В сумерках кареты «скорой помощи» развозили раненых по лазаретам, госпиталям и больницам. Полицейские и солдаты подбирали трупы, иногда силой отбивая их у обезумевших людей. Убитых и раненых складывали вместе в подвалах и подсобных помещениях Мариинской, Обуховской, Конюшенной и других больниц[491]. Хоронили тайком на Преображенском, Смоленском и Волковом кладбищах.

Конная полиция, 1905 г.

Крупный чиновник Министерства внутренних дел, начальник канцелярии министра Д. Н. Любимов вспоминал: «Я лично был на Невском между 4 и 5 часами. Впечатление было удручающее. На лицах был виден ужас, у многих озлобление. Все были поражены происшедшим. Совершилось большое нехорошее дело, которого никто не ждал й не ожидал, а почему Свер* шилось, никто не понимал» [492]. Электричество не горело, но на цоколях некоторых домов легко различались бурые пятна запекшейся крови. Красноречивые следы дикого, жесточайшего преступления просуществовали несколько дней.

Быть может, бесконечно долгий страшный день 9 января 1905 года следует считать самым трагическим в русской истории; в этот день пролилась кровь людей, доведенных нуждой и бесправием до отчаяния, не замышлявших насилия и беспорядков, людей, ведомых под пули агентом Департамента полиции, священником Петербургской пересыльной тюрьмы Георгием Аполлоновичем Гапоном,

Возможно, при зарождении «Собрания» Гапон был искренне убежден: рабочим необходим поводырь из своих, а не из интеллигентов, им нужна своя внепартийная организация, которая не втягивала бы их в далекие от их понимания политические сражения, а содействовала бы улучшению материального положения трудового народа, тихо и мирно занималась взаимопомощью — организация, напоминающая западные профсоюзы. Возможно, Гапон верил, что царя удастся убедить занять сторону рабочих, а не фабрикантов, и помочь им не погибать от нищеты и бесправия. Трудно предположить, но, быть может, Гапон верил, что при участии царя-батюшки удастся сотворить справедливость. Дальнейшие события не подтвердили таких предположений.

Нам известен лишь один реализованный вариант того, что могло произойти с гапоновской организацией. Если бы не близорукая политика фабрикантов, отказавшихся пойти на уступки, отъезд царя из столицы и расстрел мирного шествия, как события развивались бы тогда?.. Кто знает, по какому бы пути пошла далее Россия, да и весь мир...

В январе 1906 года Гапон обратился к министру внутренних дел П. Н. Дурново с длинным покаянным посланием, в котором писал: «Будь со стороны правительства вообще и, в частности, со стороны Министерства финансов и высшей фабричной инспекции должное внимание к Обществу, как к барометру настроения рабочих масс, «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» явилось бы прочной базой для разумного профессионального и рабочего движения в России.

9 января — роковое недоразумение. В этом, во всяком случае, не Общество виновато со мной во главе» [493]. Гапон был прав, за Кровавое воскресенье ответственны Николай II и окружавшие его советчики. Гапон считал, что главными виновниками пролитой крови были вел. князья Владимир и Сергей Александровичи. «Согласно документам выходило, что царь в Питере будет и петицию примет, что охранка сама озаботится пропуском толпы, если не будет оружия» [494].

По данным Департамента полиции 9 января было убито 96 человек и 333 человека ранено, из них в больницах скончалось еще 34 человека. Святополк-Мирский передал Николаю II список убитых, в котором перечислено лишь 120 фамилий. Однако по подсчетам специально образованной комиссии число убитых и раненых составляло около 5000, среди них несколько полицейских". Кровь пролилась, и от крови, пролитой 9 января 1905 года, пошел новый отсчет истории с новым ее пониманием. Правда и справедливость, к котором люди шли долгим мучительным путем исканий и колебаний, вдруг открылись им в один день: царь вовсе не отец родной, вовсе не добрый, царь — первый враг своего народа, царь — изверг, окруживший себя слугами, способными погубить и себя, и Россию. Люди шли к Зимнему дворцу настроенные верноподданнически, среди возвращавшихся в царя не верил никто.

Вечером 9 января Фуллон передал прошение об отставке. Честного служаку подвели детская доверчивость и устаревшие понятия о нравственности. Расстрел произвел на него тягостное впечатление. Хотя он приказов не давал и вообще участия в действиях не принимал, Фуллон, как градоначальник, считал себя виновным в свершившемся и оставаться на своем посту отказался. 18 января Николай И подписал Святополк-Мирскому прошение об отставке. Монарх сухо расстался с министром внутренних дел, не назначив ему даже минимальной пенсии. Царь считал, что он слишком мягко докладывал ему о положении дел в столице, и во всем случившемся в тот роковой день обвинил своего министра.

Тем временем полиция металась по городу в поисках Георгия Аполлоновича, а он тихо отсиживался на квартирах ненавистных ему интеллигентов. «Гапон каким-то чудом остался жив,— писал поздно вечером 9 января А. М. Горький,— лежит у меня и спит. Он теперь говорит, что царя больше нет, нет бога и церкви, в этом смысле он говорил только сейчас в одном публичном собрании и — так же пишет. Это человек страшной власти среди путиловских рабочих, у него под рукой свыше 10 тысяч людей, верующих в него, как в святого. Он сам верил до сего дня — но его веру расстреляли. Его будущее — у него в будущем несколько дней жизни только, ибо его ищут,— рисуется мне страшно интересным и значительным — он поворотит рабочих на настоящую дорогу. (...)

Итак — началась русская революция, мой друг (Е. П. Пешкова.— Ф. Л.), с чём тебя искренно и серьезно поздравляю. Убитые — да не смущают — история перекрашивается в новый цвет только кровью.

Завтра ждем событий более ярких и героизма борцов, хотя, конечно, с голыми руками — немного сделаешь» [495]°.

Горький вскоре разочаровался в Гапоне, как и все, кто встречался с ним после 9 января. 10 января Гапон покинул квартиру Горького и перебрался к литератору И. Д. Батюшкову [496], от него еще в чье-то имение и 12 января 1905 года без приключений покинул пределы империи.

ТОРГИ

В Европу Гапон явился героем и вождем первой русской революции, таковым его считали все без исключения. Он триумфатором разъезжал по столицам, принимал корреспондентов, вел переговоры с лидерами революционных партий, Диктовал воспоминания, ходил по ресторанам, игорным домам и время от времени поддерживал связь с оставленными им в России рабочими, входившими в «Собрание». Разумеется, о каждом его шаге Департамент полиции оповещался из нескольких источников. Приведу отрывок из донесения провокатора Азефа от 31 мая 1905 года: «Гапон живет в Лондоне под фамилией Николаев. Он организует своих рабочих в Петербурге посредством рассылки эмиссаров, и одним из таковых его важных эмиссаров — это некая Мария Александровна Медведева, она теперь поехала легально в Питер. Между прочим, она едет теперь второй раз. Месяца два тому назад она поехала впервые в Питер по поручению Гапона и содействовала организации в Питере гапоновцев. Теперь она везет новые инструкции от Гапона этим рабочим. Все это очень серьезные дела» [497]. А дел серьезных уже не было, и быть не могло. Азеф, как всякий агент, придавал весомость своим доносам.

«Гапон,— писал член РСДРП А. С. Мартынов,— как известно, после 9-го января бежал за границу вместе с Рутенбергом и приехал в Женеву. Он произвел на нас впечатление человека с темпераментом, хитрого, себе на уме и абсолютно невежественного, темного. Он сейчас же заявил о своем желании вступить в партию. Мы через Плеханова это вежливо отклонили: „Узнайте, дескать, раньше, батюшка, что значит социал-демократия" Тогда он стал бегать от нас к эсерам и от них к нам со своим адъютантом Гутенбергом, хлопоча об объединении партий, которые он мечтал возглавить, как признанный „герой революции". Мы вначале ему не мешали „мечтать", желая использовать для революции его популярность среди питерских рабочих. Но очень скоро мы убедились, что никакой пользы от него больше не выжмешь»[498] .