— Так держи! — сказала Нина и бросила прямо из кабины светящуюся бомбу.

Вспыхнув через несколько секунд, она озарила землю голубоватым светом, и стали отчетливо видны колечки капониров, расположенные дугой по краю аэродрома. Сразу зажглись прожекторы — их было пять. Когда широкие лучи заскользили по небу, я убрала газ до минимального, чтобы внизу не могли определить точно, где находится самолет. Планируя, поглядывала на капониры, в которых светлели маленькие самолетики, похожие на мушек.

— Видишь самолеты? — спросила я Нину.

Но она была занята прицеливанием.

— Правее! Так! Сейчас брошу…

Самолет слегка качнуло — это отделились бомбы. Не теряя времени, я заложила глубокий крен, чтобы развернуться и взять обратный курс. Внизу раздались взрывы — серия бомб перекрыла капониры: четыре огненные вспышки со снопами искр. Во время разворота хорошо видно, куда упали бомбы.

Застрочили зенитные пулеметы, длинные очереди трассирующих снарядов брызнули фонтаном рядом с самолетом. Я продолжала планировать, лавируя среди лучей и трасс. Высота быстро падала, но включать мотор не хотелось: сразу поймают, и тогда будет плохо — два крупнокалиберных пулемета посылали вверх пучки снарядов, стараясь пройтись по всему пространству над аэродромом.

— Левее, левее! — кричала мне Нина. — Справа трасса! Прожектор!

Я бросила самолет влево, потом глубоким скольжением ушла под луч, но в этот момент другой прожектор стал быстро наклонять свой луч и уткнулся прямо в самолет, осветив его. К нему присоединились остальные, и мы очутились в перекрестье. Сразу вокруг самолета замелькали огненные шарики трасс. Казалось, они прошивают самолет насквозь… Взглянув на прибор, я отметила: шестьсот метров. И резко дала полный газ: теперь, когда нас обнаружили, планировать не имело смысла.

Под обстрелом мы уходили от цели все дальше, и зенитчикам становилось все труднее вести прицельный огонь. Вот один прожектор отключился, погасли еще два, потом и остальные. Стало темно. Прекратили огонь и пулеметы. Я вздохнула свободно: ушли…

Некоторое время мы с Ниной летели молча: говорить не хотелось. В эту ночь мы летали на цель еще три раза. Во втором полете удалось подорвать самолет: одна из бомб упала в капонир.

Утром, зарулив самолет на стоянку, мы позавтракали в столовой и, усталые, легли спать в девять. Стояла жара, спалось плохо, я часто вскакивала: снились прожекторы…

Проснувшись, вышла в садик умыться и вдруг увидела на скамейке Лешу, который ждал меня! Было около четырех часов дня.

— Я летал в дивизию, отвозил донесение. Решил заглянуть по пути, — говорил Леша, как-то странно рассматривая меня. — Я так рад видеть тебя! Знаешь, мне сказали… Ну в общем, ты жива — и все прекрасно!

Я сразу поняла, что ему сказали. Два дня назад в нашем полку с задания не вернулся самолет. Кто-то из летчиков видел, как при обстреле он загорелся и горящий упал на землю…

— Я тоже рада. Только ты не беспокойся! Хорошо?

Он кивнул. Мы еще немного посидели на скамье под акацией.

— Мне пора, — поднялся Леша.

Я проводила его до самолета.

— Тебя можно уже поздравить? — спросил он. — Пятьсот?

— Можно.

Накануне у меня был юбилейный вылет — пятисотый. По этому случаю меня поздравили и в столовой вывесили плакат-приветствие.

— А я еще не достиг… Но постараюсь! Тебя трудно догнать.

Леша обнял меня и влез в кабину. Махнув на прощанье рукой, порулил на старт.

На фронте с Лешей я встретилась неожиданно. Это было год назад под Грозным, осенью сорок второго года. В то время наш полк после тяжелого отступления через Дон, через Сальские степи и Ставропольщину прилетел к предгорьям Кавказа. Немцы дошли до Терека и здесь были остановлены. Имея уже некоторый опыт боевой работы в районе Донбасса, мы продолжали бомбить врага на Тереке.

В полку отмечалось 25-летие Октябрьской революции, и к нам на праздник приехали летчики соседнего «братского» полка. Летали они на таких же самолетах, какие были у нас, бомбили те же цели, что и мы. Среди гостей оказался Леша.

— Я узнал, что ты в женском полку, — сказал он. — И поспешил к тебе. Как это здорово, что меня направили именно сюда, на Северный Кавказ!

В «братский» полк Леша прибыл совсем недавно: немцы наступали, и с наступлением немцев летную школу, в которой он учился, расформировали, а всех курсантов отправили в боевые полки. Когда мы встретились, у меня было уже двести вылетов и я носила новенький орден — Красную Звезду.

Наша дружба возобновилась. Мы часто писали друг другу записки, передавая их при удобном случае, а иногда виделись, если оба полка стояли по соседству или работали с одного и того же аэродрома.

В начале сорок третьего наш фронт пошел в наступление, освобождая Северный Кавказ от врага. Двигаясь вперед, мы каждую ночь бомбили отступающие немецкие войска. Днем отдыхать почти не приходилось — мы перелетали на новое место базирования. Во время коротких встреч мы с Лешей едва успевали переброситься несколькими словами.

Мы дошли до Краснодара, когда в марте немцам удалось задержаться на Кубани. Им помогла весенняя распутица: дороги развезло, машины застревали в глубокой грязи, наши тылы отстали. Одно время мы даже не летали; сидели без горючего на раскисшем аэродроме и питались только кукурузой: подвезти бензин, бомбы и продукты не было никакой возможности.

Линия фронта стабилизировалась. Укрепившись, немцы создали прочную оборонительную полосу, так называемую «Голубую линию», которая тянулась вдоль рек и плавней от Темрюка на Азовском море до Новороссийска на Черном. Понадобилось полгода подготовительных боев на земле и в воздухе, чтобы прорвать эту укрепленную полосу и освободить от врага Таманский полуостров.

Здесь, на Кубани, летом сорок третьего года происходили жестокие сражения не только на земле, но и в воздухе. Именно в это время наша авиация завоевала господство в небе. Нам часто приходилось слышать имена Покрышкина, братьев Глинка и других асов, защищавших кубанское небо.

Все лото наш женский полк работал с большим напряжением — каждую ночь под обстрелом зениток, в лучах прожекторов мы бомбили ближние тылы и оборону врага. За полгода, которые мы провели на Кубани, в полку погибло шестнадцать летчиц…

…Леша улетел, и мне стало грустно: прощаясь, мы никогда не знали, увидимся ли снова. Всю следующую ночь мы бомбили опорные пункты вражеской обороны, а утром стало известно, что наши войска прорвали «Голубую линию» и начали наступление.

К середине сентября весь Таманский полуостров был освобожден от врага. Наш полк перелетел на новое место — поближе к Крыму. Теперь нам предстояло бомбить немцев в районе Керчи.

Приближались Октябрьские праздники. «Братцы» базировались недалеко от нас, в семи километрах, и однажды Леша приехал на часок, чтобы вместе со мной порадоваться: был освобожден наш Киев.

— Слышала? Немцев прогнали из Киева! Дело теперь пойдет — наши рванули вперед!

Мы с ним ходили по обрывистому берегу, смотрели на бушующее Азовское море, над которым плыли черные дождевые тучи. Дул порывистый норд-ост, кричали чайки. Говорили мы о нашем городе, вспоминали аэроклуб, друзей. Невольно приходили невеселые мысли: Киев освобожден, но скоро ли нам придется там побывать? И вообще — придется ли…