Серёже лезли в голову всякие другие заклинания. Одни могли превратить мел в сахар, другие — остановить на полном ходу автобус номер шесть, третьи могли в одну секунду заставить толстого усатого учителя физики спеть тоненьким голосом плясовую. Но всё это было сейчас ни к чему. Серёжке грозила двойка по алгебре, а он не мог длинный урок сделать коротким. Видно, когда нужно было сидеть и прилежно учить волшебные слова, ему захотелось поиграть в футбол или погонять по улице с Валеркой.
А теперь пришлось Серёжке превратить Катю Сысоеву, почти отличницу, в пуделя. И чем это кончится, совершенно неизвестно. И во всём были виноваты пробелы в волшебных знаниях и в обыкновенных тоже.
Положение у Серёжки было, прямо скажем, трудное. Домой не пойдёшь, в школу не вернёшься. Пошёл в кино, но и картину досмотреть не удалось: старик, хотя и симпатичный, совсем ни к селу, ни к городу затеял кутерьму.
Теперь они стояли на тихой улице. Снег на скверах поголубел, мороз стал крепче — наступил вечер. Тихий зимний вечер. В такой вечер хорошо забраться с ногами на диван, включить лампу и читать толстую книгу о далёких путешествиях с трудностями и опасностями. И чтобы мама не сердилась, а предложила чаю с вареньем, с вишнёвым или из чёрной смородины. Но волшебник не хотел идти домой: он догадывался, что в этот вечер мама вряд ли предложит ему варенье. Не надо даже быть волшебником, чтобы догадаться.
Выслушав эту невесёлую историю, барабанщик задумался, даже закряхтел от огорчения. А потом сказал:
— Знаешь, Серёжа, пошли ко мне в гости. Там что-нибудь придумаем.
В комнате барабанщика было тепло, на подоконнике толпились уютные волосатые кактусы, на стенах висели афиши, старые, пожелтевшие — в них говорилось, что состоится симфонический концерт. Была названа фамилия дирижёра. Барабанщик в афишах упомянут не был, но всё равно он их хранил и любил читать снова и снова, потому что барабанщик в этих концертах участвовал и хорошо помнил про каждый из них: в каком городе выступал оркестр, много ли народу было в зале и даже какая была погода.
Всюду: на столе, на шкафу, на диване — лежали ноты. Некоторые были как большие книги в твёрдых переплётах, а другие как тонкие тетради, свёрнутые в трубку.
Там была записана серьёзная музыка, в которой Серёжа ничего не понимал, а барабанщик понимал всё. В последнее время, правда, барабанщик думал не только о музыке: у него появилось новое пристрастие — он собирал значки.
Вот в этом и волшебник разбирался неплохо, у него дома тоже была коллекция значков, он прикалывал их на чёрный лоскут, и значки выглядели очень красиво. Барабанщик складывал свои значки в железную коробку из-под печенья, это тоже было красиво. Значки звенели в коробке, если её потрясти. А ещё можно было вывалить их все на диван, а потом по одному складывать в коробку и в это время каждый значок рассматривать и о чём-нибудь думать. Так делают все коллекционеры, и если ты когда-нибудь собирал значки, или марки, или фантики, то знаешь, о чём идёт речь.
Волшебник сидел на диване и рассматривал значки. На одних были изображены здания, на других спутники. Был даже значок с тигром, а внизу написано: «Зоопарк»; были значки с блестящими футбольными мячами, тугими боксёрскими перчатками, с подъёмными кранами и нефтяными вышками.
— Такой у меня есть, — приговаривал волшебник, перебирая значки, — и такой есть, и такой, а такого нет.
— Хочешь, возьми, — предложил барабанщик, — я себе достану, сменяюсь с Петькой Воронковым, у него таких два.
— Спасибо, — сказал волшебник и приколол значок с тигром к своей куртке.
Они пили чай с хлебом и маслом, потом барабанщик, чтобы немного развеселить грустного волшебника, простучал на барабане бодрый марш. И волшебник в самом деле немного повеселел. Не только из-за марша, конечно. Когда к тебе отнесутся сочувственно и в мороз позовут в тёплую комнату да ещё напоят сладким чаем, то обязательно станет легче, даже если у тебя серьёзные неприятности.
Потом барабанщик разрешил Серёже немного постучать на барабане. Серёжа с удовольствием стукнул в барабан несколько раз, но красивой дроби не получилось, а получился глухой грохот, словно где-то выколачивали пыльный ковёр.
— Не получается, — сказал Серёжка и положил палочки на стул.
— Ничего, — утешил барабанщик, — после когда-нибудь научишься. Давай играть в подкидного дурака.
Волшебник выиграл три раза подряд, барабанщик даже огорчился и нахмурился:
— Говори прямо, волшебничаешь?
— Нет, мошенничаю, — признался волшебник, — но я больше не буду.
И тогда они сыграли ещё два раза, и оба раза выиграл барабанщик.
— Другое дело, — обрадовался он, — я же знаю, что играю хорошо. Когда-то я даже был чемпионом дома отдыха по подкидному дураку.
А Серёжа снова погрустнел, потому что посмотрел на часы и вспомнил, что теперь-то ему обязательно надо домой: время позднее, и мама, конечно, беспокоится.
— Серёжа, — спросил барабанщик, — а девочка Катя? Она ведь не останется на всю жизнь пуделем?
— Нет, — успокоил Серёжа, — на всю жизнь — нет. Я этого пуделя завтра же расколдую, и будет опять Катька, только, может быть, чуточку не такая вредная.
— Смотри не забудь, расколдуй как следует, — сказал барабанщик и пошёл провожать Серёжку к автобусной остановке.
По дороге волшебник, чтобы немного развлечься, пытался устроить мандариновый дождь, но у него ничего не получилось: упало с неба два небольших зеленоватых мандаринчика, и всё. Наверное, когда плохое настроение, то и у волшебников всё валится из рук.
Они съели по кислой мандаринке и молча шли по улице. Серёжка хмуро смотрел перед собой, и барабанщик хмуро смотрел перед собой.
— Может быть, мне зайти к вам и всё объяснить твоей маме? — предложил барабанщик.
— Не надо. Мама всё равно не поймёт, как ни объясняй. В том-то вся беда, что мама у меня не волшебница, а самая обыкновенная мама. А я в отца пошёл. Отец у меня был волшебник.
Серёжка помолчал, ожидая вопросов. Но деликатный барабанщик ни о чём не стал расспрашивать, и тогда Серёжке захотелось самому рассказать о том, о чём он никогда никому не говорил.
— Они у меня разошлись насовсем. Не сошлись характерами, понимаешь? Сначала вроде у обоих хороший был характер. Мы весело жили: ходили в цирк, и в зоопарк, и на мультфильмы. А потом они стали ссориться, и отец говорил, что из-за мамы он потерял крылья. Ну это он выдумывал со злости, никаких крыльев у него не было, я их не видел. А мама ругала его, говорила, что у волшебников всё не как у людей. Когда я хотел их помирить, они хором кричали, что мне рано в таких вещах разбираться. А в прошлом году я пришёл из школы, а мама сидит заплаканная и говорит: «Отец на Север уехал в командировку». Я сразу догадался, что они разошлись. У Валерки тоже мать говорит, что отец на Север уехал, а Валерка не верит, знает, что разошлись. Взрослые любят врать и выдумывать, а нам не велят.
Барабанщик положил руку Серёжке на плечо.
— Взрослые не любят врать, просто иногда трудно сказать правду. Ты маму жалей, Серёжа. Самое тяжёлое на свете — терять тех, кого любишь.
— Ладно, я поехал, — буркнул Серёжка. — Прощай.
И исчез в снегопаде. Барабанщик даже не заметил, то ли волшебник сел в автобус, то ли растаял в воздухе, как делают все волшебники.
Катя Сысоева была вне себя. Да и кому приятно ни с того ни с сего превратиться в пуделя? К тому же в этот день Кате надо было делать стенгазету. Она вчера ещё начала писать заметку об успеваемости и дисциплине, очень серьёзную и важную заметку. Катя хотела сегодня закончить её и переписать красивым почерком, а потом сдать главному редактору Гошке. Но пудели не умеют писать заметки, Катя бегала по школьному коридору, громко лаяла, трясла лохматой головой и изо всех сил старалась дать понять окружившим её ребятам, что это она, Катя, что она не хочет, чтобы за ней с визгом гонялись по коридору, трепали её за уши и дёргали за хвост. Она не радовалась даже конфете «Белочка», которые вообще-то очень любила. Но одно дело, когда разворачиваешь вкусную конфету, не спеша откусываешь по кусочку и ешь, прикрыв глаза от удовольствия. И совсем другое дело, когда тебя подзывают свистом и запихивают тебе всю конфету целиком прямо в рот. Всё это, может быть, нравится настоящим пуделям и собакам всяких других пород, но Кате такое отношение было не по душе.