

Он надеялся узнать новости о войне, но местным жителям было известно о ней меньше, чем ему. Всюду Уэнтик видел на лицах людей то же выражение безнадежности, что и в миссии. Фолклендские острова вероятно переживут войну, думал он, но эта надежда не уменьшает тревогу. Их жизнь зависит от торговли с Аргентиной, и если будет нанесен удар по Южной Америке, пострадают и они. Возможно это глупая точка зрения, но ее поймет любой, оказавшись на изолированном нагромождении скал в Атлантике, от которого до континента четыре сотни миль.

В Порт-Стэнли он заказал дополнительные емкости к топливным бакам, чтобы можно было совершить перелет без дозаправки.

Утром третьего дня он поднялся над гаванью, на виду толпы местных жителей, наблюдавших за его отлетом с берега. Возможно они терялись в догадках о месте его назначения или по инерции считали, что самолет отправился в Аргентину, но за два дня его никто об этом не спросил.

Отдохнув двое суток на твердой земле, Уэнтик чувствовал себя вполне готовым к перелету. Даже попав менее чем через два часа в грозу, он стоически не терял расположения духа.

Еще через полтора часа сквозь нее удалось прорваться. Но теперь под ним был лед, а не вода. И небо темнело.

Последняя часть путешествия, полторы тысячи километров над сплошными льдами, должна быть самой трудной. У него нет выбора, кроме попытки приземлить самолет на замороженную поверхность плато. Оставалось верить, что металлические поплавки под шасси будут вести себя подобно лыжам и выдержат до безопасной остановки.

Среди карт, которые дал ему Джексон, была детальная карта плато Холлик Кеньон с точным указанием расположения станции и ее входов. Как она попала ему в руки, Уэнтик не знал. Но она поможет ему найти станцию без труда. Не знающий ее местонахождение может пролететь над станцией десяток раз и ничего не заметить.

Чем дальше он улетал на юг, тем ниже и ниже было солнце над горизонтом, пока не заскользило прямо по его линии. Замерзшее море под ногами омывали косые лучи оранжевого света, создавая разительный контраст с темно-синим небом над головой.

Хотя обогреватель кабины работал на полную мощность, Уэнтик начал ощущать просачивавшийся в тело коченящий холод Антарктики.

Через четырнадцать часов полета солнце уже почти исчезло за кристально чистым горизонтом, а внизу под самолетом тускло белел лед. Он поднял машину над низким плоскогорьем, под ним было плато Холлик Кеньон.

Уэнтик искал целый час, прежде чем обнаружил станцию: то, что можно было увидеть с воздуха, — ряд низеньких металлических вех во льду высотой немного более метра. Словно внешнее кольцо камней вокруг древнего храма, они обозначали периметр станции. Уэнтик совершил благодарственный круг по этому периметру, ни на мгновение не выпуская вехи из вида и делая оценку направления ветра.

Солнца не было, но морозные сумерки вызывали какую-то собственную люминесценцию льда. Арктическая зима близилась к концу. Вместо восходов и закатов в этой удаленной от моря стороне стоял долгий не день-не ночь. Пройдет несколько недель и солнце перестанет уходить за горизонт все двадцать четыре часа.

Уэнтик выбрал что-то показавшееся ему похожим на гладкую полосу среди торосистого льда и сделал несколько заходов на посадку. Приземлиться по-настоящему он должен с одного раза…

Наконец он был готов и сделал еще один круг. От благополучного приземления, думал он, зависит абсолютно все. Он педантично перебирал в уме все мельчайшие детали управления самолетом во время посадки, которым обучался так много лет назад над лугами Англии.

Самолет пошел на последний заход, тонкий металл поплавков едва не касался льда и снега. Он убрал газ, снизив скорость до возможного предела, затем осторожно двинул тягу вперед.

Поплавки коснулись поверхности плато.

И металл смялся, шасси согнулось. Уэнтик дал газ, двигатели взревели, но самолет уже потерял необходимую для взлета скорость. Он накренился на левый борт и конец крыла стал скрести снег. Правое крыло задралось и нос самолета зарылся в снег. Уэнтик закрыл лицо руками как раз в тот момент, когда металлическая переборка позади него смялась и выперла внутрь кабины. Окружавшее его остекление фонаря разлетелось вдребезги, приборы превратились в сплошное месиво. Раздался грохот рухнувшего на фюзеляж крыла, самолет опрокинулся и замер, задрав вверх искореженные шасси.

Холодный ветер заносил искрящимися крупицами льда обломки гидроплана.