— Что я могу придумать? — сказал Маран рассеянно.

— Что хочешь. Маран! Ты опять меня не слушаешь! Что тебя так занимает? Бог Нец?

— Представь себе.

— Самое время. Что ты прицепился к этому дурацкому Нецу? Объясни, пожалуйста.

— Если я скажу, что благодаря Нецу поверил в твою гениальность, ты перестанешь называть его дурацким?

— В мою гениальность, положим, ты должен был поверить давно, — заметил Поэт. — А о каком из ее проявлений идет речь?

— Помнишь, ты предположил, что между дикарями и развалинами города есть связь?

— Что и подтвердилось. Но при чем здесь бог Нец?

— В чем, по-твоему, заключается эта связь?

— В том, что дикари знают дорогу в развалины и таскают оттуда всякие блестящие предметы.

— Это та связь, которую видят все. Лахины в том числе.

— Есть что-то еще?

Дан слушал все внимательней, при последних словах Марана он обнаружил, что сидит и что сел, даже не почувствовав боли в растянутых мышцах.

— Дан! — обратился к нему Маран. — Помнишь имя бога, которого по преданию, рассказанному кехсом, ослушались жители погибшего города?

— Нец, — прошептал Дан. — Черт возьми, Нец!

— Это может быть совпадением.

— Нет, Поэт, это не совпадение. — Маран огляделся. — Где Ат? — осведомился он. — Ну-ка приведи ее сюда.

— Зачем она тебе? Уверяю тебя, она ничего не знает о Нижнем городе, я спрашивал ее тысячу раз. К тому же девчонка до судорог боится гнева Неца. Оставь ее в покое.

— Ты же сам просил меня что-нибудь придумать.

— И ты придумал? — спросил Поэт недоверчиво. — Что-то слишком быстро.

— Ты позовешь ее или нет?

— Позову. — Поэт встал и пошел в шатер.

— Что ты хочешь узнать? — спросил Дан.

— Что получится.

Маран поднялся с песка и сел на камень, выпрямился, пригладил волосы. У него был вид актера, сосредотачивающегося перед тем, как выйти на сцену. Дан с любопытством наблюдал за ним.

Появился Поэт, ведя за руку испуганную дикарку. Маран повелительно сказал на языке людоедов:

— Подойди сюда, Ат!

Услышав его, Дан остолбенел, ему и в голову не приходило, что Маран успел выучить если не язык дикарей, то какие-то фразы из него, сам он запомнил не больше двадцати слов, хотя исправно… во всяком случае, не меньше Марана… присутствовал на «уроках», которые брал у Ат Поэт. Удивился и Поэт, но не слишком. Поняв, что Маран в переводчике не нуждается, он присел на корточки рядом с Даном, чтобы послужить переводчиком последнему.

Ат робко приблизилась к Марану, остановилась на почтительном расстоянии, потупилась и прикрыла нижнюю часть лица прядью своих пышных волос, что означало крайнее смущение.

— Смотри. — Маран небрежно вытянул из ножен свой нож, перевернул его лезвием вниз и дважды коротко нажал на рукоятку. Из крохотной щели на конце рукоятки вырвался длинный язычок пламени — в нож была вмонтирована электронная зажигалка.

— Тебе понятен этот знак?

К величайшему удивлению Дана Ат мелко и часто закивала головой.

— Грозный бог Нец доволен тобой, — торжественно произнес Маран. — Ты берегла от чужеземцев тайну Нижнего города, как подобает дочери племени, хранимого огнем Неца. Но сегодня он повелел мне передать тебе его волю: отныне тайна должна перестать быть тайной.

Ат неожиданно вцепилась обеими руками себе в волосы, рухнула на песок и, извиваясь, стала беспорядочно что-то выкрикивать. Поэт рванулся было к ней, но Дан удержал его.

— Погоди, — шепнул он лихорадочно. — Переводи, что ты молчишь!

— Она говорит, что тайна города смертоносна, что Нец изгнал его былых жителей за то, что они не умели сохранить эту тайну, что племя должно скрывать ее под угрозой гибели… Ничего она не скажет, зря Маран это затеял, только напугал девчонку… Она так вопит, что он не разберет ни слова, может, подсказать ему?

Разобрал Маран все, что выкрикнула Ат, или нет, осталось неизвестным, наверно, разобрал, потому что заговорил снова.

— Да, — сказал он, сурово сдвинув брови, — тайна города смертоносна, и Нец повелел племени хранить ее. Но племя плохо исполняло волю бога, тайна была выдана и привела в пустыню чужеземцев. И гнев Неца покарал непослушных.

Дикарка снова завизжала и стала рвать на себе волосы.

— Проклинает ослушников, выдавших тайну, — сообщил Поэт Дану на ухо. — Ну, что дальше?

— Замолчи, — величественно произнес Маран, и Ат тотчас смолкла. — Чужеземцы неугодны грозному богу. Они непокорны и дерзки. Нец велит тебе открыть тайну вождям чужеземцев, чтобы смерть, таящаяся в Нижнем городе, поразила их. Ты все поняла?

Ат, затаив дыхание, кивнула.

— Нец послал меня, чтобы направлять и оберегать тебя. Ты откроешь тайну тому, на кого я тебе укажу, и никому другому.

Ат снова кивнула, потом протянула руку к ножу. Маран, подумав, отдал ей нож, и она с радостным криком убежала.

— Ловко, — сказал Поэт. — Снимаю шляпу.

— Ну да, — заворчал Дан. — Вместо того, чтобы выведать у нее то, что она знает, послать ее к лахинам. А если они нас близко не подпустят?

— Подпустят. Ты же слышал. Исключим Нахта из числа тех, кому разрешено поведать тайну, только и всего. У них нет другого переводчика, и мы выведем на сцену Поэта… как раз он соскучился по публике. А тайком от лахинов мы все равно ничего сделать не можем — что проку от сведений, которые нельзя использовать? И потом, как ты себе представляешь посланца всеведущего бога в роли мелочного выведывателя пустяковых тайн?

— Между прочим! Насчет бога… По-моему, это недозволенный прием.

— Ну что ты, Дан, — сказал Поэт весело. — Это всего лишь первобытная дипломатия.

— И эта первобытная дипломатия, Даниель, принесет нам кучу плодов.

— Какую еще кучу?

— Перечислить? Первое: она поможет уберечь прелестницу Ат, по крайней мере, на период поисков, а там посмотрим… Кстати, Поэт, когда все-таки соизволишь приласкать этого невинного ребенка, наверняка изголодавшегося по хорошей порции телесных наслаждений, не забудь забрать нож… Второе: Поэт в качестве переводчика проникнет наконец в заповедную зону… если мы не протащим его туда, Дан, он нас со свету сживет, помяни мое слово… И третье, что тебе, возможно, представляется маловажным: мы избавимся от неизбежного продолжения наших горных подвигов. Наверняка за нами скоро явятся, а при всех разнообразных приятностях ползания по скалам я, признаться, не верю в его благополучный финал. Конечно, это мелочи, но я предпочел бы быть похороненным в Бакнии, мне как-то не улыбается, чтоб меня зарыли в этой пустыне.

— Честолюбец, — сказал Поэт насмешливо.

— Почему честолюбец? — возразил Дан. — Откровенно говоря, мне бы тоже хотелось, чтоб моя могила была на родине, а тебе нет?

— Лично я предпочел бы жить вечно.

— Умереть красиво, но жить вечно? — улыбнулся Дан.

— В крайнем случае, умереть красиво, но могила и прочие пустяки… Какая разница! Что касается Марана, ты просто не догадываешься о его тайных надеждах. Он мечтает, чтоб его похоронили под плитой, на которой будет написано только пять букв.

— А именно?

— Имя. И больше ничего.

— Что из того?

— Ты разве не был на кладбище в Бакне? Не видел надмогильных надписей?

— Был. Но… Мне было как-то не до этого. — Дан покосился в сторону Марана.

Поэт тоже взглянул на того чуть виновато.

— В общем, в Бакнии считается наивысшей честью, когда на плите выбито только имя. Одно. Без второго имени, дат, профессии и прочих пояснений. Это делается в случаях, когда умерший настолько известен, что одного имени достаточно, его ни с кем не спутают. А то наплетут бог весть что: такой-то, родился там-то, жил еще где-то, работал тем-то, или и похлеще — муж такой-то жены… ты только вообрази себе! А вообще-то никто не может знать, каких слов удостоится после смерти… особенно, когда есть выбор, как у нашего честолюбца. Хорошо еще, если напишут: «Маран Рок, ученик Мастера»… ну а вдруг «Маран Рок, начальник спецотдела Охраны времен Изия Гранита». Представляешь?