— Я понимаю твое состояние. В таких ситуациях естественно искать утешения у других людей и желать найти забвение в чувственных ощущениях. Человеку свойственно забыться в минуты горя.

— Но я не это имела в виду — Она говорила чуть слышно. Ее щеки покрыл румянец. — Ник, мы с тобой никогда не станем супругами. Ты знаешь о моих планах, и что в них нет места для тебя. Кроме того, ты сказал, что мы не подходим друг другу. И что уже слишком поздно. И только совсем недавно я начала ощущать это как потерю.

Его сердце забилось так сильно, что она должна была услышать его стук, а кровь бросилась в каком-то непредсказуемом направлении.

— Два дня назад на балу леди Кэткарт ты сказал, что не было ничего дурного в том, что мы делали. И что это не повлияет на нашу дружбу. — Кейт подняла голову, и теперь он мог видеть ее лицо. — Мы не можем повторить то, что делали, и насладиться друг другом, не выходя за рамки наших планов, и… погоревать, насколько это возможно, что эти планы не позволяют выходить за определенные рамки.

Боже, в ее устах все звучало так логично. Как поступок двух взрослых рассудительных, благоразумных людей.

Но это было не так.

— Кейт, это будет игра с огнем. И дело не только в твоем целомудрии. Поддаться желанию, о котором ты говоришь, будет означать в будущем страдание и боль.

Если поддадимся желанию, то будем страдать. Его собственное желание было слишком заметно.

— Я не боюсь боли. Ее все равно не избежать. — Наконец Кейт подняла на него глаза, блестящие от невыплаканных слез. — Я хочу дать тебе то, что могу, и получить от тебя то, что ты можешь дать мне. — Ее лицо стало пунцовым, но она продолжала: — Я понимаю, что это неразумно, но я этого хочу. И надеюсь, что ты тоже не станешь возражать.

Да, он хотел. Хотел переспать с ней почти с первого раза, как только увидел. Ему претила мысль отправить ее восвояси, хрупкую и отвергнутую, когда он мог подарить ей утешение и осыпать нежностью, которую она в нем возбуждала.

Что, если все получится, как она говорит? Что, если они смогут быть вместе час или два, сознавая, что их идиллии придет конец, а затем продолжить идти каждый своим путем, не чувствуя себя хуже, чем сейчас?

Он сжимал и разжимал в карманах пальцы.

— Только это будет в последний раз. Занимаясь с тобой этим, я, в сущности, обманываю твоих родителей. Я не могу больше обманывать их.

— Я знаю. Прости. Я не хочу заставлять тебя идти против твоей совести. Я тоже причиняла тебе зло.

Все, что он говорил ей, в своем теперешнем настроении она переиначивала на свой лад, подливая масла в огонь своего страдания.

Он мог ее утешить, и не только словами. Веселой возни, конечно, не получится, но по крайней мере она забудет на какое-то время о своих несчастьях, и, возможно, ему удастся увидеть ее улыбку.

Это окончательно его убедило. Если бы дело упиралось лишь в похоть, он бы стиснул зубы и отошел в сторону, его честь и ее репутация не пострадали бы. Но желание увидеть ее улыбку не давало ему покоя, жгло огнем, лишало здравомыслия.

— Очень хорошо. — Глубоко в душе Ник ощутил, как что-то рухнуло, вероятно, остатки самоуважения. — Самый последний раз с последующим раскаянием. Идем наверх.

Ник встал и подставил ей свой локоть. Если кто-то видел их в окно, то это сойдет за жест уважения. Что же до опасений, что все пойдет не так, когда он прикоснется к ней, то отступать было уже поздно.

Не прошло и суток, как Кейт поднималась по этим ступенькам. С лихорадочно бьющимся от беспокойства сердцем, со следующими по пятам мисс и миссис Смит и шагающим впереди мистером Керли.

Тогда она ничего не видела вокруг. Истертые руками барристеров перила. Обои в широкую красно-коричневую полоску. Бра на стене лестничной площадки с почерневшими от копоти обоями над ним.

Более резкого контраста лестницы с шедевром Уильяма Кента в Харрингдон-Хаусе трудно было представить, что со всей остротой напомнило Кейт, что мир Ника Блэкшира — не ее мир.

«Но он мог бы стать твоим, если бы ты захотела, — подсказал ей мятежный внутренний голос. — Ты могла бы выбрать этот мир, а не мир балов». Но Кейт позволила этой мысли ускользнуть.

У двери своей квартиры Ник остановился.

— Ты не передумала? — спросил он тихо, хотя они никого не встретили по пути наверх и дверь в комнаты напротив была закрыта.

Его взгляд искал признаки сомнения на ее лице.

Она была более чем уверена. Как может женщина заниматься этим с мужчиной, который не является ее другом? Достаточно представить первую брачную ночь, когда муж потребует удовлетворения своих потребностей от молодой жены, с которой едва знаком. Как отдаться человеку, который не изучил тебя и не станет искать в твоих глазах признаки неуверенности, потому что это в любом случае не изменит его намерений?

— Совершенно уверена. — Кейт тоже понизила голос. — А ты?

Дружба не бывает без взаимности. Он сомневался в благоразумии этого поступка и, если, поднявшись по лестнице, пожалел о своем согласии, то она должна уважить его настроение, как он уважил ее.

— Возможно, у меня есть одно-два сомнения. — Уголки его губ изогнулись, предупреждая о шутливом настроении. — Но, боюсь, я прошел точку, когда мог обратить на них должное внимание.

Ник толкнул дверь и кивком головы пригласил ее внутрь.

Если к лестнице Кейт вчера не приглядывалась, то, сидя в кабинете Ника, имела предостаточно времени, чтобы по обстановке, ковру, шторам и бумагам на столе получить представление о бедственности его положения. Внутри у нее все перевернулось, когда, переступив порог, она снова все это увидела.

— Идем.

Вероятно, он все понял, потому что проворно закрыл дверь и, быстро схватив ее за руку, втащил в маленькую гостиную, а оттуда — в спальню. Шляпу, пальто и перчатки он бросил прямо на пол. Затем закрыл дверь и, припав к ней спиной, заключил Кейт в объятия.

Он не поцеловал ее, а лишь прижал ее голову к своему плечу. И Кейт неожиданно для себя расплакалась.

Она не собиралась плакать. Она уже наплакалась прошлой ночью, сожалея обо всем, о чем можно было сожалеть. Но то, как он держал ее… как обнимал, притянув к себе… его неподвижность и терпение, его надежность… все это впервые за много лет позволило ей ощутить, что ничего не нужно просчитывать и ни к чему не нужно стремиться. Здесь ничего не требовалось делать, нужно было просто быть собой.

Кейт почти забыла это чувство. И жгучая радость этого осознания собралась в глазах и пролилась слезами.

— У тебя впервые умер кто-то близкий.

Его голос прозвучал тихо и без вопросительной интонации. Он знал это.

— Да. Хотя на самом деле она не была мне близкой. Как мама или папа.

Мистер Блэкшир, вернее, Ник — здесь и при данных обстоятельствах она не могла называть его иначе, чем по имени, — потерял обоих своих родителей еще до знакомства с ней. Она даже не помнила, когда он сказал об этом. Просто знала об этом факте, как он знал многое о ней.

— Наверно, все же достаточно близкая, раз ты так горюешь о ней. Это главное.

Он приподнял ее подбородок и посмотрел в лицо. Его глаза блестели чернотой, как тот ужасный крепкий чай, который он так любил. Он поцеловал ее нежно и церемонно в щеку, в то место, где слеза оставила свой след, а затем — во вторую, потом нашел ленточки ее шляпки и, потянув, развязал.

Он будет делать, что хочет. Она сама попросила его об этом. Для этого и пришла к нему, рискуя репутацией и, возможно, сердцем. Играть с огнем, как он сказал. Да. Она хотела этого по причине, которую не могла назвать.

Отброшенная в сторону шляпка улетела, а следом и накидка.

— Идем со мной к очагу, — прошептал Ник, щекоча ее дыханием. — Дай мне разжечь огонь, чтобы в комнате стало теплее.

— Необязательно. — Она призвала на помощь свою храбрость и вцепилась в нее обеими руками. — Мы ведь ляжем в постель.

— Постель может подождать. — Он смахнул пальцем с ее щеки еще одну слезу. Выражение его глаз сказало ей, что нет смысла спорить. — Идем к очагу.