Все эти “если бы” складывались в длинный перечень, нагоняющий сильнейшую тоску. Только в книгах люди могут знать все, а в жизни таких можно просто совсем не найти. Первоклассный инженер мало что смыслит в астронавигации, опытный офицер космофлота слабо разбирается в радиотехнике. Каждый способен быть виртуозом в своем деле, но в другом — лишь дилетантом. На большее обыкновенный человек не способен.

А на что, спрашивается, способен Гэннибзл Пэйтон, кроме поедания драгоценных продуктов своим толстогубым ртом? На что способны эти Михаличи, кроме быстрого уставания, вынуждающего всех идти медленнее? Какая польза от Сэмми и Малыша Ку? Да у них же нет ни крупицы знаний, которые помогли бы найти выход из положения, кроме желания оказаться в безопасном месте, d которое их бы привели за ручку.

Лежа на боку, Билл Молит пытался уснуть, но невеселые мысли роились в голове, не давая забыться. Он без всякого интереса, в силу привычки, поиграл мускулами руки, чтобы заставить вытатуированную на ней полуобнаженную танцовщицу разок–другой вильнуть соблазнительными бедрами. Рядом, почти касаясь пальцев вытянутой руки, вспыхивало от языков пламени блестящее мачете.

Справа от него настороженно загорались две маленькие красные точки — это то открывал, то закрывал глаза Фини. По ту сторону костра Молит видел раскинувшихся в нелепых позах Михаличей: запрокинутые головы с разинутыми ртами и сомкнутыми веками. Шипение и потрескивание огня наверняка заглушало их храп. Он мысленно сравнил их со свиньями, вперевалку топающими по двору в надежде набрести на корыто с отбросами.

Неслышно ступая между спящими, из полумрака вынырнул Кесслер, подошел к костру и подбросил в него охапку хвороста и пару гнилых веток. Гнилые ветки затрещали, зашипели, и во все стороны посыпались снопы искр. Так же тихо Кесслер вернулся на свой сторожевой пост. Ночь тянулась медленно, и две луны стояли низко над горизонтом, а третья лениво тянула свой туманный шлейф через зенит.

В чаще раздавался неясный шелест и шорох, легкий, Но едкий запах просочился на поляну, когда едва слышные звуки приблизились. Запах отдаленно напоминал тяжелый дух, исходящий от коз во время летнего солнцепека. Шорох и похрустывание послышались совсем близко и, тут же удаляясь, донеслись со значительного расстояния, наводя на мысль, что производит их нечто невероятно длинное.

В какой-то момент все стихло, только слышалось потрескивание костра и редкое поскуливание Фини.

Кто-то невидимый украдкой обследовал поляну и принял решение. Молниеносный бросок вперед, хруст попавшейся на пути ветки и придавленного к почве кустарника, отчаянный вопль Кесслера и резкий щелчок выстрела. Начиная от края поляны, на протяжении трехсот ярдов вглубь закачались деревья и полег переломанный подлесок.

Уже стоя и держа в руках мачете, Молит понял, что ему все-таки удалось заснуть. Он вспомнил, как, вздрогнув, неожиданно проснулся от того, что кто-то закричал, подавая сигнал тревоги, и выстрелил. А через миг над ним пронеслось гибкое черное тело Пэйтона со сверкнувшим ножом.

Молит, ошеломленный спросонку, прыгнул вслед за ним туда, где в джунглях были слышны звуки борьбы, не видя, что делают другие у костра. Выстрелы следовали одним за другим, озаряя тьму тусклыми вспышками света. Слышался треск ломаемых веток и шелест осыпающихся листьев. Внезапно туда вплелись звуки какого-то хриплого кашля.

Только теперь, словно в кошмарном сне, Молит заметил стоящего рядом Саймса, который держал факел из пылающего хвороста. В мерцающем свете они увидели скользящее в темноту джунглей чудовище, свернувшееся кольцами толщиной фута в четыре. Отвратительно извиваясь, эта безобразная спираль тащила за собой омерзительную массивную безглазую голову, слабо напоминавшую обросшую бородавками тыкву. Из небольших отверстий и резаных ран на голове сочилась молочно–белая жидкость.

Совсем недалеко от них, согнувшись над неподвижным телом Пэйтона, находился Кесслер, изрыгая в темноту проклятия. Они подхватили мощное тело под мышки и за ноги и отнесли Пэйтона на поляну. Саймс опустился рядом с ним на колени и принялся его осматривать.

— Это чудовище потихоньку подкралось и схватило меня, — рассказывал Кесслер, еще не оправившийся от потрясения, нервно размахивая оружием. — Я закричал, и выстрелил в упор в его безобразную голову, когда оно потащило меня в джунгли. Гэнни перемахнул через костер и спящих и, как сумасшедший, набросился на эту тварь. Он попытался отсечь ему голову, но безуспешно. Тогда оно отпустило меня, опутало Гэнни и проволокло его ярдов двадцать, бросив только тогда, когда я вновь начал стрелять. Я выстрелил прямо в эту отвратительную голову два раза, но, видно, это мало что дало… — Он вытер вспотевший лоб, но на нем тут же выступили свежие капельки пота. — Только благодаря Гэнни я сейчас тут с вами, а так бы я уже был у чудовища в брюхе и в миле отсюда.

Миссис Михалич начала перевязывать глубокую рану с рваными краями на правой руке Пэйтона. Где она раздобыла бинт, осталось загадкой, во всяком случае, не в походной аптечке. Похоже, она оторвала полоску ткани от своего нижнего белья. Тихо напевая что-то на своем языке распростертому перед ней черному телу, Михалич медленно раскачивалась в такт своему пению. Делала она это без чьей-либо просьбы, как считала нужным.

Саймс бережно тронул ее за плечо и промолвил, сам того не желая:

— Мне очень жаль, но вы напрасно тратите время. Он мертв. Даже я могу определить, что у него перелом шейных позвонков. Помочь ему уже никто не сможет.

Миссис Михалич очень медленно поднялась, посмотрев остановившимся взглядом на Саймса, потом опустила взгляд на лежащее у ее ног тело, и за толстыми стеклами очков сначала появилось недоверчивое выражение, потом задрожали ресницы и безудержно полились слезы. Она пыталась совладать с собой, но не смогла. Тогда, сняв очки, женщина стала молча вытирать глаза. Саймс мягко взял ее за плечи и отвел от мертвого. Молит, молча наблюдавший за ними, повернулся к Кесслеру.

— Повезло же тебе, а?

— Везенье тут ни при чем, — недовольно ответил Кесслер.

Он молча достал лопату и принялся рыть могилу под высоким раскидистым деревом.

Саймс обыскал Пэйтона, чтобы узнать имя и местожительства ближайших родственников; потом приступили к погребению тела.

Кесслер сделал грубый крест, неумело сколотив его из найденных веток, и установил его на могиле человека, спасшего ему жизнь.

Опять Саймс, стоя навытяжку, с фуражкой в руке, попросил небо принять душу одного из своих сыновей.

— Аминь! — прокричал Молит.

— Аминь, — тихо проговорил за ним Малыш Ку.

— Аминь, — эхом отозвались все остальные.

Миссис Михалич вновь не удержалась, подавляя рыдания, молча залилась слезами.

С рассветом путники продолжили свой нелегкий путь. В этот день тропинка начала сворачивать к западу. Они вынуждены были пойти по другой, значительно уже предыдущей, ведущей севернее. Движение явно замедлилось, но это продолжалось недолго. Немного погодя тропинка стала шире, и люди зашагали в быстром темпе. Угнетенные ночной трагедией, все держались ближе друг к другу и шли в том же порядке, что и накануне, но без Пэйтона. Только Фини почему-то бегал сегодня вокруг Саймса. Путь становился тяжелее, потому что тропинка стала неуклонно подниматься вверх. По–прежнему их обступали непроходимые и грозные джунгли, но как-то стало значительно меньше деревьев с густой кроной, что доставляло идущим новые трудности. Просветы в листве стали больше и попадались все чаще, и на освещенных участках тропы знойные тучи палящего голубого солнца обдавали людей нестерпимым жаром. Становилось невыносимо душно, пот заливал лицо, струился по спине. Дышать становилось с каждым шагом все труднее, казалось, что с подъемом воздух уплотняется, а не разрежается, как того следовало бы ожидать.

Перед полуднем миссис Михалич отказалась идти дальше. Бедная женщина опустилась на ствол лежащего дерева, всем своим видом показывая тупую покорность судьбе.