Заимствование у французской политической полиции ее структуры и методов работы началось при Александре I и продолжалось в царствования его преемников. Он пытался внедрить в России основной принцип французской полиции — получение информации из нескольких независимых источников, так император полагал осуществить контроль эффективности политического сыска. У нас нет оснований признать такой подход удачным. Достаточно вспомнить общества декабристов, о которых властям стало известно в последний момент и фактически не из полицейских источников.

В конце царствования Александр I ощутил реальную угрозу самодержавию — в 1818 году к нему начали поступать сообщения о появлении в армейских и гвардейских подразделениях тадных обществ будущих декабристов. Императора предупреждали многие, но он медлил с принятием мер. Армейское Командование предприняло вербовку тайных агентов для слежки за офицерами. Начальник штаба Гвардейского корпуса А. X. Бенкендорф «принял на себя смотреть». Именно тогда началось его блистательное восхождение к вершинам полицейской славы. Задача, вставшая перед военным начальством, оказалась нелегкой — отсутствовал опыт, желающих следить и доносить явно недоставало. Первые попытки оказались неудачными.

Новым толчком к установлению слежки в армии явились волнения в лейб-гвардии Семеновском полку 16—18 октября 1820 года. Лазутчики доносили В. П. Кочубею, что во всех столичных полках у солдат «смущение умов» и будто бы они знают даже про Испанскую революцию и сочувствуют ей[75]. Командир Гвардейского корпуса И. В. Васильчиков через два месяца после семеновской истории писал П. М. Волконскому:

«Посылаю вам, мой дорогой друг, проект учреждения военной полиции; вы найдете сумму немного великой, но вы очень хорошо знаете, чтобы заставить хорошо служить этих мерзавцев, необходимо им хорошо платить; тяжело быть вынужденным прибегать к такой мере, но при настоящих обстоятельствах необходимо заставить умолкнуть все свои предубеждения. Главное условие, которое от меня требует человек, который берется вести эту часть,— есть непроницаемая тайна; он согласился только для меня взяться за это, эту личность я знаю пять лет: его честность испытана, он образован, умен, скромен, предан государю и не принадлежит ни к какому обществу; одним словом, это Грибовский, библиотекарь гвардейского генерального штаба и правитель канцелярии комитета раненых; со времени истории Семеновского полка я поручил ему на время управление этой частью, и могу только похвалить его за деятельность и готовность, с которою он взялся» [76].

М. К. Грибовский, входивший в Коренной совет Союза благоденствия, без труда составил список членов тайного общества и передал донос Бенкендорфу, переправившему его в мае 1821 года императору. Следом за Грибовским появились добровольные шпионы И. В. Шервуд, А. К. Бошняк, А. И. Майборода и другие. Но их желанию выслужиться таким способом препятствовали не только члены тайных обществ, но даже офицеры, не разделявшие с декабристами убеждений. В армии доносчики поддержки не получили. Таковы были нравственные начала русского офицерства, воспитанного на идеях великих просветителей и наполеоновских походах.

Александр I знал достаточно много о тайных обществах от доносчиков, но не от провокаторов. Чтобы больше узнать, доносчики пытались совершить провокационные действия, но попытки эти успеха не имели. Наконец, ,от императора последовало первое и, не считая репрессий в отношении отдельных лиц, единственное распоряжение — рескрипт от 1 августа 1822 года на имя министра внутренних дел В П. Кочубея о запрещении всех тайных обществ и масонских лож [77]. Далее никаких действий в отношении заговорщиков предпринято не было.

Исследователи любят приводить известную фразу Александра I, обращенную к И. В. Васильчикову, что не ему, императору, «разделявшему и поощрявшему эти иллюзии и заблуждения», «их карать» [78] Наверное, лицемерный император произнес цитируемые слова, но не поэтому бездействовал. Сначала он видел в списках, доставляемых доносчиками, незначительное количество одних младших офицеров й поэтому не придавал заговору серьезного значения. Потом просочились слухи, и только слухи, об участии в тайных обществах популярных генералов, и император на всякий случай сам предостерегал их от опрометчивых поступков Летом 1825 года Александр I начал понимать, что в заговор вовлечено существенное количество офицеров, и не опасаться его уже не мог, но дни императора были сочтены.

За период Царствования Екатерины II, ее сына и внука Александра методы работы политического сыска существенно изменились. При Александре I появились тайные полицейские агенты. Их было немного, но они внесли свой вклад в дело раскрытия политических преступлений, перлюстрация корреспонденции позволила лучше узнать мысли людей, способных влиять на общественное мнение. Доносчики потеснились и отошли в тень. Политическая полиция получила возможность действовать более уверенно. Благодаря хотя и единичным случаям использования провокаторов, в недрах служб политического сыска зародилось моральное разложение его сотрудников от прикосновения к недозволенным методам борьбы с преступниками, методам, влекущим за собой нескончаемую цепь беззаконий.

КОДИФИКАЦИЯ

Александр I, как и его предшественники, стремился кодифицировать уголовное законодательство [79] . После Анны Иоанновны неудача на этом поприще постигла и Елизавету Петровну, а за ней и Екатерину II, которая Манифестом от 14 декабря 1766 года созвала «народных» представителей в Комиссию для составления нового Уложения [80]. «Наказ» для сословных депутатов, вошедших в Комиссию, писала сама императрица. Комиссия заседала полтора года, 18 декабря 1768 года маршал «Уложенной Комиссии» А. И. Бибиков «объявил собранию о полученном комиссиею именном указе, в котором императрица, в виду того, что по случаю нарушения мира многие из депутатов, принадлежащих к военному званию, должны отправляться к занимаемым ими по службе местам, повелела: депутатов, которые за выбором членов в частные комиссии, остались в большом собрании, распустить до тех пор, пока они вновь будут созваны, членов же частных комиссий остаться и продолжать свои занятия» [81]. Екатерина II «Уложенную Комиссию» не ликвидировала, но фактически больше не созывала. Так она, всеми забытая, тихо пережила свою создательницу и перекочевала через кратковременное и строптивое царствование Павла I, сменив лишь название.

5 июля 1801 годалавловская комиссия превратилась в Комиссию составления законов. Ее председателем стал П. В. Завадовский, в комиссии служили А. Н. Радищев, вернувшийся из длительной ссылки, и В. Ф. Малиновский, впоследствии первый директор Царскосельского лицея. Оба эти законодателя не видели кодификацию без отмены крепостного права, оба они представляли свои записки начальству. Александр I, недовольный результатами работы Комиссии составления законов, передал ее в Министерство юстиции. На первых порах в составе Комиссии кодификацией заци-мался барон Г. А: Розенкампф. Разработанный им проект работ по кодификации одобрил и утвердил император. В конце 1808 года в состав Комиссии вошел выдающийся государственный деятель М. М. Сперанский, назначенный товарищем министра юстиции, человек умный, талантливый и трудолюбивый. После учреждения императором Государственного совета Комиссия оказалась в подчинении нового высшего учреждения империи, а ее директором император назначил Сперанского. К 1810 году Комиссия разработала проект первой части гражданского уложения и внесла его на рассмотрение в Государственный совет. Этим дело и ограничилось, так как Сперанского ожидала длительная ссылка, а Россию — война с Наполеоном. В 1815 году Комиссия іьришла к заключению о необходимости составления полного свода законов Российской империи. В 1821 году ее вновь возглавил возвратившийся в столицу Сперанский. До 1825 года Комиссия занималась разного рода подготовительными работами.