— Война. — Он ответил быстро, как будто давно все продумал. — Кучу денег пришлось добывать и тратить, чтобы подавить бунт. А где тратится много денег, там неизбежно возникает коррупция. Да и железные дороги внесли свою лепту. Драчка за государственные субсидии, за отчуждение земель для прокладки дорог, за голоса конгрессменов. Только сильная личность способна противостоять искушению.

— Вы, например, отказали Твиду. — Не знаю, с чего это я заговорил с ним так бестактно, даже жестоко. Может быть, я до сих пор сердит на него за надругательство над моей Клеопатрой?

— Я не вступал в сделку с Твидом. — Он отвечал гладко, но туманно. Но Брайант недаром вот уже полвека пребывает на общественном поприще, его на испуг не возьмешь. — Кажется, один раз «Пост» получила какие-то деньги от муниципалитета. Но когда ваш друг Нордхофф обрушился в нашей газете на шайку Твида, я нисколько ему не мешал. Вы же читали его заявление от двадцать первого апреля.

— Да, он показывал мне перед тем, как опубликовать.

— Значит, вам известно, что он категорически отрицает, будто я уволил его из-за нападок на твидовскую шайку.

— Но почему же вы его уволили?

— Совсем по иным причинам. Он превосходный журналист, и я восхищаюсь вами обоими за все, что вы сделали для изобличения Блейна. Вообще-то… — И так далее.

Другой мой редактор больше мне по вкусу. В пять часов я встретился с Джейми в «Хофман-хаус», самом большом баре Нью-Йорка, излюбленном месте встреч элегантных политиканов и франтоватых магнатов.

На задней стене бара висит огромная, в коричневых тонах картина француза Бугеро: пышнотелые обнаженные дамы, едва скрытые кустарником. Сам бар посверкивает позолотой, гербами; ни один дюйм потолка или стен не обделен зеркалами или иными украшениями. Мне это очень нравится.

До прихода Джейми я наведался к длинному столу, на котором выставлены самые изысканные в этом городе закуски, входящие в меню бесплатного завтрака. Положив себе салата из омаров, ничуть не хуже того, что подают у Дельмонико, я в отличном настроении устроился за маленьким столиком и, попивая мятный джулеп, смотрел, как зал постепенно заполняется тучными бюргерами.

Я пребывал в состоянии, близком к эйфории (хотя я снова еле дышу), благодаря успешному посещению магазина королевских гаванских сигар сразу после встречи с Брайантом. Не знаю, может все дело в прекрасной весенней погоде, но я снова чувствую себя молодым репортером и не обращаю внимания на явную затрудненность дыхания; здравый смысл мне подсказывает, что однажды эта проблема исчезнет сама собой, как и прочие монотонные и, в общем-то, тщетные усилия.

Джейми был относительно трезв и необычайно доволен собою и мной. Пока он тряс мою руку, подобострастный официант поставил перед ним бокал «адской смеси». Видимо, с появлением Джейми в любом баре Нью-Йорка бокалы сами собой наполняются «адской смесью», оспаривая друг у друга привилегию опрокинуться в его молодую глотку.

— Вот уж не думал, Чарли, что вы окажетесь таким триумфатором!

— Вы мне льстите, — сказал я нерадостно.

— Отнюдь нет. Вы всегда писали чересчур серьезно. Как… историк. — Он произносит это слово с явной неприязнью. — А историкам вечно не хватает огонька. Вы не такой. Вы выкурили Блейна из норы, как опоссума. Теперь он у всех на виду.

— До некоторой степени.

Джейми хмуро посмотрел на бокал, который только что был полон до краев, а теперь самым загадочным образом оказался предательски пуст.

— В Вашингтоне вы оказались на месте. Скажите, скоро собираетесь туда возвращаться?

— Джейми, мы же договорились о шести очерках…

— Чарли, я удваиваю гонорар, хотя он и без того непомерно высок.

—, Мальчик, от твоих слов у меня голова идет кругом. — И я повернул голову, увидев, как в бар входят инспектор нью-йоркского порта и его дружки.

— Вы должны вернуться туда до конца месяца. А потом я хочу, чтобы вы освещали республиканский конвент в Цинциннати.

— Я слишком стар для Цинциннати. Пошлите Нордхоффа.

— Не могу. Я отправляю его на Юг. Он будет писать о хлопковых штатах и…

— Не уверен, стоит ли мне вступать с вами в беседу, — сказал инспектор Артур, высокий, улыбчивый человек, от которого исходит грубое обаяние; его карие глаза посверкивали отраженными огнями газовых ламп (бар в «Хофмане» вызывающе залит огнями целый день и большую часть ночи). Мы пожали друг другу руки. Его «стойкие» дружки бросали на нас неодобрительные взгляды.

— Чет, вы человек Конклинга, не так ли? — Джейми обожает политических деятелей. Но ведь он, как и Эмма, в душе африканец. — Так радуйтесь же, что Чарли загнал Блейна в деревянный ящик и отправил его домой в штат Мэн.

— Я бы не поручился, Джейми. — Артур просто весь светился, точно встретил закадычных друзей. Манеры у него блейновские, хотя ему недостает ироничности учителя, его озорной самоуничижительности. — В Цинциннати мы собираемся учинить изрядное выбивание пыли. Вы будете там, мистер Скайлер?

— Конечно, будет! — ответил за меня Джейми. — Чарли просто мечтает увидеть настоящую Америку! Запад. Холмы и равнины. Широченную… Миссури, я не вру?

— Понятия не имею. — Инспектор шутливо пожал плечами. — Для меня, все что лежит к западу от Джерси-сити, — сплошные индейцы.

— Все равно передайте Конклингу, что «Геральд» выдвигает его кандидатуру в президенты.

— Вот уж он порадуется!

— И еще скажите ему, что Тилден побьет его в ноябре.

— Вот уж он повеселится! До встречи в Цинциннати, мистер Скайлер.

Инспектор присоединился к своим друзьям.

— Он хороший человек, даром что «стойкий». Не думаю, что он уж так сильно ворует в таможне. Но вот что он умеет делать отлично, это собирать деньги для избирательных кампаний. Чарли, я говорю совершенно серьезно. Я хочу, чтобы вы написали об индейцах.

Я кивнул, потому что ослышался: мне показалось — об африканцах, но тут я понял, что Джейми не знает нашу с Эммой шутку и, значит, он сказал: «об индейцах».

— Да разве о них можно что-нибудь написать?

— Они там, Чарли. — Джейми показал куда-то в сторону Мэдисон-сквер. — Дикие и жестокие. Они ненавидят белого человека. Цивилизацию. После Цинциннати вы поедете поездом в Чикаго, а оттуда…

— Дорогой Джейми, ты поедешь поездом. У меня нет ни малейшего желания видеть индейцев, как и твой Запад.

— Но в Цинциннати вы едете. Решено. — Кое-как ему удалось уговорить меня в конце месяца вернуться в Вашингтон, а затем, во вторую неделю июня, отправиться в Цинциннати на конвент республиканской партии.

— А потом я уезжаю в Ньюпорт. Довольно с меня журналистики.

— Но вы ведь, конечно, захотите посмотреть, как будут выдвигать кандидатуру вашего друга губернатора Тилдена в конце июня. И конечно, вы будете писать о выборах в ноябре. Вы абсолютно уверены, что не хотите для разнообразия поглазеть на индейцев?

— Я еще ни в чем не был так уверен.

Но Джейми уже меня не слушал; он смотрел поверх моей головы на стойку бара. Я обернулся и увидел, что импозантный инспектор Артур поглощен беседой с каким-то мрачным бородатым гномом. Он наклонялся к нему, точно пытаясь укоротить свой рост и тем самым возвысить своего собеседника.

— Это, — сказал Джейми, — Джей Гулд.

Скупив золото в шестьдесят девятом году, Джей вызвал панику семьдесят третьего, которая стольких из нас оставила без гроша. С удовлетворением я отметил, что этот злодей являет собою в физическом смысле самое жалкое зрелище.

— Могу рассказать, о чем они толкуют. — Джейми подал знак, чтобы ему принесли еще один ужасный коктейль. — Чет выбивает из него деньги для Конклинга.

— Гулд даст деньги?

— Конечно. Вы знали, что палата представителей расследует дело Блейна? — Джейми стремительно перескакивает с одной темы на другую. С ним надо быть настороже.

— Слышал. Демократы…

— Сегодня у них секретное заседание. Будет расследование, как и по делу Белнэпа.

— У них есть серьезные доказательства?