Царь перерабатывал Россию не без общей политической мысли. Правда, он, делец и практик по преимуществу, был чужд отвлеченным теориям. Но то, что было практического в политических взглядах его времени, он хорошо усвоил. Переменчивость намерений и планов в преобразовательной деятельности, выразившаяся в отрывочных и часто противоречивых указах, один за другим выходивших из-под его пера, не показывает еще отсутствия политического идеала: она является лишь признаком страстных порывов в стремлении к нему. Вдохновленный идеалом, Петр хватается то за одно, то за другое средство, которое кажется ему ведущим к достижению идеала; разочаровываясь в результатах, бросает начатое, меняет его на другое средство, которым увлекается со всею горячностью своей пылкой натуры. Но во всей этой кипучей деятельности, во всей этой быстрой смене намерений и начинаний ясно видно одно стремление, один политический идеал. Он становится все яснее по мере развития самого Петра, по мере его все более широкого знакомства с западно-европейским миром, – знакомства, которое началось с поездок в Немецкую слободу и окончилась посещением важнейших государств Европы, которое началось с приглашения немецкого плотника Тиммермана и кончилось сношениями с одним из самых великих мыслителей того времени – Лейбницем, которое началось с вопросов о том, как действовать астролябией и пускать на парусах игрушечные ботики, и привело к изучении государственных учреждений Европы. Этой заветной целью, этим идеалом Петра была Россия как европейское государство.
Чтобы понять, что Петр подразумевал под европейским государством, надо вспомнить ту политическую обстановку, в которой он жил, как политическую деятельность того времени, так и политические идеи той эпохи. Мы замечаем всегда взаимодействие между действительностью и идеями. С одной стороны, политическая философия осмысливает то, что сложилось в действительности, с другой – сама действительность следует правилам, установленным политической философией. К XVII веку везде в Европе на месте феодальных дроблений возникает государство с абсолютной, неограниченной властью. В то время появляется и политическая философия, которая дает теоретическое обоснование этому государству с абсолютной верховной властью. Это был век блестящего расцвета политической мысли, когда на философском горизонте светят звезды первой величины: Гроций, Пуффендорф, Гоббс [2] , Локк [3] и другие мелкие, которые теперь уже забыты. Это было время господства рационализма в политической философии, который сводил все к разуму и все пытался объяснить из разумных начал. Это было время договорной теории происхождения государств. Люди первоначально живут в естественном состоянии, как говорит Гоббс, один из представителей этой мысли, но от этого происходит зло, начинается борьба всех против всех, и вот, в целях общего блага, в целях прекращения этой борьбы, люди заключают между собой договор, которым образуется государство. Люди соглашаются договором учредить верховную власть, в пользу которой они отказываются каждый от своей самостоятельности, и все свои права переносят на эту верховную власть, которая таким образом является абсолютной. По учению Гоббса, верховная власть в государстве не подлежит ничьему контролю, она выше закона, так как она служит источником закона. Только верховной власти принадлежит право суждения, только верховная власть обладает всеми свойствами для достижения истины, только верховная власть не может ошибиться в выборе между суждениями. Такова теория государства, возникшая в XVII веке.
Политическая действительность много усвоила из этой теории и пыталась осуществить ее на деле. Вот почему верховная власть в XVII и XVIII вв. играет такую выдающуюся роль, получает такое огромное значение. Как говорит Токвиль [4] , она становится для подданных на место Провидения, она окружает их всеобъемлющей опекой: она дает подданным не только безопасность, не только заведует внешней обороной, не только учреждает правосудие, она также насаждает промышленность путем финансовых субсидий и подробных предписаний, регулирующих все мелочи экономического производства. Она заботится также о здоровых подданных, следит за их нравственностью, она выбирает для них религию, вмешиваясь таким образом даже в интимную сторону жизни подданных. В XVI веке, действительно, был установлен такой политический принцип: государь определяет религию для своего государства, а подданные обязаны повиноваться верховной власти. Наивысшего значения в таком смысле верховная власть достигает в XVIII веке, в эпоху просвещенного абсолютизма, когда на европейских тронах являются монархи-философы, а у этих тронов стоят министры, проводящиее философские аксиомы в жизни.
Вот та политическая действительность и те идеи, в среде которых пришлось действовать Петру. Он, конечно, не был теоретическим мыслителем, отвлеченные теории ему не давались, он с трудом их усваивал. Но, обладая живым, любознательным и проницательным умом, он не мог не присмотреться во время своих странствований по Европе к западно-европейской политической деятельности и не мог остаться глух к западно-европейским политическим идеям. Ведь идеи имеют свойство как бы носиться в воздухе и заражать собою хоть немного восприимчивые умы. Петр, разумеется, не оставил после себя цельной и стройной системы, но он весь был пропитан политическими идеями своего времени. Правда, отвлеченное в этих идеях не давалось ему. Будучи практическим дельцом по преимуществу, он не занимался теорией происхождения государства, но то, что было практического в этих идеях, он хорошо усвоил. Он очень ясно выразил свой взгляд на общее благо как на цель государства и на верховную власть как на средство, ведущее к этой цели.
В своей ответной речи на торжестве 22 октября 1721 г. он, указывая на предстоящие после войны задачи правительственной деятельности, между прочим, заметил, что теперь, когда окончилась война, его задачей является «трудиться о пользе и прибытке общем». Этими словами он ыражает ту же мысль, какую проводили и философы.
При нем верховная власть как средство для достижения этой цели получает новое значение. Она становится более отвлеченной: люди XVII в. смотрели на верховную власть слишком конкретно. Они отождествляли государство с личностью государя, для них эти два понятия были неразрывны. Московское государство XVII в. есть еще вотчина, населенная разного рода крепостными, а государь – вотчинник этой вотчины, хозяин в этом большом хозяйстве. При Петре эти два понятия: государство и государь расчленяются и становятся отдельными, и верховная власть теряет эти вотчинные свойства: она становится государственным учреждением, с характером строго государственного, а не частного права.
Перемена в положении верховной власти выражалась не только в этих внешних формах, она сказывалась также и в самом законодательстве. Законодательство Петра Великого отличается от законодательства предыдущего времени двумя чертами. Первое отличие его состоит в том, что оно является всеобъемлющим, оно касается всех сторон жизни подданного. Судебники и Уложение [5] Алексея Михайловича содержат, главным образом, процессуальное право; материального права в них очень немного. Государство XVI и XVII вв. ставит себе немногие задачи: оно берет на себя внешнюю оборону, обеспечивает внутреннюю безопасность и собирает средства для этих двух целей. В этом и заключается его деятельность; оно почти не вмешивается ни в общественную, ни в частную жизнь подданных. Для людей того времени в законодательстве не было нужды, у них была сила, на которую они всегда опирались, и этой силой был обычай. Московское государство жило обычаем, судьи судили в приказах, опиравшихся на обычаи, обычай руководил и частной жизнью человека: в сомнительных случаях он справлялся с тем, как указывал обычай, как повелось от предков. «Так повелось», – и этой ссылки было достаточно, чтобы устранить все сомнения и прекратить всякое колебание. «Так не повелось», и иногда никакими казнями и пытками нельзя было сломить упорство, поддерживаемое этим основанием. В XVIII в. на место обычая поставлен разум, который объявляет обычаю беспощадную войну, который стремится изгнать его из всех сфер, который всю жизнь перестраивает на новый лад. Отсюда ясно, что закон, основанный на разуме, должен был определить все мельчайшие подробности не только общественной жизни, но и частной. И вот законодательство Петра, как законодательство всех европейских государств того времени, охватывает жизнь подданных решительно со всех сторон. Правительство окружает подданных всеобъемлющим попечением: оно предписывает, как строить города, как строить дома в городах и деревнях, но не ограничивается постройкой жилищ, а шагает за его стены и определяет весь обиход частной жизни; оно указывает, какой внешний облик и какую одежду должен носить подданный, например, одни должны брить бороду и носить немецкое платье, другим – раскольникам – предписывалось носить длинные бороды и русское платье.