Наста оглянулась на Сугавару – тот пожал плечами, словно бы говоря: «Ну не мог же я об этом промолчать!»
- Вы не обязаны… - начала было она, собираясь сказать, что, раз Ив погиб, договоренность не имеет силы. Она не собирается требовать того, что на словах ей пообещал брат, когда просил её помочь ему.
- Я знаю, что делаю. Если уж я заговорил об этом, то это значит, что у меня есть заинтересованность в таком повороте дела, - возразил Акутагава. – И у вас есть заинтересованность, не так ли? Так давайте сотрудничать.
- Ясно. Что ж, договорились, - Наста снова кивнула. Она вгляделась в его лицо, сейчас понимая, что так привлекает стольких людей в Акутагаве. Эта красота, ум, воля, сила… Господи, какой мужчина! Даже у неё – водившую близкие знакомства со многими видными представителями сильного пола – начинали предательски подрагивать коленки… Жаль, что сейчас не те обстоятельства, не то время, и что смерть брата совершенно выбила её из колеи!… Она решила, что и так слишком задержалась в палате и пора откланиваться. – В общем-то, я зашла только попрощаться… Ну, и задать один вопрос напоследок.
- Какой вопрос?
- Он касается брата. Я так поняла, что он многое рассказал вам о себе, чего я, признаться, от него не ожидала. Скажите мне одну вещь – говорил ли он вам когда-нибудь о своей жизни до спецшколы, куда нас с ним отдали?
- Да. Он говорил, что у него было счастливое детство, - ответил Акутагава, задумчиво рассматривая её лицо – такое знакомое и чужое одновременно. - И лучшая на свете семья. Мне кажется, что, несмотря ни на что, он часто вспоминал эту свою «другую» жизнь.
На глазах Насты заблестели слезы.
- Спасибо, - сказала она. – До встречи, господин Коеси.
Он склонил голову в знак прощания и проводил её взглядом. Его лицо было спокойно, но на щеках проступили напрягшиеся желваки. Перед глазами Акутагавы снова появилась картина бушующего огня, который поглощает фигуру Ива…
- Стилист уже пришел. Он ждёт в коридоре, - тихонько откашлялся Сугавара, привлекая его внимание. Он так же проводил уходящую Насту задумчивым взглядом.
- Пусть войдет, - откликнулся Акутагава деловым тоном. – А телевизионщики?
- На подходе.
- Отлично. За работу. Мне сегодня нужно показать себя Японии во всей красе.
>>> Середина апреля
Две мужские фигуры двигались через зеленеющий молодой травой и листвой парк в сторону заброшенного здания общежития.
Мощеные парковые дорожки заросли сорняками, фонтанные чаши были засыпаны опавшей листвой и сором, а кустарник, ранее аккуратно подстриженный, разросся, потеряв форму, похожий сейчас на ряды лохматых и брошенных всеми сирот. Да и вся школа-интернат «Масару-Мидзухара» тоже выглядела запущенной и брошенной – облицовка зданий растрескалась - местами обвалившись, обнажив кирпичную кладку, часть окон были грубо заколочены досками, чтобы скрыть выбитые стекла, всюду царило запустение. С тех пор, как почти восемь летназад на школу напали вооруженные якудза и устроили здесь перестрелку с полицией – школа стояла закрытой. Скандал, разгоревшийся после атаки преступников, разорил дирекцию школы и создал такую репутацию, что ни одна приличная семья в Японии не решилась бы отдать сюда на обучение своих отпрысков. Здания и парки опустели, на воротах и дверях висели замки, и только сторожа несколько раз в сутки обходили территорию, немного оживляя её своим присутствием…
Мужчины поднялись по ступенькам и оказались перед запертыми дверями общежития, чьи ручки были обмотаны ржавыми цепями. Акутагава вытащил из джинсов ключ, отпер замок и размотал цепь, дверь со скрипом отворилась – открывая вход в сумрачные недра здания. Они вошли, вдыхая затхлый запах отсыревших стен и многолетней пыли, что копилась за запертыми дверями. Юки включил фонарик, осветив холл – луч света скользнул по грязному полу, тонущим в темноте аркам, за которыми начинались коридоры, и стойке администратора, лакированная поверхность которой стала серой от слоя пыли. Когда-то там сидела бабушка Ло…
Светя на ступеньки фонариком, Юки и Акутагава поднялись по лестнице наверх. Там было светлее – на первом этаже окна были заколочены, а здесь стекла уцелели и пропускали дневной свет. Вот и комната с номерком «120» - та самая… Внутри их ждала печальная картина: кровати были перевернуты, дверцы шкафов отломаны, на полу валялись бумаги, книги, какие-то вещи. В углу лежали осколки разбитого вдребезги аквариума, бамбуковые жалюзи свисали на окнах ломанными прутьями… Акутагава подойдя к окну, отдернул жалюзи в сторону и выглянул наружу – за грязным стеклом тихо покачивались на ветру кроны деревьев и светило солнце. Улыбнувшись, он сел на подоконник и оглянулся на Юки:
- Здесь всё начиналось, не так ли, Юки?
Тот согласно кивнул головой, медленно приближаясь к нему. Да, в этой комнате начинались их отношения, здесь зародилась их любовь… Сейчас Акутагава сидел на подоконнике так, как он имел привычку сидеть тогда, много лет назад – когда они ее были школьниками. Сердце Юки защемило от воспоминаний. Просто не верится, что прошло столько времени!… Он сел на подоконник напротив Акутагавы, вглядываясь в его задумчивое лицо:
- Помню, ты с самого начала показался мне наглецом, - прошептал он. – Я был уставшим и подавленным, и больше всего на свете хотел побыть в одиночестве, а ты притащил меня сюда и заявил, что мы будем соседями. Ты был мне непонятен…
- Мне ты тоже был непонятен, - ответил Акутагава. – Я смотрел на тебя как на пришельца из другого мира. Впрочем, ты до сих пор остался им.
Юки усмехнулся:
- Нет, я изменился.
- Не во всём, - покачал головой Акутагава. – Часть тебя навсегда останется тем Юки, которого я когда-то встретил в «Масару-Мидзухара». И я рад тому. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
Юки пододвинулся к нему, обхватил его за талию, и положил голову ему на плечо. Акутагава провел ладонью по его шевелюре, зарываясь пальцами в его шелковистые волосы. Юки, наслаждаясь этим прикосновением, зажмурился от удовольствия:
- Я люблю тебя! – выдохнул он прерывисто. – Люблю, люблю, люблю…
Прийти сюда, на место их первой встречи, было идеей Акутагавы. И Юки был рад этому: они словно перенеслись назад во времени, окунулись в прошлое – в те далекие дни юности…
«…Мы повзрослели… Мир вокруг окрасился новыми красками, обрел иное значение… - думал Юки, вдыхая аромат кожи Акутагавы. – Как сложно чувствовать себя безнадежно влюбленным и при этом осознавать, что наша жизнь наполнена еще сотней деталей, нюансов, причин и мотивов – благодаря которым мы с ним так непохожи друг на друга!… Он выбрал свой путь, а я – свой, но при этом мы связаны между собой духовно и не в силах разорвать эту связь. Я хочу быть с ним, потому что он заставляет меня чувствовать себя живым… Он вынудил меня измениться – но злиться на это я не могу, поскольку он для меня дороже всего в этом мире… Я убил человека из-за него!… Странно и дико признаваться в том, что я вряд ли бы нашел в себе силы ударить Рю Мэкиена, если бы тот не довел меня до исступления признанием в покушении на жизнь Акутагавы! В другой ситуации он бы осуществил свое намерение и удушил меня. Но тогда я был взбешен и сходил с ума – мне хотелось убить Рю Мэкиена за то, что он сделал с Акутагавой – и я убил!… И сейчас я осознаю изменения в самом себе – необратимые, но вполне закономерные: я отчетливо понимаю, что готов, если потребуется, убить ради него снова. Раньше бы это повергло меня в ужас, я вообразил бы, что лишился разума и нравственных принципов, но теперь… Теперь мой взгляд на вещи претерпел трансформацию и мой нравственный императив потеснен необходимостью защищать того, кого я люблю. Выбор между убийством Рю Мэкиена и самоубийственным принципом непротивления злу – это выбор между Акутагавой и своими нравственными догмами… Я выбрал Акутагаву. И я никогда не пожалею об этом!»
Юки отпрянул назад, чтобы вновь всмотреться в любимое лицо – и успел поймать на нем тень мелькнувшей печали. Акутагава тут же скрыл это чувство под теплой улыбкой, адресованной ему, но Юки не обманулся этим – он догадывался, что в глубине души тому больно. И Юки знал причину этой затаенной боли. С тех пор, как пришло известие о гибели Ива в пожаре, эта печаль то и дело омрачала лицо Акутагавы. Он, конечно, скрывал от Юки свои мысли - с ним Акутагава всегда был энергичным, нежным, внимательным, веселым – но, несмотря на всё это, тому в конце-концов стало ясно, что возлюбленный переживает смерть Ива куда сильнее, чем показывает.