Когда меня наконец выпустили на свободу (желаю тебе успеха в твоей борьбе за тюремную реформу!), я тут же вернулся домой в Афины, запер бумага Юлиана в одном из сундуков Гиппии и не вспоминал о них, пока не получил твое первое письмо.
В последнее время я поневоле много размышлял о смерти Юлиана. Ты правильно намекал, что его убил кто-то из своих. Но кто именно и каким образом? Я тщательно изучил последние записки в его дневнике. Из них явствует: с самого начала Юлиану было хорошо известно, что против него существует заговор, и он особенно подозревал Виктора. Однако были ли подозрения Юлиана обоснованны, а если да, то как было осуществлено убийство?
Примерно десять лет тому назад Каллист, бывший слуга Юлиана, сочинил невообразимо слезливую оду на смерть императора и разослал всем нам по экземпляру. Боюсь, я так и не поблагодарил автора за любезный дар: дело в том, что Каллист совершенно выпал из моей памяти. Но, перечитывая дневник, я понял - если есть на свете кто-то, кому известен убийца Юлиана, так это его слуга, который был рядом, когда Юлиана ранили.
Разумеется, Каллист божился, что не видел, кто нанес роковой удар. Но в то время у него были все основания солгать: укажи он на кого-нибудь из христиан, они бы его тут же прикончили. Подобно многим из нас, Каллист предпочел молчание, но, может быть, теперь, когда все главные участники событий мертвы, у него развяжется язык?
Потратив несколько недель на наведение справок, я узнал, что Каллист живет в Филиппополе. Я написал ему письмо. Он ответил. Месяц назад я к нему съездил. Сейчас я подробно опишу тебе нашу встречу. Прежде чем опубликовать хотя бы часть полученных мною сведений, думаю, тебе следует написать Каллисту и попросить у него разрешения. Его рассказ просто ужасает, и его опасно даже знать, не то что публиковать. Я также настаиваю на том, чтобы ты ни в коем случае не впутывал в эту историю меня.
Прибыв в Филиппополь после скучнейшей поездки в обществе сборщиков налогов и церковных диаконов, я направился прямо к одному моему бывшему ученику, любезно согласившемуся меня приютить; я на этом много сэкономил, так как хорошо известно, что филиппопольские владельцы постоялых дворов - сущие грабители. Единственный прок от того, что преподаешь философию уже, кажется, без малого вечность, это то, что, где бы ты ни оказался, всюду встречаешь бывших учеников, которые готовы предоставить тебе кров. Только благодаря этому путешествия оказываются мне по карману.
Я стал расспрашивать моего хозяина о Каллисте (в моей памяти сохранились только его рыдания у смертного одра Юлиана).
- Порядочные люди сторонятся этого вашего Каллиста, - ответил мой ученик, успевший стать снобом. - Говорят, он теперь очень богат, и есть такие, кто к нему захаживает, но я не из их числа.
- А как он сумел разбогатеть?
- Откупы. Субсидии из императорской казны. Поговаривают, что он весьма неглуп. Вообще-то Каллист родом из наших краев, он сын раба, принадлежавшего моему двоюродному брату. Он вернулся сюда недавно, лишь несколько лет назад, сразу же после смерти императора Валентиниана. Говорят, у Каллиста есть при дворе связи, но это меня не касается.
Каллист и в самом деле оказался богачом. Дом у него гораздо больше и роскошнее, чем у моего бывшего ученика. Одетый с умопомрачительной элегантностью слуга-сириец провел меня через два широких двора в маленький прохладный атриум, где меня поджидал Каллист. Приветливо поздоровавшийся со мною хозяин показался мне совершенно незнакомым. Не помню, как выглядел Каллист раньше, но теперь это благообразный господин средних лет, который выглядит гораздо моложе своего возраста. По всему видно, сколько внимания он уделяет своей внешности: густые волосы искусно подкрашены, телосложение без намека на полноту, манеры безупречные, пожалуй, даже слишком - ты понимаешь, что я имею в виду.
- Как я рад тебя вновь увидеть, милый мой Приск! - Он заговорил со мной как с равным, даже как с близким другом! Я ответил робко, более того - подобострастно, как и подобает бедняку в разговоре с богачом. Приняв мой тон за нечто само собой разумеющееся, он пригласил меня садиться и, припомнив одну из своих прежних обязанностей, собственноручно налил мне вина.
Некоторое время мы перебирали наших общих знакомых - тех, кто умер, и еще здравствующих; у людей наших лет первые составляют большинство. Невитта, Салютий, Саллюстий, Иовиан, Валентиниан и Валент умерли, а вот Виктор по-прежнему служит в Галлии, Дагалаиф - в Австрии; Аринфей недавно вернулся в Константинополь, поселился в предместье города и предался пьянству. Затем мы вспомнили персидский поход и золотую пору юности (или, для меня, славную пору зрелости). Мы с печалью в сердце помянули тех, кто погиб в этом походе, и затем я свернул разговор на Юлиана и заговорил о его смерти. Я коснулся его записок и рассказал, что они у тебя и ты намерен их опубликовать. Он уклончиво ответил, что знал о том, что император пишет записки, и никак не мог понять, куда они могли деваться. Я объяснил куда, и он заулыбался. Вот тут я и сказал:
- Кроме записок был, разумеется, еще и дневник.
- Дневник? - встревожился Каллист.
- Да, дневник. Он вел его втайне от всех и держал в том же ларце, что и записки.
- Я ничего об этом не знал.
- Этот дневник на многое проливает свет.
- Не сомневаюсь. - Теперь Каллист нахмурился.
- Император знал, что против него составлен заговор, и даже знал, кто в нем участвует. - Что-то в поведении Каллиста побудило меня присочинить.
- Не было никакого заговора! - мягко возразил Каллист. - Государя убил персидский конник.
- Который так и не явился за наградой?
- Может быть, его тоже убили, - пожал плечами Каллист.
- Тогда почему этот персидский конник был вооружен римским копьем?
- Иногда это бывает. В бою приходится хватать то оружие, которое попадает под руку. Мне лучше знать, я был рядом с Августом и видел перса, который его заколол.
Такого я не ожидал и удивленно спросил:
- Почему же на вопрос Юлиана, видел ли ты, кто его ударил, ты ответил отрицательно?
Каллист и глазом не моргнул.
- Но я же точно видел этого перса. - Это прозвучало вполне правдоподобно, но он добавил: - И сказал об этом Августу.
- Да ведь мы с Максимом своими ушами слышали, как ты сказал, что не видел, кто нанес удар.
Каллист снисходительно покачал головой:
- Прошло столько лет, Приск. Память нас подводит.
- Ты имеешь в виду мою память?
- Мы оба уже немолоды. - Он сделал изящный жест рукой. Я решил зайти с другой стороны:
- Ты, наверное, слышал, что ходят слухи, будто государя убил свой же солдат-христианин?
- Разумеется, но я был…
- Рядом и видел, кто его убил.
Лицо Каллиста было совершенно непроницаемо, и прочитать по нему его мысли было невозможно; понятно, почему он такой удачливый негоциант. И вдруг он спросил:
- Что было известно императору?
Раньше он говорил спокойно и даже с ленцой, а этот вопрос прозвучал совсем по-другому, тихо и отрывисто.
- Он знал, что во главе заговора стоит Виктор.
- Я почти так и думал, - кивнул Каллист. - Виктор тоже.
- Значит, ты знал о заговоре?
- Разумеется.
- И участвовал в нем?
- Даже очень активно. Видишь ли, Приск, - и вдруг Каллист премило улыбнулся, - ведь это я убил императора Юлиана.
Вот и все. Тайна раскрыта. Каллист рассказал мне все. Он считает себя одним из величайших героев мира, безвестным спасителем христианства. Он расхаживал взад и вперед по атриуму и все говорил, говорил, говорил - как-никак ему пришлось хранить молчание два десятилетия. Я был первым, кому он открылся.
Заговор был составлен в Антиохии. Его душой был Виктор. Кроме него участвовали также Аринфей, Иовиан, Валентиниан и еще около двадцати офицеров-христиан. Они поклялись, что Юлиан не вернется из Персии живым, но, зная, как он популярен у солдат-европейцев, решили, что его смерть не должна вызвать подозрения.