— Сейчас же верни всех на свои места! — велел барабанщик.

— Пожалуйста! — пожал плечами Серёжка. — Клюква-брюква-тыква!

И тут же милиционер оказался в будке, он мгновенно остановил такси с красной крышей и оштрафовал водителя за превышение скорости. Дворник стал яростно скрести тротуар и распевать: «А за окном то дождь, то снег». Можно было подумать, что всё просто почудилось в сумерках. Но на дворнике вместо чёрной ушанки почему-то появилась тюбетейка, расшитая восточным узором. Барабанщик забеспокоился снова:

— Верни человеку шапку, он же простудится.

— Эта тюбетейка тёплая, она на ватине, — невозмутимо объяснил Серёжа.

Серёжке пришло в голову устроить свой любимый мандариновый дождь, который у него не получился в прошлый раз. В этот вечер спелые золотистые мандарины сыпались прямо на снег, а все, кто был на улице, подбирали их и ели, и всем от этого становилось весело. Только одна старушка ворчала:

— Растерял кто-то, а они и обрадовались, подбирают. Разве это честно? Нет, что ни говори, а раньше народ честнее был, и молодёжь старших лучше уважала.

Но увидев, что никто её не слушает, а все с аппетитом уплетают мандарины, тоже подняла несколько штук покрупнее и положила в авоську.

— Чего добру пропадать, верно? — Старушка лихо подмигнула барабанщику, а он снял шляпу и поклонился ей.

Барабанщику сегодня все нравились: и старушка с авоськой, и милиционер, и дворники, и продавец сигарет, сложивший пёстрые пачки и коробки высокими башнями, и мальчишки, гоняющие шайбу по замёрзшему пруду, и маленькие дети в колясках, которые ещё совсем ничего не понимают.

Он по-мальчишечьи разбежался и проехался по ледяной дорожке, которую ребята раскатали на тротуаре. Пожилой человек с бородкой неодобрительно взглянул на старого барабанщика. «До чего симпатичный дяденька!» — подумал барабанщик и послал сердитому человеку воздушный поцелуй.

Серёжка предупредил:

— Ты что? Веди себя прилично, а то в милицию попадём.

Но барабанщик разошёлся вовсю. Он залепил снежком в спину толстяку, показал язык пробегавшему мальчишке и даже два раза перекувырнулся через голову — вот как ему было весело.

Это был прекрасный день рождения, барабанщик запомнил его на всю жизнь.

Бывают на свете люди, которым всё не нравится. В дождь им мокро, в ясный день жарко, в праздник шумно, в будни скучно. И вообще всё не так, как надо. А как надо, они и сами не знают.

Вот такая была у барабанщика соседка. Она даже в кино не ходила, боялась, что в темноте могут украсть кошелёк. Даже конфет не ела, говорила, что зубы заболят. Единственное, что любила Анна Ивановна, — это голубцы с уксусом. За это её прозвали Уксус.

Уксус никого не любила, но особенно сильно не нравился ей барабанщик. Она не переносила барабанного боя, даже ходила жаловаться к управдому.

— До чего неспокойно жить по соседству с барабанщиком! — говорила Уксус кислым голосом. — У меня лично от барабана мигрень и стенокардия.

Управдом всегда уважал тех, кто знал непонятные учёные слова. Он не знал, что такое стенокардия, но предполагал, что это имеет отношение к стенам — наверное, их надо ремонтировать.

— Фондов нет, — на всякий случай отвечал управдом Уксусу, — и олифы нет.

Но Уксус всё жаловалась — то на барабанщика, то на соседкиного попугая Васю, который обозвал её попкой. Один раз Уксус поймала на газоне собаку и привела её в домоуправление.

— Вот, — запыхавшись, сказала Уксус, — газон общественность сажала, а собака топчет, и вообще. К тому же дворняжка, к тому же безнадзорная.

Управдом поднял голову от важной бумаги про олифу, которую он читал. Он смотрел на Уксус на этот раз без восхищения, хотя она старалась говорить интеллигентно.

— Во-первых, не дворняга — кто разбирается, конечно! — а спаниель, охотничья ценная порода. Во-вторых, не безнадзорная, а лично моя, её, к вашему сведению, зовут Жэк. В-третьих, мне надоели ваши жалобы. Когда человек следит за порядком, он общественник. А когда он слишком много следит и жалуется, он кляузник и склочник!

Управдом взял расстроенного Жэка на руки и поцеловал в клеёнчатый нос. Потом они оба посмотрели на гражданку Уксус так, что она поняла: пора уходить.

Но Уксус после того случая не стала добрее: она выбегала во двор в самый интересный момент футбольного матча и отбирала у ребят мяч. Она ждала, когда на верхнем этаже кто-нибудь начнёт танцевать, брала на кухне облезлую щётку на длинной палке и стучала в потолок. С потолка сыпался мел прямо на стол и в тарелку с голубцами, но Уксус всё равно стучала, чтобы люди помнили: внизу живёт Уксус и она не любит, когда топают и когда смеются. И наверху начинали танцевать на цыпочках, а на цыпочках какие танцы!

Барабанщику Уксус говорила каждый день, встречая его в коридоре:

— Всё барабаните? Ужас! Столько есть интеллигентных инструментов, нежных, мелодичных. Арфа, например, или балалайка. А вы лично выбрали барабан. Надо же! — И она уходила, держась за виски, чтобы все видели, какая у неё сильная мигрень.

Барабанщик с Уксусом никогда не спорил, а наоборот, всегда говорил ей: «Доброе утро» и «Добрый вечер». Он жалел эту скучную женщину: ведь она никогда не радовалась, не смеялась, у неё не было друзей, а в комнате, где жила Уксус, не было ни картинок на стенах, ни игрушек, ни шариков в коробке, ни значков — и вообще никаких весёлых пустяков, одни комоды и серванты. Барабанщик жалел соседку и никогда не звал её Уксусом. Даже один раз на Восьмое марта подарил ей ветку мимозы. Когда барабанщик протянул ей цветы, Уксус ни капли не обрадовалась и даже не улыбнулась. Она сказала кисло: «Надо же, деньги девать некуда! — и пожала толстыми плечами. — Всё равно завянут», — добавила она и унесла цветы в свою скучную комнату. Барабанщик покачал головой, но цветы не отнял, как мог бы поступить другой на его месте.

Уксус всегда крепко-накрепко запирала входную дверь: сначала захлопывала английский замок, потом на три оборота запирала французский, задвигала задвижку, накидывала цепочку и поверх всего цепляла большой ржавый крюк. И всё равно замки казались ей ненадёжными. То и дело она подходила к двери и пронзительно кричала: «Кто?» Только убедившись, что за дверью никто не стоит, она могла спокойно спать или готовить свои любимые голубцы.

Изредка к Уксусу приходили гости — родственники с трудными названиями: свояченица, четвероюродная тётя и ещё внучатый племянник. Гости долго топтались под дверью, пока Уксус звенела замками, крюками и цепочкой.

— Я в людях плохо разбираюсь, — добродушно объясняла Уксус, — кто вор, а кто не вор. На другого и не подумаешь: шляпа новая, перчатки кожаные, а сам жулик и есть. Сейчас все хорошо одеваются, трудно различать. Проходите, гости дорогие, чувствуйте себя как дома.

И гости, смущённо наступая друг другу на ноги, брели по коридору, внучатый племянник пытался запрятать поглубже в карман новые кожаные перчатки. А Уксус звенела и гремела ключами, щеколдами и задвижками.

Так ей спокойнее было жить на свете.

— У меня каникулы, — сообщил волшебник, придя к барабанщику как-то поутру. Вид у него был хмурый и сосредоточенный. — Дел — жуть. Не знаю, за что раньше браться.

— Давай я помогу, — предложил барабанщик. — Какие дела, расскажи по порядку.

— Значит, так, по алгебре в четверти двойка — надо заниматься, и это в каникулы, заметь. Вот такое у меня счастливое детство. Теперь дальше: мама со мной не разговаривает. Совсем. Даже не ругает. Отворачивается, и всё.

— Из-за двойки?

— Ну что ты! Про двойку она ещё не знает: что я, ненормальный — показывать такие отметки, да ещё перед каникулами?! Не, я дневник во дворе в снег зарыл, пусть пока полежит.

— Он же размокнет, — забеспокоился барабанщик, — разве можно дневник — в снег?

— Ничего с ним не будет, я его в полиэтиленовый мешок укутал.

— Подожди, ты так и не сказал, из-за чего с тобой мама поссорилась.