Формально Тайная экспедиция подчинялась генерал-прокурору Правительствующего Сената А. И. Глебову, позже — А. А. Вяземскому, возглавлявшему политический сыск империи почти тридцать лет. Императрица считала его человеком преданным и незаменимым. Когда он заболел, секретарь Екатерины II

А. В. Храповицкий записал ее распоряжение о Вяземском: «По болезни генерал-прокурора приказываю всем правителям экспедиций ходить с докладами. Я его должности разделю четверым, как после Баура. Знаешь ли, что ни из князей Голициных, ни Долгоруких, нельзя сделать генерал-прокурора. У них множество своих процессов. Жаль мне Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него выдержала, все называли его дураком» [54]. Многие современники считали Вяземского человеком ограниченным и удивлялись, «как фортуна его на это место поставила» (Н. И. Панин), но императрицу он устраивал: Вяземский никогда не отступал в своих действиях от «секретнейшего наставления»[55], собственноручно написанного любимой матушкой-императрицей. В 1792 году генерал-прокурором был назначен А. Н. Самойлов. При Павле I этот пост занимал князь А. Б Куракин.

Всеми делами Тайной экспедиции со дня ее основания заправлял С. И. Шешковский, а фактическим руководителем следует считать просвещенную нашу императрицу Екатерину II, корреспондента Вольтера, Дидро и других замечательных просветителей XVIII столетия. По особо важным делам императрица лично наблюдала за ходом следствия, вникала во все его тонкости, составляла вопросные листы для проведения допросов или письменных ответов подследственных, анализировала их показания, обосновывала и писала приговоры Такова роль Екатерины II в делах Е. И. Пугачева, Н. И. Новикова, А. Н. Радищева. В манифесте о создании Тайной экспедиции ничего не сообщалось, ее как бы не существовало, говорилось лишь, что если возникнут дела, «которые до сей канцелярии принадлежали», то их надлежит немедленно препровождать в Сенат. Может показаться, что такое положение продиктовано стыдливостью царствовавших особ, желавших прослыть просвещенными либералами, но это вовсе не так.

С Екатерины II началась нескончаемая полоса строжайшей секретности во всем, что касалось политического сыска. Тайную экспедицию замаскировали Сенатом. Генерал-прокурор Сената А. А. Вяземский имел право никому не докладывать о деятельности Тайной экспедиции, кроме императрицы, и даже, в случае необходимости, уничтожать документы по некоторым делам [56].

Секретными агентами политический сыск в XVIII веке еще не располагал, а их предшественники — лазутчики занимались главным образом подслушиванием, Так, московский главнокомандующий князь М. Н. Волконский 13 декабря 1773 года доносил Екатерине II о сделанном им распоряжении: «Употреблять надежных людей для подслушивания разговоров публики в публичных собраниях, как-то: в рядах, банях, кабаках, что уже и исполняется, а между дворянством также всякие разговоры примечаются»[57].

И опять на вооружении политического сыска имелись главным образом доносы и пытки, но просвещенная императрица не желала признаваться в этом никому. В манифесте об уничтожении Канцелярии тайных розыскных дел Петр III, а затем Екатерина II, подтвердившая манифест свергнутого ею супруга, дружно клеймили доносительство. Но доносчики продолжали получать щедрые вознаграждения за изветы.

В Тайной экспедиции доносчиков, как и подследственных, сначала «увещевали». Обычно для этого привлекали тюремного священника Петропавловской крепости. Его действия так и назывались — «увещевание священническое». После увещевания доносчика два дня держали без воды и пищи и, если после этого он подтверждал прежние показания, от него требовали еще одного подтверждения доноса «перед пыткой», а иногда и пытали, все зависело от важности извета и настроения Шешковского. Пытали при Екатерине II редко, но кнутом секли почти всех. Часто экзекуцией занимался сам хозяин Тайной экспедиции Шешковский, достойный преемник Ромодановских и Ушакова. Не случайно его прозвали Кнутобойцем.

Пыток Екатерина II старалась избегать. Однако в сенатском постановлении от 15 мая 1767 года сообщалось, что «пытки же производить, если же со увещевания не признаются». Орудия пыток на всякий случай в России сохраняли почти до середины XIX века. Их в Петропавловской крепости застали декабристы. Весь XVIII и XIX века в кандалы ковать продолжали, в казематах голодом морили, холодом мучили, кнутом секли нещадно, и тому существуют доказательства неопровержимые. 'Но лицемерная наша императрица писала 15 марта 1774 года А. И. Бибикову: «Также при расспросах, какая нужда сечь? Двенадцать лет Тайная экспедиция под моими глазами ни одного человека при допросах не секли ничем, а всякое дело начисто разобрано было; и всегда более выходило, нежели мы желали знать» [58].

Любопытна хронология отмены телесных наказаний в России: дворян, духовенство и мещан перестали сечв» в 1801 году, монахов — в 1811 году, жен священников— в 1808 году, детей священников — в 1835 году, литераторов и их жен — в 1841 году[59]. Но это всего лишь формальная отмена. Секли и много позже. Крестьян, рабочих, студентов, солдат забивали до смерти и в начале XX века.

Когда Радищеву сообщили, что следствие будет вести Шешковский, писатель упал в обморок. Сестра покойной жены Радищева, Е. В. Рубановская, каждодневно посылала к Шешковскому дворовых с «гостинцами». Некоторые исследователи считают, что автора «Путешествия» не секли именно потому, что Рубановской удалось смягчить жестокого Кнутобойца, но орудиями пыток Радищева для острастки пугали.

Тюремщики превосходно знали пользу показа подследственным орудий пыток. Томление в сырых гулких одиночках, тени задушенных и запоротых, витавшие рядом и холодившие кровь, делали людей сговорчивее. Вовсе не всегда требовалось пытать. Многие подследственные от одного вида Шешковского и орудий пыток охотно каялись.

От подследственного прежде всего требовали раскаяния, то есть признания в содеянном и раскаяния в нем. Теперь уже невозможно проследить, с кого началось внедрение в практику следствия этой процедуры, восходящей к религии (но раскаяние религиозное имеет принципиально иной смысл). Раскаяние превратилось в высшую форму признания, признания виновности перед следователем под воздействием религиозного чувства. Никого не удивляла быстрота и легкость, с какой люди каялись. Раскаяние возвели в необходимый ритуал. И кающийся, и следователь, и судья к раскаянию относились соответствующим образом. Если бы свершивший противозаконное деяние не попался, покаялся бы он? Что ж каяться в сознательно содеянном? Кому было нужно раскаяние? Раскаяние упрощало следствие, упрощало и даже исключало понятия «улики» и «доказательства». Если преступник покаялся, то к чему доказательство виновности?

Onus probandi (лат.) —бремя доказательств (иногда переводят — требуются доказательства). Римлянам две тысячи лет назад требовались доказательства, судьи испытывали на себе бремя доказательств, ответственность за использование доброкачественных доказательств. А в Петропавловской крепости, в центре столицы Российской империи до второй половины XIX века требовалось раскаяние, не религиозное, а под страхом пытки. Все решало раскаяние как форма признания и доказательства виновности. На основании раскаяния осуждали, принимая его за веские вещественные доказательства. И никого не интересовало, сколь соответствует раскаяние содеянному.

Доказательства виновности получены. А что же суд? Суды по политическим делам происходили в Правительствующем Сенате при закрытых дверях и наружной охране из специальной стражи. Даже сенатских служащих на такие заседания не допускали, понятия адвоката не существовало. При вынесении приговоров по политическим преступлениям судьи, как уже говорилось, ссылались на Соборное Уложение 1649 года (в царствование Екатерины II оно называлось: «Уложение, по которому суд и расправа во всяких делах в российском государстве производится, сочиненное и напечатанное при владении Его Величества Государя Царя и Великого Князя Алексея Михайловича всея России самодержца в лето от сотворения мира 1756») и Артикул воинский 1715 года. Новыми законодательными актами, касавшимися политических преступлений, ни Екатерина II, ни ее сын, ни внук Александр уголовное право не обогатили.