— Мои ноги, — виновато проговорила она.

— Боледь двои ноги, мамушка? — забеспокоился Григор.

— Мои ноги конец. — Несчастная сбросила туфли и глубоко вздохнула. — Ходидь больше не мошно.

С нею поравнялся замыкавший шествие Кессвтер и вернулся назад ушедший вперед Саймс. Все столпились вокруг сидевшей.

— Что произошло? — обеспокоенно спросил Саймс.

— Говорит, что у нее разболелись ноги, — недовольно сказал Молит.

— Тогда сделаем небольшую остановку, и передохнем все вместе, — решительно сказал Саймс, не показывая своим видом огорчения этой вынужденной задержкой в пути. — Возможно, мы даже выиграем, если будем почаще делать остановки.

— Много лудше зовзем без меня, — твердо произнесла миссис Михалич. — Я озтавайзя. Вы пойдед дальже.

— Что вы! Бросить вас здесь одну?

— Нед. Не одну, — заявил Григор, решительно усаживаясь рядышком с женой. — Я доже оздавайся.

— Чтобы обречь себя на верную смерть, — с сарказмом заметил Саймс.

— Умирадь вмезте, — решительно сказал Григор, как будто это раз и навсегда решало вопрос.

— Не нушна оздавадзя для меня, Григор. Ды иди дальже, — проговорила миссис Михалич, с нежностью поглаживая руку мужа.

— Я оздавайзя, — упрямо повторил Григор.

— Мы останемся все, — заявил Саймс тоном, не терпящим возражения. Он посмотрел на часы. — Посмотрим, в какой мы форме будем через час. А пока немного перекусим. — Его взгляд скользнул по спутникам и задержался на Молите. Чуть переждав, он раздраженно спросил: — А ты чего маешься? Прекрати, приятель, свои штучки! Не стоит делать вид, будто с головой да в омут.

— Я… Я хотел…

— Послушай, Билл, — сказал Саймс. — Если у тебя что-нибудь дельное — выкладывай, не мути воду. А сетования оставь при себе, они никого не интересуют.

Молит, вконец смешавшись, выпалил:

— Когда-то я считался хорошим массажистом, давно, в спортивной школе, — уточнил он.

— Ну и что?

Стараясь не смотреть в сторону Михаличей, Молит быстро проговорил:

— Я умею снимать усталость ног.

— В самом деле? — с надеждой в голосе спросил Саймс. — Господи, это же спасение для всех нас. Когда ты можешь попробовать помочь миссис Михалич?

— Если она позволит, то прямо сейчас.

— Мне кажется, — Саймс ободряюще взглянул на женщину, — миссис Михалич не возражает.

— Мамушка, ды зоглазная? — умоляюще спросил Григор, обняв ее за плечи.

— Я доздавлядь много друднозди, — протестующе замахала она.

— Нет. Трудностей станет еще больше, если никак не сопротивляться, а сидеть сложа руки, вместо того, чтобы двигаться к намеченной цели, — твердо сказал Саймс, и повернулся к Молиту: — Билл, постарайся помочь ей.

— Мне нужна, перво–наперво, чуть теплая вода, — сказал Молит. — Наверное, мы…

Тут его перебил Сэмми Файнстоун:

— Воды предостаточно в том ручье, какой мы обогнули в ярдах трехстах отсюда.

— Он, порывшись в сваленной куче мешков, довольно быстро нашел брезентовое ведерко. — Пойду принесу, — с готовностью сказал он.

— Нет. Один вы никуда не пойдете! — с неожиданной жесткостью остановил его Саймс. — Ведро воды за человеческую жизнь — это слишком. — Он повернулся к Кесслеру. — Макс, идите вместе с ним. На всякий случай.

Они быстро пошли и вскоре вернулись с согретой дневным зноем водой. Миссис Михалич боязливо опустила свои распухшие ноги в ведерко. Минут двадцать они отмокали, потом, кое-как вытерев их, она повернулась к Молиту. Тот решительно зажал между коленями одну ее ногу и взялся за дело.

Было видно, что работает парень с профессиональной ловкостью: он умело сгибал и разгибал ногу, уверенно разминал суставы, легко массировал связки и мышцы. Прошло немало времени, пока удовлетворенный достигнутым результатом, он принялся за другую ногу и проделал с ней то же самое и с таким же усердием.

— Где походная аптечка?

— Здесь.

Сэмми передал ему сумку.

Молит рывком расстегнул молнию водонепроницаемого чехла и стал быстро перебирать какие-то пакетики, пузырьки, свертки. Нашел эфир и плеснул на ноги вздрогнувшей миссис Михалич.

— Ой! — У женщины перехватило дыхание. — Она холодный, как лед.

— Очень быстро испаряется, — со знанием дела объяснил Молит.

Он нашел банку с вазелином, обильно смазал внутри ее туфли, хорошо отбил деревянной палкой пропитавшуюся кожу, потом повторил манипуляции еще раз, с той лишь разницей, что теперь он принялся сгибать подошвы до тех пор, пока не удалось при сгибании свести носки туфель с каблуками. Только тогда туфли поступили в распоряжение миссис Михалич.

— Обуйтесь. Только не шнуруйте туго. Пусть они сидят посвободнее, — мягко посоветовал Молит.

Она послушно сделала так, как советовал Молит, и немного прошлась. Ее лицо расплылось в сияющей улыбке, и впервые Молит увидел, что глаза миссис Михалич ясно–голубые, как у настоящей куклы, чему он несказанно удивился.

— Чу-де–зна! — нараспев произнесла она. Сделав несколько неуверенных шагов, миссис Михалич, радуясь, словно дитя, смотрела на свои собственные ноги, не веря глазам. — Мой большой зпазиба!

— Мой доше, — с облегчением и благодарностью проговорил Григор.

— Да чего уж там, — смутился Молит. — Не за что.

Будь это пару дней назад, он бы рявкнул, ломая язык, произнося слова так же, как Михаличи. Сейчас слова застряли в горле. Возможно, потому что лицо Григора выражало такую трогательную признательность, а, может, еще почему-то. Молит чувствовал, что в душе у него что-то происходит. В голове снова и снова, сменяя друг друга, звучали услышанные им фразы:

“Везенье тут ни при чем”.

“Ведро воды за человеческую жизнь — это слишком”.

“Много лудше зовзем без меня”.

“Я оздавайзя”.

А ведь они действительно собирались остаться одни в этих кошмарных джунглях, чтобы вместе ожидать неминуемой смерти.

Да, век живи, век учись…

Прошел четвертый, пятый, шестой, седьмой день. Продвинулись к северу, может, миль на пятьдесят. Точно неизвестно никому. Им казалось, что они бредут уже целый месяц, а то и больше. Оставленная космош–люпка представлялась за пределами этой планеты.

Наступил восьмой день, последний день Саймса, но он еще оставался в милосердном неведении.

Вышли пораньше, чтобы пройти возможно большее расстояние до изнуряющего солнцепека. Опять свернули на другую тропу, поверив компасу. Пройдя довольно приличное расстояние, сделали привал, потому что солнце достигло зенита и жгло беспощадно.

Вдруг Малыш Ку прекратил кушать, вылез из-под дерева, дававшего густую тень всем путешественникам, и, прикрыв маленькой ладошкой глаза, посмотрел сквозь пальцы на невыносимо слепящее небо.

Зашевелился и Фини: сел, навострил уши и жалобно заскулил.

— Ты что-то увидел?! Что-нибудь неладное? — встревожился Саймс, хватаясь за оружие.

— Мало–мало слышно звук, высоко–высоко. — Малыш Ку вернулся в тень и с бесстрастным лицом принялся за оставленную еду. — Вроде вчера или позавчера моя его слышать. Моя не уверена.

— А какой это звук?

— Уйоум–уйоум–уйоум! — так же бесстрастно продемонстрировал Малыш Ку.

— Что–о? А ну-ка еще разок.

— Уйоум–уйоум! — послушно изобразил он.

— А я абсолютно ничего подобного не слышал, — сказал Саймс.

— И я тоже, — поддержал его Кесслер. — Впрочем, слух у него получше нашего будет.

— Слух очень–очень хорошая, — заверил Малыш Ку.

Билл Молит выбрался на солнцепек, посмотрел из-под козырька ладони на сверкающее небо и, разочарованный, вернулся на прежнее место.

— Он очень похоже передает звук летящего геликоптера.

— Действительно.

Теперь уже Саймс пристально стал вглядываться в пронзительное небо.

— Только бы галлюцинации не начались, — заговорил Кесслер. — С какой стати здесь взяться геликоптеру? Мы не посылали сигнала о помощи, и спасательная станция, естественно, его не получала.

— А вдруг Томсон послал сигнал бедствия со “Стар Куина” до того, как его передатчик разбился?