И в беспамятство впасть на таком фоне болезный Сергей Андреевич тоже мог вполне. Интоксикация, похоже, нешуточная, вот мозг и отреагировал, как сумел. С этим мы тоже поборемся: в вену уже активно капали физраствор и солевые смеси.

Осталось самое главное — выяснить, откуда все это. Ничего, что могло бы дать такую температуру, не обнаружилось. На всякий случай я еще раз прослушал легкие, заглянул в горло и тщательно прощупал все группы лимфатических узлов: ни-че-го!

— Из ваших знакомых, родственников, друзей ни у кого ничего подобного не было? — продолжил я пытать Надю, едва отдохнувшую от предыдущей серии вопросов.

Она отрицательно покачала головой:

— Да нет, здоровы все.

— В ближайшие недели никуда из области не выезжали? В Среднюю Азию, на юг, за границу?

— Да бог с вами, доктор, какая заграница? — Надя усмехнулась. — Еле концы с концами сводим. Самое дальнее, куда ездили — в Нероград. Да и то года три назад.

— Животные не кусали, не царапали? — продолжил я и тут же понял, что спрашиваю зря. Я же только что дотошно осматривал кожу Сергея Андреевича! Следы укусов или царапины нашел бы.

— Нет, ничего такого.

— Поноса не было у него? Рвоты? Крови в моче?

Опять отрицательное мотание головой.

— Тридцать восемь и три! — доложила Клавдия Петровна, стряхивая градусник.

Так, отлично! Это уже лучше. Да и больной стал спокойнее: больше не мечется в постели, не бредит, просто спокойно спит. И дышит ровнее.

— Доктор, я тут вспомнила… — Надя робко тронула меня за плечо. Я обернулся:

— Что?!

— Сережа в садике работает, в Сосновке. Завхозом. Там у них недели две назад несколько детишек вдруг заболели. Не знаю точно, чем именно, но была сыпь…

— Сыпь?! Что ж вы раньше-то не сказали? — возмутился я.

— Так вы не спрашивали про работу… А я и не вспомнила сразу, — виновато развела руками Надя.

Я мысленно обругал себя. И в самом деле, про работу я не спрашивал, совершенно упустив из виду тот простой факт, что заразиться какой-нибудь гадостью можно и там. Какая-то детская инфекция?!

А что, очень может быть! Взрослые обычно крайне тяжело переносят болезни, которыми положено переболеть в детстве. Я сам несколько лет назад едва не помер от банальной ветрянки, заразившись ею от соседского парнишки. Тому-то хоть бы хны: бегал, весь перемазанный зеленкой, где попало. А я две недели лежал пластом в состоянии, мало отличающемся от нынешнего у несчастного Сергея Андреевича.

— Надя, вы не знаете случайно, какими детскими болезнями переболел муж? — поинтересовался я.

— Да нет, откуда? Хотя он как-то говорил, что болел ветрянкой, — неуверенно ответила Надя.

Ну то, что это не ветрянка — и так понятно. Сыпи нет никакой. По этой же причине можно исключить краснуху, скарлатину, корь…

Стоп! Корь, пожалуй, мы погодим исключать. Помнится, на курсе инфекционных болезней нам говорили, что при этой болячке сыпь не всегда появляется на коже…

— Клавдия Петровна, помогите-ка мне! Надо ротовую полость осмотреть, — попросил я, вооружившись шпателем и фонариком.

Фельдшерица понимающе кивнула и ловко раскрыла рот Сергею Андреевичу. Я залез туда инструментом и принялся осматривать внутреннюю поверхность щек и нёбо.

— Блин! — не сдержался я.

Вся слизистая была усеяна белесоватыми точками. Пятна Филатова-Бельского-Коплика! От волнения я даже вспомнил тройное их название. Самый достоверный симптом кори!

— Что там, доктор?! — испуганно вскрикнула Надя, неправильно истолковав мое восклицание.

Я разогнулся и обернулся к ней:

— Надя, вы корью в детстве болели?

Она усердно закивала головой:

— Болела, болела! И корью, и краснухой, и свинкой, и…

— Достаточно. Значит, вам повезло. У вашего мужа — банальнейшая корь! — победно заявил я.

— Так он же большой уже… — она растерянно опустилась на стул.

— И тем не менее! Потому и переносит так тяжело, что большой, — пояснил я.

— И что теперь делать?

— Лечить, разумеется. Мы сейчас вызовем перевозку из районной инфекционной больницы, Сергею Андреевичу придется полежать там. А пока машина придет, откапаем его и, надеюсь, приведем в чувство. Да ему уже получше, сами видите.

— Вижу… — прошептала женщина. На ее глаза навернулись слезы.

— Надежда, не реви! — предупредила ее Клавдия Петровна. — Самое страшное уже позади.

— Так я ж от радости! — всхлипнула Надя. — Я уж подумала, помирает Сережка.

— Ну, если честно, то вы не так далеки были от истины! — строго заявил я. — Чего тянули-то три дня? С такой-то температурой? Мы ведь вполне могли и не успеть сегодня… еще несколько часов — и…

Надя спрятала лицо в ладони и зарыдала.

— Д-дум-мали, п-пройдет! — всхлипывая, пробормотала она.

Я вздохнул. Думали они…

В дверь громко и нетерпеливо постучали. И тут же, не дожидаясь ответа — еще раз. И еще.

Надя, на бегу утирая слезы, метнулась в прихожую:

— Кто там?!

— Надежда, там у твоей калитки больничная машина стоит. Доктор не у вас? — поинтересовался незнакомый мужской голос. Очень встревоженный.

— У нас!

— Тогда открывай. С Галкой Ивашкиной беда!

Защелкал замок, скрипнула дверь. И через пару мгновений на пороге комнаты возник невысокий мужичок в мокром дождевике с накинутым на голову капюшоном:

— Здравствуйте, доктор. Я — Сюткин, ветеринар здешний. Тут женщине по соседству плохо. Поможете?

Женщине по соседству помочь я уже ничем не мог. Она лежала скрючившись на полу своей кухни. Кожа вокруг губ была обожжена. Рядом с телом валялся пустой стакан, а в комнате стоял характерный запах уксуса.

— Поздно, — я поднялся с корточек и обернулся к переминающемуся с ноги на ногу в дверях Сюткину. — Она мертва. Отравление уксусной эссенцией. Видимо, вот этой самой.

Я кивнул на открытый шкафчик с лекарствами, в котором почетное место почему-то занимала полупустая бутылка с уксусной эссенцией.

Сюткин повел себя странно: он непонимающе посмотрел на меня, потом укусил себя за кулак и с тихим стоном уселся на пол. Там, где стоял.

— Вы что? — оторопел я.

Ветеринар не отвечал. Не вынимая кулак изо рта, он раскачивался из стороны в сторону и остановившимся взглядом смотрел на лежащее неподалеку тело.

До меня начало доходить:

— Жена?

Сюткин вздрогнул, низко опустил голову и отчаянно замотал ею. Потом вынул наконец кулак изо рта и глухо произнес:

— Нет. Моя… — его голос сорвался.

Ясно. Я подошел к нему и положил руку на плечо:

— Мне очень жаль.

Помолчали. Я осторожно обнял его за плечи и потянул вверх:

— Пошли в гостиную. Не надо нам тут…

Он тяжело поднялся на ноги и вместе со мной побрел в соседнюю комнату.

— Не знаете, почему она это сделала? — спросил я Сюткина, когда тот начал отходить от первоначального шока.

Ветеринар непонимающе посмотрел на меня:

— Что «это»?

— Ну… почему она решила покончить с собой? — пояснил я.

— А почему вы решили, что Галя покончила с собой? — голос Сюткина звучал недоуменно.

— Видите ли, женщины обычно пьют уксус именно с этой целью.

Ветеринар замотал головой.

— Нет, Галка не могла… Она… Мы с ней пожениться хотели… После того как она разведется. Галя как раз собиралась заявление подавать и с мужем поговорить. У нас планы были… И главное… — он умолк.

Я терпеливо ждал. Спешить все равно было уже некуда.

— У нас ребенок должен был родиться! — заявил наконец Сюткин.

Я оцепенел. Видимо, что-то такое произошло с моим лицом, что даже убитый горем ветеринар это заметил:

— Что с вами, доктор?

С трудом шевеля похолодевшими губами, я переспросил:

— Галина была беременна?

— Да. Двенадцать недель.

Не чуя под собой ног, я встал и направился к двери.

— Доктор, вы куда?!

— В машину. Там рация. Надо сообщить участковому, — отрывисто объяснил я и вышел из дома.