Противники Веры скажут, конечно, что таких людей не существует. Слушать смешно! Да, их очень мало, но так, чтоб совсем не было – неправда это. А самым добрым-предобрым, человечным и замечательным был Папа Пий XIX. Настолько добрым, что каждый раз, встречая на ватиканских улицах оборванных и голодных пацанят, приводил их во дворец, кормил до отвала и дарил всякие блестящие, красивые штуки. Но это если не пост, конечно. В пост он читал не успевшим увернуться ребятам молитвы. Не в пост он тоже молитву творил, конечно, но именно в дни смирения и чистоты был он всегда бодр и свеж, смиренно обращаясь к Господу от восхода до заката. А в другие дни – ничего ему было не жалко. Хочешь часы с двигающимися фигурками волхвов? Держи! Хочешь на троне посидеть? Конечно, что за вопрос! Говорят, что Пий даже как-то подарил одному мальчугану свою тиару. (Но то врут, наверно. Ведь Пап без тиары не существует, это любой вам скажет. (

Был, правда, случай, когда Папа оказался без своей тиары, но ненадолго. Вот как это произошло.

Во дни всеобщего благоденствия, когда грозные львы охотились рядом с трепетными ланями, когда торговцы дружили с мытарями, а разбойники – с чиновниками, когда даже бубонная чума косила только неверных, когда сам диск земной крутился в правильную, ватиканскую сторону, из пределов Борея (пришла напасть. В приграничных деревнях северных земель Ватикана поползли слухи, что объявился антипапа. Толком никто ничего сказать не мог: одни утверждали, что ростом он был с дюжину Пап, и обещал огнём из уст своих спалить Ватиканский музей Естественной истории; другие рассказывали, что своими щупальцами он грозился изломать ватиканский нефтяной терминал. И потянулись с севера нескончаемой вереницей беженцы, оставляя за собой поднимавшиеся к небу столбы дыма – сжигали всё, что не могли унести с собой. Видя и слыша всё это, Пий весьма кручинился и переживал, думу думал, как урезонить антипапу, убедить в неправоте его. К тому же, и не с кем было перевоспитывать нечестивца: вся швейцарская гвардия в ту пору находилась в противоположном конце государства, увещевая альбигойцев не упорствовать в своих заблуждениях. И поскакали гонцы к швейцарским полкам, стоявшим на коленях вокруг альбигойских крепостей и умолявшим упрямых, как все южане, альбигойцев отступиться от ереси и вновь прибегнуть под длань кроткого Папы Пия XIX. Сам Папа в постоянных молитвах и посте призывал себе в помощь необоримую небесную рать, а пока та не прибыла, сочинял хитроумные прожекты по превращению антипапы в добропорядочного католика. Уж Пий и посольство викариев засылал к антипапе с буллой о даровании последнему должности премьер-кардинала и наипочётнейшего титула «раб раба рабов Божьих» (ведь всем известно, что у самого Папы титул – «раб рабов Божьих» ). И делегацию инквизиторов с подарками отправлял. Но всё оказалось втуне. На вопрос, что же, всё-таки, ему нужно, антипапа ответил: «Тиару с головы Папы». Требование было совершенно немыслимое, и поначалу все, от распоследнего привратника до самого Папы Ватиканского, его отвергли с негодованием. «Ну, это уж ни в какие ватиканские ворота!» – возмущались ватиканцы, – «Папа без тиары – всё равно, что…» – и не могли найти сравнения, так несовместимо с реальностью было это требование!

Положение спас тиар-менеджер Папы. Он предложил смастерить другую тиару, специально для антипапы, – с нарушением всех канонов – и выдать её за настоящую. Папе, конечно же, пришлось бы какое-то время походить без тиары, пока антипапа не удалился бы восвояси, но дело того стоило.

Замысел был блестяще претворён в жизнь: довольный и обманутый антипапа вернулся во неведомое свояси, а Папа вновь возложил на свою главу истинную тиару – католичество в очередной раз восторжествовало.

Вот так однажды Папа был без тиары. (

X

Сказочника весьма удивляла крайняя нелюбознательность вепсов. К примеру, в ватиканской харчевне его бы уже давно окружили хозяин с толпой своих прислужников и принялись бы наперебой расспрашивать о здоровье всех его десяти тысяч родственников, и как он находит погоду, и нравится ли ему пища (пусть даже он ещё и притронуться к ней не успел из-за их любознательности), и где щедрые чаевые, и ещё множество вопросов. В вепсячьих же трактирах ему приходилось вкушать свою трапезу в нелепом одиночестве.

А ночью в каком-нибудь тёмном ватиканском переулке у него бы обязательно поинтересовались, сколько сейчас времени и нет ли у него нюхательного табаку. Не то, что здесь!

Ладно трактиры с переулками! Но ведь равнодушие вепсов заходило уж слишком далеко – им совершенно не было любопытно, является ли колдуньей какая-нибудь излишне красивая или не в меру пожилая женщина, живущая по соседству. А ведь могла бы и оказаться! Слишком уж спокойно жили вепсы. Но стоило бы им провести у себя пару сотен процессов о колдовстве, так жить стало бы лучше и веселее. Да и обстановку бы в обществе оздоровило.

Но, наконец, настало время сказочнику крепко задуматься над возвращением в Ватикан. К тому его крепко понуждали просроченные визы в тридевятые царства, окрестные государства и земли за семью морями. Всё из-за той же тотальной просроченности своего пребывания на чужбине не было никакой возможности возвращаться через вепсячью таможню, строгость коей не вызывала никаких сомнений. За такие вольности с визовым режимом могли даже ввергнуть в темницу, нисколько не позарясь на сулимые вознаграждения.

Из расспросов тёмных личностей и туристических агентов сказочник узнал, что можно было свободно выехать из Вепсланда только в страну феаков, которую вепсы не признавали, считая её сказочной.

Через несколько дней сказочник был на заветной границе. Феаки же, охочие до всяких историй о диковинных странах и не слышавшие ничего нового со времён Одиссея, охотно впустили сказочника в свои пределы. Лишь спустя несколько дней феаки вполне удовлетворили своё любопытство (а сказочник, не будь он сказочником, присочинил к своему рассказу то, чего не видел, но услышал из достоверных источников). Не без сожаления согласились они отпустить настранствовавшегося гостя в Ватикан.

Во дворце конунга (феаков было устроено прощальное пиршество, где благовония щедрою рукою кидались в огонь охапками, в бокалах весело шипели экзотические порошки, а к столу подавались забавные плоды, имевшие шляпы, словно какие-нибудь благородные синьоры. После пира, или, может, даже во время его сказочник оказался на феако-ватиканской границе. Там он увидел старый полуразрушенный дом. Неуверенной стопою взошёл он в него и двинулся вперёд, пробираясь через кучи щебня и кирпича и осторожно минуя свисавшую клочьями с потолка штукатурку. Он проходил одну комнату этого странного здания за другой. Комнаты видоизменялись, буйство красок сменялось унылой монотонностью, её в свою очередь вновь взрывали ослепительные цвета, углы и плоскости менялись местами… Очередная дверь обрушилась под его далеко не настойчивым натиском, и сказочник оказался посреди пиршественной залы, где в тот момент происходил торжественный обед в честь избрания I кардиналессы – Ангелы Саксонской. И там, сидя средь представителей клерикального бомонда, он рассказал сказку, которая, как он считал, наиболее подходила для данного момента.

О злокозненности Клары и смекалке Карла

Однажды, проснувшись поутру, Папа Карл XII обнаружил пропажу своего любимого кларнета. Нелюбимый кларнет, как назло, лежал на месте и всем своим видом показывал, что в ближайшие пятьсот лет никуда пропадать не собирается. Тяжкое подозрение в краже, граничившее с полной уверенностью, пало на Клару, соседскую девчонку – больно она уж часто говорила, что Карлов кларнет её вовсе не интересует. А вчера так вовсе засобиралась домой слишком уж на полчаса раньше. И принялся тогда всяким мыслям аудиенцию давать Папа Карл XII. Хотя, нет! Тогда он ещё не был XII. Да и Папой пока ещё не знал, что станет. А был он в ту пору маленьким мальчиком, ровесником той самой соседской девчонки Клары. Только много позже, достаточно повзрослев, он стал Папой Карлом XII. Хотя некоторые в своём тщеславном невежестве утверждают, что вовсе не Папой он стал, а шведским королём. Но такие идеи появляются всё больше от разнузданности ума вследствие порчи нравов, наблюдаемой в последнее время.