Потом я всё‑таки хотела как следует поговорить с Олегом, объяснить ему, что Сергей – вовсе не предатель, не трус, что во всём виновата только я одна, но Сергей запретил мне это, запретил категорически. Папа твой – мягкий и деликатный человек, но это вовсе не значит, что у него нет гордости. Он сказал, что ни в чём я на самом деле не виновата, и что прятаться ему теперь за мою спину, чтобы оправдаться перед Олегом, было бы ничуть не лучше, чем прятаться за спину придуманного ребёнка. И что если Олег решил, что он, Сергей, ребёнка действительно придумал, чтобы увильнуть от опасного дела, если Олег решил, что его друг действительно способен на предательство, то может и к лучшему, что такая дружба прекратилась. Другу не надо доказывать, что ты его не предавал. А если ему всё‑таки требуются такие унизительные доказательства, то это уже и не друг вовсе…

Наверное, надо было мне, сынок, не послушаться Сергея и поговорить всё‑таки с Олегом. Но я не смогла. По разным причинам. Мне тоже, как и Серёжке, стало обидно, что Олег так легко поверил в его предательство. Но самое главное, я боялась Олега, боялась, что если не сейчас, так потом он всё‑таки впутает Сергея во что‑нибудь опасное. Мы с твоим папой очень любили друг друга, и я просто панически боялась его потерять. И я, мне очень стыдно, сынок, и сейчас стыдно, но тогда я почувствовала даже какое‑то облегчение от того, что их дружба прекратилась…

Мама опять замолчала. Опять о чём‑то задумалась, машинально поглаживая тихонько мурлыкающую Лапку. Я не знал, что сказать, чем утешить маму. Сидел рядом с ней, держал её за руку и тоже молчал. До слёз было жалко её, жалко папу, Олега. Почему получилось так, что такие хорошие люди расстались тогда друг с другом? Кто из них виноват в этом? Не знаю… Наверное, никто не виноват, так сложилось. Каждый в чём‑то ошибся, каждый что‑то сделал, не специально, конечно, но всё‑таки сделал для разрушения дружбы. Дружбы, какая встречается, наверное, нечасто. Я подумал о том, а могла бы так же вот прекратиться и моя дружба с Сашкой? И решил, что тоже могла бы. Точно так – вряд ли. Но как‑нибудь немного по–другому – вполне. И мне стало страшно, и я поклялся себе, что всегда буду помнить об этом разрыве дружбы моих родителей и Олега, буду изо всех сил всегда беречь дружбу с Саней. И с Олегом.

— А что было потом? – спросил я наконец маму.

— Потом? Да ничего особенного. Через два года мы все закончили институт, а ещё через год родился ты. Марина, моя подруга, на которой Олег потом женился, приходила в роддом, но Олег так и не пришёл. И даже не позвонил, не поздравил. Не знаю, сынок, почему. Может, посчитал, что уже поздравил тогда, за три года до этого. Потом Марина вышла за Олега замуж. Нас с Сергеем на свадьбу не пригласили…

Потом мы надолго потеряли друг друга из вида. От общих знакомых узнавали иногда, что Олег очень скоро развёлся с Мариной, уехал учительствовать куда‑то в Сибирь. Через несколько лет вернулся в Киев, в школе уже не захотел работать, стал тренером.

Ну а потом… Когда тебе исполнилось десять лет, Сергей уже к этому времени успел повстречать Илону. И он буквально разрывался в то время на части между новой любовью и беспокойством за нас, прежде всего – за тебя. Он, наверное, уже тогда знал, что когда‑нибудь уйдёт от нас к Илоне. И очень боялся, как ты будешь расти без отца, без мужского влияния. И Серёжка заставил себя забыть про свою гордость и обиду, отвёл тебя в клуб к Олегу. Потому что как бы он ни относился к Олегу, но считал, что если кто‑нибудь и сможет тебе хоть немного заменить отца, то это только он. Сергей страшно боялся, что Олег откажется взять тебя. Очень уж Олег… принципиальный. Но Олег принял, причём охотно. Но ничего при этом не забыл и не простил, старая дружба не возобновилась…

Я хорошо запомнил тот день, когда папа привёл меня в клуб а Олегу. Я тогда боялся и не хотел идти, но папа уговорил. Увидев нас, Олег бросился к папе, они пожали друг другу руки, потом даже обнялись. Называли они друг друга просто по имени, без отчеств, мне было это очень непривычно, папа почти ни к кому из взрослых так не обращался. И я сам с того первого дня тоже стал называть про себя Олега просто по имени. Папа остался посмотреть на мою первую тренировку, и во время неё Олег несколько раз подходил к папе и что‑то ему объяснял.

Потом папа ещё много раз, пока не уехал в Ригу, приходил в наш зал, и они всегда подолгу разговаривали с Олегом. Я чувствовал, что между ними была какая‑то напряжённость, но они оба старались её преодолеть и разговаривали друг с другом хорошо, по–доброму.

Я сказал об этом маме. Она кивнула.

— Да, сынок, я знаю, Сергей мне рассказывал. Олег старался ничем не дать понять, что помнит о том случае. Но он помнил о нём, он просто не мог бы никогда об этом забыть, не тот это человек. Ну и папа – тем более помнил. И что связывало их тогда, да и сейчас связывает (ты же знаешь, наверное, папа звонит иногда Олегу) – так это ты, только ты. Для одного – сын, для другого – ученик. А старая дружба – нет, они оба перечеркнули её и никогда о ней в своих разговорах не вспоминали.

Пока мы разговаривали с мамой, собралась гроза, вдалеке начало громыхать, в ночном небе вспыхивали зарницы. Когда, закончив наконец разговор, мама загнала меня в постель, разразился ливень, струи дождя яростно хлестнули по деревьям, по асфальту, стали ярко вспыхивать молнии, оглушительно грохотало, ночь как будто взрывалась, кипела от негодования, возмущалась тем, что такие хорошие люди так глупо порвали свои отношения. Мне показалось, что эта гроза – какая‑то необычная, очищающая, живая, что она несёт в себе что‑то хорошее, смывает всю грязь и неопределённость, несёт ясность и чистоту.

Я почему‑то решил, что всё будет хорошо. То, что мама рассказала мне всё это, это, конечно, большое потрясение для неё. Нелегко тревожить занозу в душе, которая сидит там уже столько лет. Но занозу всё‑таки лучше вытащить. Надо бы было пораньше, конечно, это сделать, но лучше поздно, чем никогда. А завтра я напишу контрольную, я к ней вполне готов, “сделаю” Тайсона, к этому я готов не хуже, пойду на тренировку, а после тренировки всё расскажу Олегу, вытащу занозу и из его души. Не зря же именно я связываю его с моими родителями. Мне Олег поверит, обязательно поверит. И поймёт. И снова начнёт звонить сюда, а может быть и приходить опять в гости. И с отцом их опять будет связывать старая дружба.

Убаюканный шумом грозы, ласковым урчанием устроившейся на животе Лапушки и этими приятными мыслями, я незаметно заснул.

Иай учи

Проснулся я неожиданно, среди ночи, оттого, что комнату заливал яркий лунный свет.

Сна не было ни в одном глазу. Вскочив с постели, подошёл к окну. Тучи после грозы разошлись, и в чистом небе висела налитая светящимся серебром, показавшаяся почему‑то огромной луна.

Полная луна.

В точности такая, как в прошлом месяце, когда я взял в руки Лунный Меч.

А интересно, вдруг такое удастся и сегодня? Олег говорил, что в ту ночь, скорее всего, это было возможно последний раз, пока ещё цел был старый дом с волшебным разбитым стеклом. Но дом тот вроде так и не собрались до сих пор ломать.

Может, сходить, попробовать?

Я знал, что делать это, тем более без Олега, не надо. И в то же время знал, что не смогу удержаться, всё равно пойду.

Взглянул на часы. Без двадцати два! Надо бежать!

Когда я, запыхавшийся, обогнул старую пятиэтажку, стало ясно, что ничего у меня сегодня всё‑таки не получится.

Скамейки не было, её всё‑таки доломали и куда‑то утащили обломки. Но дело было не в этом.

На том месте, где была когда‑то скамейка, стоял человек.

Я сразу понял, что это Олег.

Олег меня не заметил. Он стоял на одном колене, обратив лицо в сторону церкви. Стоял совершенно неподвижно.

Я тихонько отступил назад. Мне хотелось отдать Олегу Камень, без которого вряд ли удастся попасть в Лунную сказку и взять в руки Меч. Но я не решался. Олег не возьмёт, ни за что не возьмёт. Только зря потревожу человека. Лучше – не мешать.