Алина расстегнула молнию на куртке, сняла с головы бейсболку, провела рукой по волосам, чуть отпустила поводья. Лицо её раскраснелось, на лбу и на верхней губе выступили капельки пота, глаза полузакрыты. Лошади сами чуть прибавили шаг, почуяв дом. Фыркали, заигрывали друг с другом, мотая головами и стряхивая на траву клочки пены с губ.

Комаров испытывал чувство лёгкой усталости, умиротворения и покоя, как будто и не было этой тяжёлой недели, нервотрёпки, безысходности. Они ехали рядом. За поворотом уже виднелись клубные постройки. Он тоже отпустил поводья и любовался Алиной, её молодостью, красотой, гибкостью молодого тела.

– Лина, – Комаров потянулся к ней, взял за руку, – надо бы нам с тобой всё-таки заказать костюмы для верховой езды, ведь и удобно, и практично и стильно. А то выглядим, как туристы, даже Аслан нам уже замечания делал. Почти год катаемся, а всё как лохи. Давай сегодня закажем у него, за неделю сделает, а в следующий раз уже как люди будем, а?

– Давай закажем, – Алина улыбнулась, – я давно об этом мечтаю, а ещё знаешь, что мне хочется? Фото сессию сделать, профессиональную… Только ведь не покажешь никому, кроме мамы и Петьки, так, Володя? Не могу же я эти фотографии, с тобой вместе, подругам в банке показать, в «Одноклассниках» или в «Фэйсбуке» разместить… Только, если одной фотографироваться, а одной мне не хочется. Мне с тобой хочется, любимый! А с тобой нельзя – ты у нас человек женатый, семейный, при должности. Вдруг увидит кто, да истолкует неправильно… Так, дорогой?

Комаров чертыхнулся, сплюнул на землю зло, отчаянно, отбросил Алинину руку, его скуластое лицо напряглось, покраснело, резко обозначились носогубные складки, на шее и на лбу выступили бурые пятна.

– Ты опять за своё? Мы же договорились не трогать эту тему до следующего лета, когда Юльке восемнадцать исполнится. Пусть школу закончит, в институт поступит, а к осени я со своим семейством разберусь. Так мы договорились? Да и материально всё подготовить надо, обеспечить всех. Вика, по-моему, уже давно в курсе, насторожилась, как будто ждёт чего то плохого. Вы же, бабы, чувствуете предательство?! Чувствуете! Ещё как чувствуете! Так что ж ты начинаешь, потерпеть не можешь? Или ты не знала, что я женат, когда нас с тобой знакомили? Или я что-то утаил от тебя, обманул? – Комаров завёлся. Алина знала это его состояние, вот ещё мгновение и он не сможет себя контролировать, пойдёт вразнос, сорвётся, может даже ударить, правда с ней он такого никогда себе не позволял, но она знала, вернее, чувствовала, что может. Она спрыгнула на землю, бросила поводья и, ухватив ногу Комарова двумя руками, обняла её, прижалась щекой, потёрлась, подняла голову, скорчив смешную и виноватую гримасу, и заглянула ему в глаза:

– Ну, что ты, Володя, рассердился? Прости меня, не сдержалась. Сама не знаю, как эти гадкие слова произнесла! Затмение, что ли? Прости бабу-дуру, Бога ради!

На глазах её выступили слёзы, волосы растрепались, сейчас она походила на нашкодившего ребёнка. Комаров резко выдохнул несколько раз, словно сбрасывая с себя злость, обиду, повернулся к ней, и погладил по голове, успокаивая. Потом спрыгнул с коня, обнял, прижал к себе, и поцеловал долгим и нежным поцелуем. Лошади чуть прибавили шаг, почуяв запах конюшни, весело заржали, словно предупреждая о своём возвращении, услышали в ответ знакомый свист конюха, и галопом влетели в ворота. Комаров с Алиной пошли следом, обнявшись, подставив лица накрапывающему дождю. Спокойствие вернулось.

Через час они, уже вдоволь напарившись в настоящей русской баньке, наплававшись в бассейне, раскрасневшиеся и умиротворённые, сидели у трёхведерного самовара и пили чай с травами. Комаров бросил взгляд на висевшие на стене ходики – девятый час.

– Давай, Лина, собираться потихонечку, поужинаем, и я тебя отвезу домой, а потом на дачу поеду. Как хорошо, что всё рядом. Это тебе не Москва, там бы мы с тобой всё ещё в пробках стояли на выезде из города. Молодец, что я уехал оттуда, нашёл в себе силы, знать – судьба. А жил бы в Москве, тебя бы не встретил. В общем, подфартило мне тогда, семь лет назад. Тут и работа интересная, должность хорошая, зарплата приличная. Квартира опять же, дача, дочка учится в элитной школе, Вика в Университете преподаёт. А там кем я был? Ну, главный инженер завода, который план никогда не выполнял, а, стало быть, премий никаких – голый оклад. Ну, квартира двухкомнатная в «хрущёбе» аж тридцать два метра квадратных, да и комнаты смежные. Ну, дача, вернее – садовый участок в шесть соток на болоте в ста километрах от Москвы.

Комаров разговорился, болтал без умолку, пока они одевались. К нему снова вернулось состояние возбуждения, только приятного, не несущего в себе беспокойства и раздражения последнего времени.

Они вышли на улицу – шёл проливной дождь, настоящий августовский ливень. Водостоки не справлялись, и потоки воды, переливаясь через край, падали с крыш на землю сплошной стеной. Алина развеселилась. Когда, схватив с подставки зонты, побежали по гравийной дорожке в ресторан, задорно смеялась, радостно повизгивала, нарочно наступая в лужи и пытаясь подтолкнуть туда Комарова. Дитя, да и только!

Аслан уже ждал их, стол был накрыт с истинным кавказским гостеприимством, они неторопливо поужинали на открытой террасе. Дождь кончился, небо просветлело, пахло свежестью и лугом. Уезжать не хотелось. За ужином они выпили почти две бутылки «Мукузани», приятная сытость и лёгкое опьянение расслабило, Комаров уже слегка позёвывал, когда подали десерт и кофе. К их столику подошёл Аслан, Комаров предложил ему присесть поболтать, они вместе выкурили по сигаре, и выпили по несколько рюмок крепкой фирменной аслановской виноградной водки. Комаров пьянел всё сильнее, разговорился, всё никак не мог угомониться, тянулся к графину добавить ещё и ещё, пока Алина с Асланом не выманили его из-за стола под предлогом осмотреть новый, ещё строящийся павильон. Они все вместе вышли на улицу. Мотор машины работал, Миша стоял у открытой двери в своей обычной позе. Перед тем, как сесть в машину, они долго прощались, Владимир Сергеевич всё благодарил Аслана, уезжать не хотел, всё порывался целоваться, предлагал выпить ещё, звал к себе в гости. Наконец он сел на своё место, успокоился. Алина рядом, прильнула к нему, обняла, он положил голову ей на плечо, и задремал. Открыл глаза только около её дома, они вышли вместе, чуть не забыли цветы, но Миша уже подавал Алине букет. Комаров вырвал его, понёс сам, порывался проводить до дверей квартиры, но внял её просьбе, что пусть проводит Миша. Он ещё постоял у машины, попросил у водителя сигарету и закурил, дождался, когда выйдет из подъезда охранник, когда Алина помашет ему с балкона, крикнул на весь двор: «Я тебя люблю!» и, довольный, сел в машину и закрыл глаза.

Джип развернулся и, набирая скорость, помчался к выезду из города в сторону Озёрского шоссе, пулей пролетел по нему пятнадцать километров, и повернул на указатель «Тимаково» к старому, существовавшему ещё с довоенных времён, дачному обкомовскому посёлку, притормозил перед КПП, просигналил приветственно, въехал в ворота и свернул на узкую тенистую улицу.

Комаров выбрался из машины, потянулся, разминая затёкшие во время сидения руки и ноги, покрутил головой, присел пару раз, и, пройдя через калитку, направился к крыльцу.

– Кузьмич, ты где, старый партизан? – прокричал он куда-то в глубину сада. – Спать, что ли, уже улёгся? Рыбу забери из машины, завтра уху будем варить!

Но Кузьмич уже спешил к нему, чуть прихрамывая, подволакивая свою правую больную ногу, широко улыбаясь щербатым ртом, на ходу пытаясь застегнуть на все пуговицы свою, застиранную, когда то зелёную фирменную куртку с почти стёртой от времени эмблемой комбината на нагрудном кармане.

– С прибытием, Владимир Сергеевич, милости прошу, у нас тут полный порядочек, заждались вас. Ужинать будете? Аннушка всё приготовила.

– Нет, Кузьмич, не буду – поужинал уже, а чайку с удовольствием выпью, пусть Анна в беседке накроет, да и варенье своё фирменное пусть поставит и ягодки свежие, если есть. А ребят покорми, голодные они.