Приводимые до сих пор параллели носят отрывочный характер и не могут еще быть сведены в целостную систему. Богатый сопоставительный материал мы получаем для геродотовского рассказа о трех сыновьях, о трех царствах и о младшем сыне — победителе в состязании со старшими братьями. На этот раз нас выручают не украинские полузабытые легенды, а мощный пласт всего восточнославянского сказочного фонда, широко распространенного и хорошо изученного.

Определяя наиболее излюбленные сюжеты, из числа нескольких сотен исследователи ставят на первое место сюжет «победитель змея», а на третье — «три царства», разделенные между тремя братьями[229]. Трое братьев носят различные имена, но одним из наиболее интересных и достаточно распространенных является имя Световика, Зоревика, Светозара. Он — младший сын, как и Колаксай-Солнце, но он самый сильный: у братьев палицы в 160 и 200 пудов, а у Световика в 300 пудов; братья вооружены палками, а Световик выдирает дерево с корнем для палицы. Как и в скифской легенде, в восточнославянских сказках фигурирует в разной форме состязание трех братьев, оканчивающееся всегда победой младшего брата, как и у Геродота. Имена братьев в сказках изменяются, но сказки, где младший сын назван «Солнечным» именем, оказываются, по наблюдениям Н. В. Новикова, наиболее архаичными[230].

Состязания различны: кто выше кинет палицу, кто уймет «черноморского гада», кто сдвинет огромный камень, кто дальше стрельнет и т. п. Устойчива победа младшего сына, который после состязания становится главным, вожаком богатырей.

Один из подвигов братьев-богатырей — победа над злобным и прожорливым змеем (обычно от морской стороны), поедающим людей. Почти обязателен мотив кузнецов, выковывающих богатырское оружие. Трое братьев после победы над змеем овладевают тремя царствами: золотым, серебряным и медным.

Золотое царство всегда достается младшему брату, победителю в состязании. Колак-сай-Солнце владел, как мы помним, одним из трех царств сыновей Таргитая и хранил в нем священное золото сколотов.

Нередко в сказках фигурирует море; отсюда грозит русским людям змей, пожирающий и уводящий в полон, здесь нередко завершаются кровавые победы; здесь богатырь отыскивает свою плененную мать.

Иногда упоминается остров в море в семи верстах от берега. Вся сказочная обстановка весьма напоминает длительные славяно-кочевнические отношения: от моря поднимаются орды конных воинов, жгут деревни, требуют дани, уводят в полон. И, очевидно, очень давно, в далекие полумифические времена, наезды киммерийцев, скифов, сарматов облеклись в эпической поэзии в образ летающего огненного змея[231].

Обращение к сокровищнице русских, украинских и отчасти белорусских сказок помогает нам более точно соотнести архаичный пласт сказочного фонда с записанными Геродотом легендами о царе Солнце — Колаксае. Поэма Алкмана позволяет определить эпоху Колаксая еще более древним временем — до VII в. до н. э., т. е., очевидно, самим киммерийским временем, в котором, как в фокусе, сошлись различные проявления новой поры в жизни праславян-сколотов (кузнецы, укрепления, борьба с «черноморским змеем» и т. п.).

В праславянских мифах и эпических сказаниях присутствуют общеиндоевропейские мотивы о трех братьях, известные нам как по иранским вариантам (на которые опирались сторонники общескифской мифологии), так и по другим. Достаточно вспомнить приводимую Тацитом германскую легенду о первочеловеке по имени Манн (!) и его трех сыновьях — родоначальниках трех германских племен.

Вот теперь, даже после такого крайне краткого экскурса в область архаичного фольклора, мы можем свести все наши разрозненные данные в единую систему:

Записи Геродота, сделанные им, по всей вероятности, во время его путешествия в край земледельцев-сколотов, в высшей степени драгоценны для нас, т. к. позволяют определить большую хронологическую глубину целого пласта восточнославянского сказочного фольклора. Сказка, как известно, нередко является позднейшей трансформацией мифа или древних эпических сказаний.

Фольклорные записи XIX–XX вв. неизбежно дают нам эти рудименты древних повествований в одномерном, уплощенном виде, без хронологической глубины. Геродот, оказавшийся первым фольклористом земледельческих племен Среднего Поднепровья, придал им недостающую глубину, создал хронологическую стереоскопичность диапазоном более двух с половиной тысяч лет. Добавим к этому, что Геродот фиксировал не современные или близкие по времени к нему сказания (вроде преданий об издевательствах скифов над Дарием), а то, что уже при нем считалось далекой стариной, отстоящей чуть ли не на тысячу лет.

В записях отголосков первобытного эпоса и мифологии, восходящих к бронзовому веку и к важнейшему историческому событию — открытию железа, содержится, вероятно, немалая доля общеиндоевропейского наследия вроде преданий о трех братьях, но есть и локальная специфика. К таким местным чертам следует, по-видимому, отнести «золотое царство».

У Геродота говорится о самом обширном царстве, где царь-Солнце Колаксай хранит священное золото.

В русских, украинских и белорусских сказках существует, как мы видели, обширный раздел сказок о трех царствах, и младший сын (как и Колаксай) всегда становится обладателем именно золотого царства; мотив небесных даров уже выветрился, осталось только наименование царства золотым.

Не менее интересен и самобытен второй царь мифологической генеалогии — геродотовский победитель Колаксай, соответствующий древнерусскому Дажьбогу царю и богатырю («Солнце цесарь… муж силен»), отраженный в сказочном фонде под знаменательным именем богатыря «Световика». Не скрывается ли в этом позднейшем сказочном имени языческий славянский Святовит, близкий Дажьбогу?

В связи с тем, что геродотовскую запись о царях-родоначальниках исследователи обычно распространяют на все народы, названные греками «скифы», в том числе и на кочевых скифов-иранцев (а зачастую на них по преимуществу), следует обратить внимание на иранскую форму царских имен. Иранский характер второй половины каждого имени — «ксай» — не подлежит сомнению[232].

Первая половина имен этимологизируется из иранского с большими трудностями. В. И. Абаев даже отказался от объяснения имени Липоксая и это было сделано позднее Грантовским[233].

Обратим внимание на то, что в пантеоне древнерусских божеств мы обнаружим как архаичный индоевропейский пласт (Род, Сварог, Перун, Белее и др.), так и пласт, очень определенно связанный со скифской эпохой, породившей частичное (может быть, временное?) двуязычие восточных праславян: Дажь-бог, Стри-бог, где вторая половина имени, удостоверяющая их божественность, является иранской.

Совершенно то же самое произошло, очевидно, и с именами мифических сыновей Таргитая: в скифскую эпоху их царственность удостоверена иранским термином «ксай», имевшим, по всей вероятности, столь же широкое распространение, как и археологическая «скифская триада». Племена и народы, входившие в политические рамки Скифии, прочно воспринявшие скифскую дружинную культуру и называвшие своих богов полуиранскими именами, вполне могли для обозначения субъекта высшей власти воспринять иранский, собственно скифский термин «ксай».

Иранский элемент в именах трех братьев — Колаксая, Липоксая и Арпоксая — нисколько не препятствует отнесению земледельцев-сколотов к праславянам, как не препятствует он признанию Стрибога и Дажьбога славянскими (праславянскими по времени происхождения) божествами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Историко-географическое рассмотрение геродотовой Скифии закончено. Оно выявило прежде всего ряд неоспоримых положительных качеств «отца истории». В результате придирчивого и порою поневоле громоздкого анализа Геродот предстает перед нами не только занимательным рассказчиком, познакомившим своих современников с половиной Старого Света от Италии до Вавилона и от экваториальной Африки до истоков Днепра. Мы видим его неутомимым наблюдательным путешественником, предпринявшим ряд дорогостоящих и утомительных поездок с целью сбора на местах достоверных данных о больших и малых событиях только что минувших греко-персидских войн.