Лейтенантов нос был скособоченный, синий и отекший. Вдобавок под глазами Семена образовались два знатных «фингала».

— Пошли в машину. Забираем всех и едем ко мне в больницу. Разберемся с твоим носом и головой, да обсудим всё. Я поведу. — Я помог участковому встать и выбраться из канавы.

— О, а он тут откуда?! Это тот самый? — удивился Семен, увидев Найта.

— Тот самый. Он нас всех спас. И его зовут Найт! — сообщила Аля, почесывая псу холку.

Тот уселся перед лейтенантом и протянул ему лапу.

— Гав!

— Обалдеть! — Семен лапу пожал и рассмеялся. — Я тоже рад знакомству!

— Так, познакомились — и будет. Все — в машину, — скомандовал я и сел за руль.

1 октября, 19.44, Кобельки

Он вернулся в постоянное тело и открыл глаза. Жуткая боль в руке не проходила. Зная, что все равно там ничего не увидит, Он тем не менее поднес к глазам кисть. И оторопел.

Вся рука была буквально изодрана в клочья: лохмотья окровавленной кожи свисали, будто отклеившиеся обои. Но что самое неприятное — из глубокой раны с равными промежутками выстреливали высокие алые фонтанчики.

Он отказывался верить глазам: до сих пор любые повреждения его временных тел никак не сказывались на теле постоянном. Даже пулевые ранения, причиненные сначала лейтенантом, а потом доктором, — и те оставляли после себя лишь боль. Пусть сильную, невыносимую, но всего лишь боль. Раны оставались у фантомов, вернее, исчезали вместе с ними.

А вот теперь что-то изменилось. Чертов пес искусал не только фантома, но каким-то таинственным образом — и Его самого. Как, почему?!

Он пришел в бешенство. В последнее время все идет не так. Пора заканчивать эту полосу невезения. Покончить разом со всей этой компанией, а заодно — и с последней, девятой… Чтобы получить наконец все, чего Он достоин.

Он улыбнулся: кажется, придумал! Даже и выжидать не придется, сейчас — самый удобный момент для того, чтобы нанести последний, завершающий удар. Оставаясь при этом в полной безопасности и недосягаемости для этих… людишек и пса.

Но сначала — надо заняться раной. С каждым алым фонтанчиком из Него уходили силы. А они еще ох как понадобятся!

Он вытащил из брюк ремень и, морщась от боли, перетянул импровизированным жгутом плечо. Рука тут же онемела, но зато кровь течь перестала. Он поразмыслил немного, отправился на кухню и сунул в топку печи конец кочерги. А сам уселся рядом, задумчиво наблюдая, как неторопливо краснеет ее металл.

Когда кочерга раскалилась добела, Он здоровой рукой вытащил ее. Помедлил секунду-другую, примериваясь, — и прижал раскаленное железо к ране на кисти…

Его собственный вопль перекрыл слабое шипение. Комната моментально наполнилась отвратительной вонью паленого мяса. Он выл, будто попавший в капкан волк, глаза ничего не видели сквозь мутную пелену слез, но рука упрямо вдавливала бело-оранжевый конец кочерги в рану.

Наконец, когда многострадальная кисть уже перестала ощущать боль, Он сунул кочергу обратно в печь и внимательно осмотрел руку. Удовлетворившись осмотром, кивнул и осторожно ослабил ремень на плече. Выждал несколько секунд — и снял его совсем.

Кровь не потекла. Он осторожно пошевелил обугленной кистью — хоть и больно, но пальцы двигаются. А кровь — остановилась!

Он довольно хмыкнул и встал. Немного кружилась голова от кровопотери и пережитой боли. Ну да это пустяки. Главное — сейчас Он сделает наконец то, к чему шел все это время. И уже никто — ни люди, ни звери — не смогут Ему помешать.

Он дошел до кровати, улегся и закрыл глаза. Потянулся другим взглядом, но не к тем, кого вознамерился убить, а совсем к другому месту…

1 октября 1987 года, 19.45, Кобельки

Терентий Иванович поудобнее улегся на древнем топчане, водрузил на нос очки и раскрыл книгу. Прочитал, как обычно, пару абзацев — и задремал.

Проснулся от приглушенного знакомого скрипа. Кряхтя, сел и прислушался: скрип не прекращался. Спросонок старик никак не мог сообразить, отчего этот звук так ему знаком. А когда наконец понял — похолодел.

В соседнем помещении скрипел, поворачиваясь, ворот. Тот самый, поднимающий створы дамбы!

Сторож выругался вполголоса, быстро натянул сапоги, схватил карабин и ринулся к двери с надписью «Не влезай — убьет!» И не поверил своим глазам: засов был задвинут и заперт на большой амбарный замок, который сам же Терентий Иванович и навесил, проводив внука.

Старик озадаченно потрогал замок рукой: самый настоящий — холодный и твердый. Так ведь кроме как через эту дверь, к воротам попасть невозможно! Ни окон, ни каких-либо других отверстий в помещении не было.

А скрип между тем продолжался! Только теперь к нему присоединился еще какой-то звук, поначалу неясный, но с каждой секундой нарастающий и грозный — рев освобожденной воды.

Чувствуя, как по спине стекает холодный пот, Терентий Иванович трясущимися руками вставил ключ в замок и повернул. С легким щелчком дужка замка отскочила. Старик вытащил ее из засова, отодвинул его и распахнул дверь.

В помещении было темно. Сторож привычно ткнул пальцем в выключатель: тускло вспыхнули лампы.

— Руки вверх! Отойди от ворота! — приказал старик, вскидывая карабин и целясь в спину склонившегося над чугунным колесом огромного человека в дождевике.

Тот неторопливо разогнулся и обернулся. Капюшон слетел с его головы.

— Ты?! — сторож растерянно опустил карабин. — Как ты сю…

Закончить вопрос старик не успел: незваный гость стремительно ринулся к нему и выбил из рук карабин. А самого Терентия Ивановича схватил поперек туловища, сделал вместе с ним несколько шагов — и швырнул старика прямо сквозь стекло в окно сторожки, под которым, в двадцати метрах внизу, торжествующе бурлила освобожденная вода…

1 октября 1987 года, 19.48, Кобельки

Милицейский «уазик» несся вдоль чахлой речушки, нетерпеливо подпрыгивая на кочках. Семен при каждом новом толчке кряхтел и хватался за нос.

— Болит? — сочувственно спросил я, не отрывая взгляда от темной дороги.

— Угу, — прогнусавил он. — Из носа в голову стреляет. И обратно.

— Ничего, сейчас приедем — обезболим, вправим и шину наложим, — подбодрил я его. — И снимок сделаем обязательно. Поглядим, что с головой.

— А чего ей сделается? — усмехнулся лейтенант. — Это ж кость!

Сзади вопросительно гавкнул Найт. Видимо, последнее слово вызвало у него гастрономический интерес.

— Да, кстати! — вспомнил Семен и обернулся к пассажирам, сидящим сзади. — Зара, я тебе хочу пару вопросов задать, пока едем. Ты как, можешь отвечать?

Цыганка кивнула:

— Да, могу. Я в порядке. Теперь — в порядке, — и прижала к себе спящего у нее на руках сына.

— Помнишь, ты рассказывала Палычу о вашем поверье? Ну, о том, что тот, кто соберет девять нерожденных душ, станет здоровым, бессмертным и тэ дэ?

— Помню, конечно! — удивилась Зара. — А что?

— Нам нужно, чтобы ты вспомнила, не рассказывала ли ты об этом еще кому-нибудь? И если рассказывала, то когда именно и кому? Это очень важно!

Цыганка задумалась на минуту. В машине повисла напряженная тишина.

— Да, было такое… Примерно три-четыре месяца назад. Я действительно рассказала о нашем поверье…

— Кому?!! — наши с Семеном голоса слились в один.

Найт недовольно зарычал и покачал головой.

Мол, чего орать-то так?

Зара испуганно съежилась на заднем сиденье, затравленно переводя взгляд с покореженного лица лейтенанта на мой затылок и обратно.

— Зара, ты не пугайся. Никто тебя ни в чем не обвиняет. Просто нам очень важно знать, кто еще знал о поверье, — спохватился Семен, попытавшись улыбнуться.