- Но ведь Назарей считал себя мессией, пророком, о котором, как он сам свидетельствует, написано в Ветхом Завете иудеев. А там сказано, что наступит день и к людям явится пророк - мессия, - а не сам бог. Стало быть, Назарей - не бог, а только пророк.

- Да, здесь есть некоторое затруднение, - признала Елена.

- Дело в том, - тут я совсем забыл об осторожности, - что между словами Назарея и верой галилеян нет почти никакой логической связи. Точнее говоря, в иудейском священном писании нет и намека на такую мерзость, как Троица. Иудеи были монотеистами, а галилеяне - атеисты.

Я явно зашел слишком далеко. Елена встала, отвесила нам глубокий поклон и удалилась. Дамы последовали за ней. Мои друзья забеспокоились. Первым нарушил молчание Приск:

Знаешь, цезарь, у тебя просто дар превращать затруднительное положение в безвыходное! - Остальные с ним согласились, и мне пришлось принести извинения.

Во всяком случае, - сказал я, сам не очень веря своим словам, - на Елену можно положиться.

- Надеюсь, - мрачно буркнул в ответ Саллюстий.

- Нужно при любых обстоятельствах сохранять верность истине, - изрек я, как всегда, запоздало сожалея, что не придержал вовремя язык.

Вдруг с улицы донеслись громкие крики, и мы вскочили на ноги. У дверей мы столкнулись с офицером. Он доложил нам, что германцы штурмуют Сане. Последующие события я уже описывал, и возвращаться к этому не имеет смысла.

Приск: Мы просидели в осаде целый месяц. Многие наши дезертиры перебежали к германцам и рассказали им, что наш гарнизон малочислен. Рассчитывая на легкую победу и предвкушая редкостную удачу - пленение самого римского цезаря, Кнодомар поспешил осадить Сане. Нам пришлось туго, и жизнью мы, в конечном счете, обязаны уму и энергии Юлиана. Он не мог вселить в нас бодрость духа или уверенность в успехе, но, по крайней мере, благодаря его усилиям все исполняли свой долг и не теряли надежды.

Мне хорошо запомнилась первая ночь осады, когда протрубили тревогу и солдаты поспешно заняли посты на стенах. Германцы находились не более чем в полумиле от города, их освещало зарево горящих деревень. Во время послеобеденной беседы до нас доносилось ржание крестьянских лошадей, напуганных пожаром. Сумей германцы подкрасться незаметно, они бы уже в ту ночь без труда взяли город, но, по счастью, все они до единого были пьяны.

В следующие дни настроение Юлиана постоянно менялось, от сильного возбуждения он переходил к мрачной ярости и обратно. Он не сомневался в том, что нас нарочно подставили под удар. Этим подозрениям суждено было подтвердиться: из Реймса к нам пробрался гонец с депешей от Марцелла, в которой тот сообщал, что не сможет прийти к нам на помощь. Он ссылался на нехватку войска и заявлял, что Юлиан-де вполне может справиться своими силами.

Наши припасы уже подходили к концу, когда германцы исчезли так же внезапно, как и появились: долгие осады им просто наскучивали. Как только они ушли, Юлиан немедленно приказал доставить из Вьена провиант и стянул все войска, что были у него в подчинении, в Сане, так что остаток зимы мы провели если не в безмятежном спокойствии, то, по крайней мере, без страха быть внезапно перерезанными. Также

Юлиан отправил Констанцию донесение, в котором подробно описал, как Марцелл отказался прийти ему на выручку. Это был шедевр эпистолярного стиля такого рода; могу это засвидетельствовать, тем более что мы с Саллюстием участвовали в его составлении. Высокое качество этого документа подтверждается еще и тем, что он, в отличие от большинства государственных бумаг, возымел действие. Марцелла отозвали в Милан, а Юлиан вскоре получил наконец желаемое - командование галльской армией.

357 год - начало мировой полководческой славы Юлиана. Весной, когда пшеница в полях поспела, он двинулся в Реймс. Здесь ему сообщили, что на подмогу ему в Аугст послана двадцатипятитысячная армия и семь речных судов. Командует подкреплением Барбацион, командир римской пехоты. Предстояло решающее сражение с германцами. Диспозицию совместных действий выработать не удалось, так как в Галлию вторглось племя лаэтов и, дойдя до Лиона, осадило его, а окрестности города предало огню. Юлиан послал на выручку Лиону три когорты легкой конницы и поставил на трех дорогах, ведущих из города, засады, с тем чтобы, когда дикари обратятся в бегство, нанести им окончательное поражение. К несчастью, Барбацион позволил германцам уйти: трибун пехотинцев Целла, выполняя его приказ, не дал командиру конников атаковать. В чем причина? Просто Барбацион желал, чтобы Юлиан потерпел поражение. К тому же он был в сговоре с германцами. По приказу Юлиана Целлу и всех его подчиненных уволили из армии, один только командир конников был признан невиновным. Это, между прочим, был Валентиниан - наш будущий император.

Продвижение армии Юлиана к Рейну встревожило германцев. Отступая, они пытались нас задержать, устраивая на дорогах завалы из вековых деревьев, а затем укрылись на рейнских островах; днем они нас оттуда всячески поносили, а по ночам с островов звучали невообразимо заунывные песни. Чтобы выбить оттуда германцев, Юлиан потребовал у Барбациона его семь судов, но они тут же таинственным образом сгорели. Юлиан всегда отличался изобретательностью - на этот раз он приказал легковооруженным солдатам из вспомогательных частей легиона корнутов переправиться на один из островов вплавь на деревянных щитах. Им сопутствовала удача: добравшись до острова, они перебили германцев и, захватив их лодки, высадились на остальных островах. Под натиском атакующих германцы бежали в леса на восточном берегу реки.

Затем Юлиан восстановил крепость Цаберн, важный укрепленный пункт, преграждающий путь в центральную Галлию. Собрав хлеб, посеянный германцами, он получил запасы провианта на двадцать дней. Теперь Юлиан был готов схватиться с самим Кнодомаром, единственным препятствием оставался Барбацион. К счастью для нас, недалеко от Аугста на него напали германцы. Хотя в распоряжении Барбациона была многочисленная и дисциплинированная армия, этот на редкость гениальный полководец бежал в панике до самого Аугста. Здесь он без промедления объявил, что одержал величайшую победу, и, хотя на дворе был всего лишь июль, встал на зимние квартиры. Мы с облегчением вздохнули, избавившись от него на целый год, и Юлиан двинул свою тринадцатитысячную армию прямо на Страсбург. Не доходя до этого города нескольких миль, он встретил послов Кнодомара. Король требовал, чтобы римляне ушли из Галлии, так как отныне это "германская земля, завоеванная германским оружием и доблестью". В ответ Юлиан рассмеялся послам в лицо, но Кнодомар был твердый орешек. Со времени победы над цезарем Деценцием он хозяйничал в Галлии как хотел: то внезапно появится, то снова уйдет за Рейн - прямо настоящий правитель. Разгромив Барбациона, он совсем осмелел и предвкушал новую победу над Юлианом.

Что из этого вышло, всем известно. Рекомендую тебе при публикации записок Юлиана вставить данное им описание битвы при Страсбурге. По-моему, это едва ли не лучшее из его сочинений, а ты ведь знаешь, какой я любитель военных мемуаров! Только старческая болтливость побуждает меня так подробно описывать месяцы, проведенные в Галлии. Я делаю это, главным образом, для тебя, а отчасти для того, чтобы проверить свою память. Оказывается, она много лучше, чем я предполагал. Между прочим, когда я написал слово "память", мне вспомнилась одна любопытная подробность. Проезжая мимо одного галльского города, я увидел, что некоторые могилы на кладбище накрыты рыбачьими сетями. Я спросил у солдата-галла, зачем это делается, и он ответил: "Чтобы духи матерей, умерших при родах, не забрали с собой детей". В этих местах сохранилось множество интересных обычаев и поверий; можно только надеяться, что отыщется какой-нибудь новый Геродот, который успеет сохранить их для истории, прежде чем галлы окончательно забудут свои национальные традиции и ассимилируются с римлянами.