— Так не о себе же я думаю! — возразил Захар. — А если война? Вот и пригожусь как парашютист.

Их отвлек от спора вопль Мишки:

— Рятуйте, братцы! Смотрите, что наделала, бесстыжая. Опрудила!

Он держал голенькую Наташку под мышки на вытянутых руках, а на его майке тянулся вниз свежий мокрый след.

— Так тебе и надо, — вмешалась Катерина. — Это она, чтобы ты не кидал ее так.

— Я повыше летал, да ничего со мной не стряслось.

— А это никто не проверял, сразу же в воду упал, — заметил Захар, беря дочку на руки.

Прибежал Каргополов.

— На заплыв, товарищи! — объявил он. — Кто на заплыв?

— Фу ты, а я только хотел принести бутылку вина, обмыть свой десятый прыжок, — сетовал Гурилев.

— Потом, потом. Пошли!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Так вот она какая, эта Шура, в один день ставшая «знаменитой» на весь город! Полная, ниже среднего росточка, одетая в простенькое ситцевое платье в белый горошек. На голове туго повязанная цветастая косынка, забравшая в плен буйные, коротко стриженные каштановые волосы. Лицо продолговатое, нос прямой, с тонкими чуткими ноздрями, карие умные глаза, а над ними черные крылья бровей. И во всем облике — наивная простота.

Каргополов даже растерялся — не такой он себе представлял Шуру. Его совсем недавно избрали секретарем горкома комсомола, и он еще не научился по одному взгляду определять людей.

Перед Каргополовым на столе — вчерашний номер городской газеты; очерченная красным карандашом небольшая заметка в два столбца с заголовком: «Положить конец распутству». Автор, скрывшийся под популярным псевдонимом «Рабочий», сообщает, что в бараке номер три в Комсомольском поселке проживает некая комсомолка Шура. С прошлого года она нигде не работает, а занимается только тем, что меняет мужей, и уже успела выйти замуж девять раз.

Каргополов в затруднительном положении. Как вызвать Шуру на откровенность, чтобы она раскрыла перед ним душу?

— Комсомольский билет с собой? — спрашивает Каргополов.

— Вот он, — кивает она и доверчиво протягивает книжицу, бережно обернутую листком из ученической тетради в косую линейку.

— Так… Лешкова Александра Спиридоновна, пятнадцатого года рождения, — читал Каргополов.

— Молодая, да ранняя. — Шура грустно усмехнулась.

— Что верно, то верно, — согласился Каргополов. — Сама-то из деревни или из города?

— Из деревни. В колхозе работала, все хорошо было, семилетку закончила. А тут, черти дернули, засобирались наши девчата, мобилизацию когда объявили, ну и я с ними. «Поедем, повидаем свет!» — передразнила она беззлобно кого-то. — Вот и повидала свет!..

— Ты о чем это?

— Да все о том же: прославилась на весь Комсомольск… Теперь хоть из барака не выходи.

— Так что — неправильно написали?

— Почему неправильно? — Шура горестно склонила голову набок, задумалась.

— Так в чем же дело? Давай уж договоримся: все начистоту!

— А я и так ничего не скрываю. — Помолчав, Шура добавила: — Скрывать-то больше нечего, все уже открыто.

— Как же все это у тебя получилось, Шура? — Каргополов с грустью и сочувствием посмотрел на собеседницу.

— Ну, как получилось? Чай, сами не маленькие, знаете, как это получается…

— Так-то оно так, — согласился Каргополов. — Я спрашиваю, как это у тебя получается, что без конца выходишь замуж и расходишься? Шутка ли сказать — девять мужей сменила!

— Да уж там девять! — отмахнулась Шура. — Девяти-то и не было. Всего шесть раз выходила замуж. А то так… любовь крутила.

— Уж какая там любовь! — возмутился Каргополов.

— Ну, любовь не любовь, а так, крутила — и все…

И вдруг она оживилась, посмотрела в лицо Каргополова ясными глазами и сказала:

— А я ведь знаю, кто написал это и почему.

— Ну, скажи!

— А че не сказать? Липский! Инженера Липского знаете? Ну, так это он. Противный такой, слизняк. Тоже мне, «Рабочим» подписался!

— А почему ты думаешь, что это Липский? Взаимностью не ответила?

— А то чего ж? Увивался все за мной, не знал, с какого боку подойти, конфетки таскал. А потом стал охальничать. Вот я его и поперла. Теперь он мутит.

— Он тоже входит в эту девятку? — спросил Каргополов.

— И он, и инженер Прозоров, хотя я с ним тоже не жила. Но тот же был сильно по душе, я его полюбила… А как он узнал, что я несколько раз выходила замуж, то сразу порвал со мной. А человек-то он хороший, благородный, внимательный…

— Слушай, Шура, ты меня не стесняйся. — Каргополов тепло и сочувственно смотрел ей прямо в глаза. — Расскажи, пожалуйста, почему это у тебя такое легкомысленное отношение к браку?

— Ну что ж, расскажу все по порядку. В первое время, когда мы, куйбышевские девчата, приехали, все шло хорошо. Потом к нам зачастили ребята из других бараков. Один, такой симпатичный, прилип ко мне — проходу не дает. «Давай да давай поженимся!» Поженились… Пожили в общей комнате недели с две, а ребята его подзуживают — наговаривают на меня: дескать, я ему изменяю, когда его нет. Ну и поссорились…

Сначала Шура говорила раздумчиво, спокойно, но потом стала все больше волноваться, и вот уже на ресницах блеснули слезы, голос стал глуховатым.

— Ну прогнал он меня, — продолжала Шура, вытирая глаза платком. — А тут вскорости прилип ко мне парень из той же комнаты — самый симпатичный из всех. По совести сказать, я действительно поглядывала на него, больно нравился он мне. И так вообще, образованный. «Ну, думаю, этот будет настоящим мужем». Только я ему поставила условие: пойду замуж за него, когда он получит комнату. А пока встречалась с ним, жила то у нас, в девчачьей комнате, то у них. Потом он раз говорит мне: комнату, мол, получить не могу, давай расставаться. С тем и расстались. Потом он с другой девушкой жил из нашего барака, а ко мне ходил третий парень из их барака. Тоже предлагал жениться, но я присмотрелась к нему, а он какой-то ненормальный: так щиплет за тело, вся в синяках ходишь. Насилу отбоярилась от него.

Шура помолчала, смущенно перебирая взмокший от слез платочек.

— Не хочется обо всем рассказывать, противно… Так жила еще с тремя… Потом познакомилась в кино с Прозоровым. Он не знал о моих связях до этого. Походили с месяц, и он предложил выйти за него замуж. Ну что, я должна была скрыть все от него? Совесть мне не позволила. И, конечно, рассказала. Он долго мучился. Видно, боролся с собой. А потом сказал, что не может на мне жениться. А тут вскоре прилип этот Липский. Но я его сразу невзлюбила, такой противный. Два месяца все ходил вокруг, пока я не обругала его последними словами и не выгнала. Вот и все мои мужья… — Шура смущенно улыбнулась.

— А кто же девятый? — спросил Каргополов, все время напряженно слушавший ее рассказ.

— Да его и не было, это Липский придумал, я больше ни с кем и не гуляла.

— Да-а, сложная штука. — Каргополов тяжело вздохнул, откинулся на спинку стула. — Значит, всего было шесть?

— Ну да. Да и эти шесть… Какие они мужья? Такая беда не только со мной. Поди, сами знаете, — запросто сказала Шура. — Есть девушки, которые тоже так живут — то с одним, то с другим. Из нашей группы, что вместе приехали, только одна удачно вышла замуж, славный парень попался.

— Ну почему все это получается, Шура?

— По себе сужу так: жили в деревне, ничего не видели. А тут сразу столько ухажеров! Да еще один лучше другого. Глаза и разбежались. Каждой захотелось поскорее выскочить замуж. Доглядывать-то за нами некому, как дома, бывало, в деревне… Вот и начали куролесить, одурели девчата. Все, конечно, наша деревенская глупость и простота. Был бы рядом отец, ремнем выдрал — сразу взялась бы за ум. Да и парни тоже — так и охотятся за нашей сестрой, как кошка за мышкой. Вон сам Липский — четыре раза менял жен. У него отдельная комната в итээровском бараке. Так он заводит к себе каждый раз новую девушку, соблазнит, поживет, а потом выгоняет.

— Ну, а почему ты не работаешь?