Похожи они были как близнецы-братья. И даже больше, — как зеркальные отражения. Вплоть до того, что там, где у правой на ухе скол был — так точно такой же, только зеркальный, — был и у другой. Вообще, что-то леди Кай на отражения в последнее время везти стало…
И по всему выходило, что если все эти россказни про Ступени — не байка, от скуки однажды в трактире выдуманная, а таки — правда, и островов в небесах парящих есть действительно множество, — как говаривал один профессор в университете, — отличное от единицы, то хилависта, действительно, нашел не что-нибудь, а именно вход. Только теперь чтобы дальше пройти надобно было сначала миновать каменно-клыкастую стражу и преклонить колена перед светлым образом уходящего Странника.
Во всяком случае, ничего больше достойного внимания в обозримом пространстве не наблюдалось, а раз так…
Положив ладонь на рукоять меча, Осси двинулась к арке, едва не наступив на прошмыгнувшего под ногами хилависту, который лавры свои первооткрывательские уступать не желал ни в какую, а потому стремительно ломанулся вперед.
Шаг, другой — ничего не происходило, и кроме скрипа песка под ногами слышно ничего не было.
Третий…
А на четвертом послышался легкий хруст. Будто наступила на что-то. Вот только кроме белого песка под ногами по-прежнему ничего не было.
Хруст усилился, и на следующем шаге превратился уже во вполне отчетливый треск. И исходил он…
Леди Кай замерла на месте. Замер и хилависта, с интересом всматриваясь в паутину трещин, разбегающуюся по поверхности скульптур. А потом они разом вскрылись, — словно взорвались изнутри, с грохотом разметав по сторонам каменную скорлупу, и явились миру в своем истинном обличии.
Освобожденные из каменного плена мантихоры, встряхивались, как встряхиваются залежавшиеся на пыльной подстилке собаки, не забывая при этом широко раздувать ноздри и зыркать по сторонам своими злющими, налитыми густой кровью глазенками.
И сходства между ними больше не было.
Левая мантихора была черной как смоль, как ночь слепца, как самое безнадежное отчаяние, а правая оказалась восхитительно рыжей.
Такой это был сочный и густой цвет, что Осси аж обзавидывалась. Во всяком случае, ей такого замечательного оттенка добиться не удавалось никогда. Разве что однажды давно, лет семь назад, летом…
Пока леди Кай с восхищением взирала на игру и переливы света в густой рыжей шерсти, тварь закончила приводить себя в порядок и тут же, без подготовки ударила шипастым хвостом хилависту, пронзая его насквозь и намертво пришпиливая к полу часовни.
За первым ударом последовал второй.
За ним — третий.
Удары эти были чудовищны — во всяком случае, стены часовни ходуном ходили, — но хилависте вреда особого они почему-то не причиняли — как лежал он себе на пороге, хлопая глазами, так и продолжал лежать. Только бок другой подставил. Словно издевался. И вообще, со стороны это выглядело как беспорядочное и бесцельное тыкание палкой в морально-этический узел облака, — вроде, как и действие какое-то происходит, а, вроде, — и толку никакого…
Надо сказать, что столь явное проявление недружелюбия со стороны мантихор леди Кай несколько огорчило. И хотя хилависта по которому наносились эти ужасающие удары, тоже симпатии особой не вызывал, но все же выступал он на ее стороне, а это накладывало некоторые обязательства…
Выхваченный меч, плеснул ярко красного в черно-рыжую палитру начинавшегося боя и сделал это очень вовремя, потому что прямо в лицо леди Кай уже летел здоровый — в три кулака не меньше — шип мечехвоста. Черный, как сажа, он не рождал ни блика, ни отсвета, словно был пропитан самой смертью. И ей же, похоже, он и дымился, оставляя в воздухе темный туманный след.
Осси сделала шаг назад, а зачарованная сталь и покрытый хитиновой броней мощный хвост столкнулись, и во все стороны брызнула густая бордовая кровь. Шипя и пузырясь она лилась на песок, спекая его в уродливые бурые сгустки.
«Эвон как оно тут, — прошептала Хода. — Держись-ка от этого подальше».
Леди Кай метнулась в сторону, а раненая мантихора взревела и закрутилась на месте пытаясь рассмотреть полученную рану. Чуть в стороне валяющийся на земле обрубок хвоста все еще продолжал сгибаться и разгибаться, словно придавленная башмаком змея.
Обнаружив вместо смертельного орудия куцую култышку, мантихора взревела еще громче и, встав на дыбы, захлопала своими огромными крыльями. Разъяренная тварь надвигалась на леди Кай, возвышаясь над ней словно гора и роняя густую слюну из широко распахнутой пасти…
Хилависте, тем временем, по всей видимости, надоело играть роль пассивного участника драки, по которому без устали колотят шипастым молотом, и не дожидаясь очередного удара он резко перетек в сторону. Потом еще раз, и снова.
Обескураженный таким поведением противник, крутился на месте, пытаясь отследить местоположение своего врага, но явно не успевал, постоянно запаздывая с разворотом. Хилависта же, не переставая молниеносно передвигаться вокруг рыжей твари, вдруг полыхнул зеленоватой зарницей, и тут же мантихора стала какой-то невнятной и размытой, с ног до головы опутанная шлейфом непонятной белесой гадости.
Тем не менее, на такие пустячные изменения своего облика внимания она, казалось, не обратила и продолжала выплескивать все свои силы на то, чтобы настичь постоянно ускользающий прямо из-под носа шар…
Черная тварь все перла и перла прямо на Осси, заставляя ее пятиться назад, выставив перед собой меч, который казался детской игрушкой в сравнении с этой горой мышц и злобы. Ни мощные лапы, заканчивающиеся длинными как кинжалы когтями, ни клыки, ни острые загнутые шипы на крыльях хорошего ничего не сулили.
Неожиданно мантихора замолчала и качнулась, чуть отклонившись в сторону. А затем, как только острие Гасителя дернулось за ней, со всего размаха ударила своим огромным как парус крылом. Лишь в самый последний момент Осси успела пригнуться, но, как оказалось, метила гадина не в нее. В том смысле, что не в голову.
Обдав леди Кай сильнейшим порывом ветра, заставившим девушку пошатнуться, широкое кожистое полотнище пронеслось совсем рядом и с чудовищной силой ударило по руке, выбивая меч.
На ногах Осси удержалась, а вот меч, описав в воздухе замысловатую кривую, отлетел далеко в сторону. Тварь, воодушевленная этой маленькой победой, взревела громче прежнего и, не обращая на порванное почти до половины крыло, продолжила переть дальше. И в этой ситуации леди Кай не оставалось ничего другого, как потихоньку пятиться назад, придерживая онемевшую от сильного удара руку…
А у часовни в это время разворачивалась совсем другая война.
Хилависта перестал скакать с места на место как ополоумевший мячик, и теперь неподвижно застыл возле входа всего в паре шагов от мантихоры. А с ней, похоже, было что-то не так, а может, даже, и совсем не хорошо.
Несчастное существо, покачивающееся на полусогнутых лапах напротив хилависты, было сейчас жалким подобием того могучего и роскошного зверя, хищной красотой которого восхищалась давеча леди Кай. Широкие крылья опали наземь грязным тряпьем, мощный хвост, который только что шутя и играючи дробил белоснежные плиты, теперь обвис и мелко подрагивал от пробегавших по нему судорог, а от тела мантихоры по направлению к хилависте струились, извиваясь и сворачиваясь в дымные кольца, узкие дорожки то ли истекающей силы, то ли самой жизни. Были они тонкими и бледными, но было их превеликое множество, а оттого казалось, что зверь просто растворяется в полуденном воздухе, становясь прозрачным и похожим на тень. Причем, на тень почти досуха выпитую.
Хилависта же, напротив, стал, вроде, даже ярче и контрастнее, а еще по нему время от времени пробегали какие-то зеркальные волны, разбрасывая вокруг целые россыпи солнечных зайчиков. Затем поверхность его мутнела, становилась белесой, после чего постепенно возвращалась к своему первозданному бледно-зеленому окрасу. А потом все повторялось вновь и вновь, все убыстряясь с каждым таким циклом.