Любовь не мыслит зла (1 Кор. 13, 5). Мыслить какое бы то ни было зло есть диавольское дело, и диавол в человеке и с человеком мыслит его. Потому никакого зла не имей <в> сердце на другого II не мысли его, да не срастворишься с диаволом. Побеждай благим всякое зло (Рим, 12, 21), которое видишь или кажется тебе. В этом твоя мудрость духовная и подвиг христианской любви.
Умеренность и воздержание — мать здоровья. Пока умеренно ешь и пьешь и с разбором, а не все, что попадет под руку, особенно — пироги и грибы, тогда в теле все течет благополучно: нет тяжести в теле, не болит ни живот, ни голова — весь легок и бодр; а как начал много и без разбору есть и пить: смотришь, и тяжело сделается, и живот будет болеть, а за ним и голова, и нагноения будут образовываться на поверхности тела; и свяжет тебя за твою неумеренность, за твое безрассудство, за твою жадность при употреблении пищи и пития твое собственное тело.
Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли (Мф. 6, 10), то есть во всех людях. Потому мы молимся: да будет воля Твоя и во мне грешнем [414] ибо в нас своя воля исполняется, воля грешной плоти и помышлений (Ср.: Еф. 2, 3), и воля диавола, который ежедневно соблазняет нас творить его волю и коего волю, действительно, мы ежедневно творим — все, с тою разницею, что одни из нас раскаиваются вскоре же после падения, а другие творят его волю и не каются, находясь в крайнем ослеплении и заблуждении, находя дела свои если не законными, то по крайней мере не стоющими большого, серьезного внимания, считая их делами глупости, неразумия, увлечения, привычки.
Не введи нас во искушение (Мф. 6, 13). Отчего молимся: не введи нас во искушение? — Оттого, что искушения вообще трудно переносить человеку не только плотскому, но и духовному. И если бы всех нас подверг Господь искушению, тогда мало кто устоял бы в вере и добродетели. Искушения Господа (См.: Мф. 4, 1–10). Иова (См.: Иов.). Павла апостола (См.: 2 Кор. 11, 23–27). — Иуды (См.: Мф. 27, 3–5; Ин. 13, 2, 27).
Между тем для людей, проводящих духовную жизнь, путешествующих к небу, необходимы искушения — потому что внутреннее состояние нашей души часто ускользает от нашего внутреннего самонаблюдения, будучи прикрываемо нашим самолюбием, которого много во всяком из нас. А неискушаемый, не зная, в чем он несовершенен, а в чем совершенен, если только какое–либо малейшее совершенство есть в нем, не может и очищаться, творить большие дела добродетели, совершенствоваться и все теснее и теснее соединяться с Богом. Вот потому и нужно подвергать человека часто искушениям — дневным и ночным, чтобы искусить его внутреннего человека: тверд ли он во всех добродетелях или хоть в одной какой–либо добродетели, или слаб его внутренний человек, плотян, продан под грех (Рим. 7, 14) и весьма легко поползновен, если не ко всякому греху, то по крайней мере к некоторым. И вот искушения от врага днем и ночью являют нашим духовным очам, какова наша душа, к чему она склонна более: к исполнению ли воли Божией, к угождению ли Богу, с: пожертвованием Ему (любви к самому себе) своим самолюбием и своею волею, или к исполнению коли греховного, плотского человека, воли плоти и помышлении (Еф. 2, 3). В этом смысле искушения необходимы для нас, как огонь необходим для очищения золота, и без искушений невозможно спасение. Потому Богоотец Давид молился: Искуси мя, Господи, и испытай мя, разжжи утробы моя и сердце мое (Пс. 25, 2). — Искушения, попускаемые нам от Бога, бывают весьма различны и многосторонни, по причине различия и многосторонности наших грехов и страстей: и враг касается всех многочисленных струн нашего сердца, чтобы испытать, какой оно даст звон — земной, плотской, греховный, диавольский или небесный, духовный, святой, Божий; какая будет в душе гармония — Божия или бесовская — или лучше — Божия ли гармония или бесовская дисгармония: чистая ли и твердая любовь к Богу и ближнему или греховная любовь к самому себе, к своей грешной плоти, так что ради этой греховной любви к самому себе мы готовы легко презреть волю Божию (которая есть святость наша) — любовь к Богу и ближнему — и ради ней готовы сделать всякое зло ближнему, сделать его и его достояние, как говорят, жертвою своей нечистой, плотской любви к самому себе. — И не часто ли бывает, что, по незаконной любви к себе, я нарушаю все заповеди о любви к Богу и ближнему: забываю единого Бога и поставляю себе многих богов, льстящих моей чувственности, наставляю себе и видимых кумиров — прекрасных граций, живых или на картине, или истуканов златых и сребряных, медных, деревянных, каменных и глиняных, бумажных (Ср.: Втор. 28,36; 29,17) (предметы домашнего убранства, или столовой, чайного сервиза, или кабинета бывают из разного рода вещества), — не буду почтительно произносить имя Божие, но невнимательно, легкомысленно, без нужды, как что неважное, пустое, как бы один звук, только раздающийся в воздухе и исчезающий, забуду возвещать время от времени — в воскресные и праздничные дни благодеяния и чудеса благости Божией, всемогущества и премудрости — на мне, грешном, и на всех людях, на всем создании небесном и земном; из–за греховного самолюбия — гордости, плотоугодия не почту своих родителей и тех, которые заступают их место, если для плотоугодия своего я сделаюсь убийцей — физически или нравственно, соблазном, или прелюбодеем, или вором, или лжесвидетелем, или завистником, желающим захватить от всех все в свои руки: и жену искренняго, и дом его, поле его, раба его, рабыню его, вола его, осла его и все, что ни есть у ближнего (Ср.; Исх. 20,17). — Худо, если мы,искушаемые, будем все только падать от искушений: мы навлечем на себя этим гнев Божий, как рабы неверные; и вот еще одна из причин, почему мы просим Господа, чтобы Он не ввел нас во искушение, ибо легко, легко пасть под искушением, как апостол Петр (См.: Мф. 26, 69–75), и прогневать Господа; лучше, много лучше, если Господь не введет нас в искушение, но избавит нас от лукавого (Ср.: Мф. 6, 13) искусителя, всюду расставляющего нам свои сети, и безбедно проведет нас чрез все его тенета. — Да, искушаемый и часто падающий должен страшиться, чтобы не подвигнуть долготерпения Божия к негодованию, потому что хотя искушения попускаются на нас Богом и хотя враг пас соблазняет, но кийждо из нас от своея похоти влечется и прельщается (Ср.: Иак. 1, 14) так, что остается нам полная свобода или похотствовать или не похотствовать, увлекаться или нет, прельщаться или не прельщаться. — Еще мы молим Господа, чтобы Он не ввел нас во искушение для того, чтобы не мечтать много о себе, о своих мнимых или хотя истинных совершенствах, которые суть дело Божие. Ибо, если оставит нас Божия благодать и введет нас неожиданно в искушение, то могут разбиться во мгновение в прах все наши совершенства. Этими словами молитвы Господь отвлекает нас от внутреннего услаждения собою, от самообольщения гордостию. Не введи нас во искушение — не лиши нас Своей благодати, не предоставь нас только нашей немощи, ибо мы слабы, немощны: дух бо бодр, плоть же немощна (Мф. 26, 41). Не введи нас во искушение (Мф. 6, 13), да не разыдемся кийждо во свояси (Ср.: Ин. 16, 32), творить свою волю, и да не оставим Тебе, как некогда разбежались в день страшного искушения своего апостолы Твои и Тебя единого оставиша (Ин. 16, 32) — как и некоторые другие оставили Тебя, и к тому не хождаху с Тобою (Ср.: Ин. 6, 66).
Возлюбленные братия! Что, думаю я, если бы Господь послал на всех вас искушения, если бы Он дал врагу нашему — полную волю над нами? Что, думаете, было бы с нами? — Не думаю, что из того вышло бы добро, а думаю, что вышло бы ужасно много зла. Вы видали пожары. Загорается дом, все в испуге бросаются сами не зная куда; иные — в окно, иные — в двери, если можно, иные — к своим сокровищам; иной спасает жену, детей или мать своих детей; все горит; все трещит от сильного пламени; в дыму, мрачно, душно; стены почернели; все почернело; все рушится, падает, тлеет огнем, и наконец — увы — остаются жалкие развалины, обгоревшие и почерневшие, уголье и пепел. Вот некоторое подобие того духовного пламени, истребления и разрушения, которое произвел бы враг в людях — в их душах, если бы Господь попустил врагу искушать их. Конечно, многие, может быть, вышли бы из пламени целыми и даже лучшими, чистее злата блещащимися, как три отрока в пещи Вавилонской (См.: Дан. 3, 92–94), как мученики христианские первых трех веков христианства и нынешнего времени, но большая часть — увы — вышла бы из искушения в духовных развалинах, обгоревшими, почерневшими, как уголь, и еще более слабыми в вере и добродетели, как удобно развеваемый пепел. — Да, страшно подвергнуться искушению человеку слабому: до искушения по видимому хорош, а после искушения, быть может, будет никуда негож. Потому и говорим: не введи нас во искушение (Мф. 6, 13). — Искушения бывают еще опасны от их силы, настойчивости, продолжительности. Что если бы подвергнуть людей постоянным искушениям от духа лукавого — так, чтобы он разжигал их внутренности, теснил и поражал их каждый день, час, минуту? Можно ли бы было перенести их без веры и упования на Бога, без сердечной молитвы? Невозможно; люди ударились бы в ропот, хулу на Бога (Апокалипсис) (Ср.: Откр. 16, 9), в самую глубину зол. А как есть много людей слабоверных и неверных, как весьма много людей, которые не научились молиться истинною, сердечною молитвою, то милосердый Господь оставляет их без особенных искушений, чтобы не ринулись они в самую глубину зол, чтобы не сделались отступниками от веры, христопредателями, богохульниками, клятвопреступниками, отца и матери досадителями, самоубийцами пли убийцами, прелюбодеями, татями, лжесвидетелями; не хощет бо смерти грешника Владыка, но еже обратитися и живу быти ему [415] и привлекает их к Себе, в любовь Свою — неисчетными Своими милостями; да хотя почувствовав над собою благодеющую и милующую десницу Божию, обратятся к Нему сердцами своими и сотворят пути правые ногами своими (Ср.: Евр. 12, 13). Щедр бо и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. И не до конца прогневается: не по беззаконием на шим Он творит нам, ниже по грехом нашим воздает нам (Ср.: Пс. 102, 8–10).