Там было светло и спокойно. Солнечные лучи легко пронизывали прозрачную осеннюю воду, дотягиваясь до самого дна, по которому, далеко внизу, неспешно плыла заостренная спереди тень лодки.

Он затаил дыхание и начал лепить себя. Холод в животе усилился, захватив грудь. Вода под лодкой сгустилась, быстро обретая твердость. Но оставаясь при этом такой же прозрачной. Бесформенный поначалу, прозрачный сгусток разрастался, вбирая окружающую воду и выпуская из себя отростки, будто гигантская амеба.

Через несколько секунд все было готово. Он проворно выбрался из своего тела и перенесся в новое, только что слепленное из воды. Огляделся, пошевелил пальцами рук и довольно улыбнулся: это тело получилось ничем не хуже того, постоянного, оставленного пока без хозяина на койке больницы.

— Пора за дело! — пробормотал Он и поднял голову.

Прямо над Ним медленно проплывало днище лодки. Той самой, в которой находилась очередная бесстыжая дрянь. В голове застучало, холод охватил уже все тело. Не сдерживая больше свой гнев, Он размахнулся и ударил кулаком в днище.

Хлипкая доска с готовностью проломилась. В пробоине показался свет, который, впрочем, тут же исчез: дыру, видимо, сверху чем-то заткнули.

Он зарычал от ненависти и ударил вновь. Размахнулся было еще раз, но удержался. Эта, в лодке, не должна умереть сразу — пусть сначала покорчится от ужаса и непонимания происходящего, а уж потом… Кроме того, Она говорила, что все должно выглядеть как несчастный случай: ни к чему им привлекать ненужное внимание.

Тяжело вдыхая воду, Он наблюдал за продырявленной лодкой. Какое-то время та покачивалась на одном месте. В дыре то и дело мелькала какая-то тень. Судя по всему, дрянь пыталась вычерпать воду Ну-ну!

Вдруг с обеих сторон от темного днища в воду плюхнулись весла. Лодка рванула вперед, да так быстро, что Он даже присвистнул. Это в воде-то!

Не торопясь, Он поплыл за удаляющимся суденышком, прекрасно понимая, что далеко тому не уйти.

И в самом деле, через десяток метров лодка остановилась, заметно осев. Женщина, видимо, опять принялась вычерпывать воду. В этот раз она закончила гораздо быстрее, и лодка вновь устремилась вперед.

Ну, хватит! В несколько мгновений догнав лодку, Он, уже не сдерживаясь, принялся снизу молотить в днище, разнося его в щепки. В сознании пульсировала, бесновалась одна лишь мысль: поскорее бы добраться до бесстыжей дряни в лодке…

…— Что это с ним?! — раздался испуганный голос прямо над ухом.

Он резко обернулся. Но, кроме пронизанной солнечными лучами воды, ничего, разумеется, не увидел. Голос прозвучал там, у оставленного пока в палате постоянного тела.

С сожалением Он опустил уже занесенную для очередного удара руку. Надо возвращаться. Иначе поднимется переполох, и Она будет недовольна — просила же не привлекать внимания! А Он очень хорошо знал это недовольство. И боялся его.

Взглянув напоследок вверх, Он удовлетворенно хмыкнул: лодка ушла под воду почти полностью. До ближайшего берега далеко, а вода — холодная. Вряд ли дрянь доплывет. Жаль все-таки, что Он не сможет быть рядом в тот момент, когда жизнь покинет ее и плод. Получается, зря топил лодку: главное-то сделано не будет!

— Доктора, скорее доктора зовите! — не унимался голос там, в палате.

— Да нет доктора! На вызове он, — с досадой откликнулся другой голос.

Все, больше ждать нельзя, пора возвращаться. Он задержал дыхание и потянулся сознанием к своему постоянному телу. Водяной фантом тут же потерял твердость и бесследно растворился в окружающей воде.

Он открыл глаза уже в палате. И улыбнулся.

8 сентября, 13.25, озеро Белое

Катер шнырял между многочисленными островками уже почти полчаса. Антон Иваныч поначалу пытался показывать дорогу, которой его жена обычно плавала в Сосновку. Но потом как-то потух, скукожился весь на корме, да так и сидел там до сих пор. Молча вглядываясь стеклянными глазами в пробегающую мимо борта воду.

— Иваныч, может, сразу в Сосновку пойдем? — не отрывая взгляда от курса, прокричал лейтенант. — Наверное, все обошлось и Оксанка давно у матери. Чай пьет.

Фельдшер вяло пожал плечами и кивнул.

— Он согласен! — перевел я молчаливый ответ участковому, с трудом перекрикивая встречный ветер.

Все так же, не оборачиваясь, Семен кивнул и заложил лихой вираж Обогнув очередной островок, катер помчался к неведомой мне пока Сосновке.

Несколько минут мы плыли в полном молчании. Тишину нарушали лишь ровный рокот мощного мотора, да свист ветра в ушах. Но так продолжалось недолго.

— Стой! Вернее нет, правее, правее возьми! — Антон Иваныч вдруг встрепенулся и вскочил на ноги, едва не перевернув катер.

Лейтенант в недоумении обернулся:

— Ты чего? Увидел кого?!

Вместо ответа фельдшер показал рукой куда-то вправо. Мы посмотрели туда. Далеко, в сотне метров на гладкой воде что-то было.

— Непонятно… Плывет кто-то, что ли? — протянул лейтенант, направляя судно к находке.

Нещадно кромсая носом озеро, катер понесся к белеющему вдали предмету. Мы молча вглядывались вперед. Украдкой я наблюдал за Антоном: чем ближе мы подплывали к цели, тем сильнее менялось его лицо. И отнюдь не в лучшую сторону.

Домчались наконец. Лейтенант заглушил мотор, и в неожиданной тишине катер по инерции подплыл к качающемуся на мелких волнах предмету.

Антон Иваныч перегнулся за борт и выудил из воды… шляпу. Соломенную женскую шляпу с большими полями и голубой ленточкой.

— Оксанкина, — тихо объяснил он и уткнулся лицом в мокрую находку.

Мы с Семеном молчали. Не было слов, вместо них вдруг навалилась какая-то обреченность. Сгорбившись, мы втроем стояли в катере, не понимая, что происходит. И не зная, что делать.

Первым молчание нарушил фельдшер. Он тихо завыл в шляпу, уселся на корме и принялся лихорадочно стаскивать с ног обувь.

— Антон, ты чего?! — лейтенант опустился перед ним на корточки.

— Она здесь! Она здесь где-то! Раз шляпа тут, то и Оксанка — тоже! Найти надо, спасти… Может, не поздно еще! — выкрикивал Иваныч, разувшись и стаскивая халат.

— Поздно! Поздно, Антон! — участковый схватил его за плечи и встряхнул. — Ты уже ничем не поможешь. Я вызову водолазов, найдем потом ее. А сейчас — успокойся. Ты ничего уже не сделаешь, а вода холодная…

Не дослушав лейтенанта, фельдшер с силой оттолкнул его и прыгнул за борт. Как был, в одежде. Снять он успел только халат.

— Антон! — участковый перегнулся через борт.

Но тот уже скрылся под водой. В воздухе на миг мелькнули босые пятки. Лейтенант с маху уселся на скамью и вопросительно посмотрел на меня.

— Его сейчас не остановишь. Аффект, — пояснил я. — Будем ждать, пока не наныряется. И следить, чтобы не утонул.

— Палыч, ты понимаешь, что происходит? — тоскливо спросил Семен.

— Не понимаю. Ничего я не понимаю! — я уселся рядом и обхватил голову руками.

— Вот и я — ничего! — скорбно констатировал лейтенант.

Молча мы смотрели за борт, где нырял, выныривал и вновь нырял Антон Иваныч.

Семен вдруг встрепенулся и вопросительно уставился на меня:

— Слышал?

— Что?

— Тихо! — прикрикнул он на меня и прислушался. — Вот, опять!

Теперь услышал и я.

— Вроде, кричит кто-то?

— Похоже на то! — согласился лейтенант.

Ветер опять донес до нас тот же звук. Крик, нет сомнений!

— На острове, что ли? — участковый вскочил и принялся всматриваться в далекий островок, прикрывая ладонью глаза от солнца.

Присмотрелся и я. В нескольких сотнях метров от нас, по берегу острова металась человеческая фигурка!

— Антон! — лейтенант нагнулся над бортом и схватил несчастного фельдшера за шиворот как раз в тот момент, когда тот приготовился к очередному нырку.

— Ну чего? — губы у Иваныча заметно посинели.