– Тебя мало выпороть за такое! – Она отпихнула его руку, сама не понимая, отчего не сильно разгневалась на наглеца за клевету.

Артур отхлебнул из кувшинчика, вытер запястьем губы, а глаза его продолжали искриться весельем.

– Не волнуйтесь, я не назвал имени соблазненной девицы, а моей репутации известного сердцееда это не сильно и повредит. Людям нравятся свежие сплетни.

– А ты известный сердцеед, Артур? – не глядя на него, смакуя пряный вкус сыра, спросила через некоторое время Милдрэд.

– Люди так говорят. Им виднее.

Потом Артур рассказывал о себе. О том, как вырос в обители Святых Петра и Павла, не ведая мира, пока не стал сбегать, бродить по округе, еще смутно ощущая, как не хочется возвращаться в монастырь. И вот однажды поблизости остановились бродячие фигляры. Артур прибегал к ним, хотя братья-бенедиктинцы строго-настрого запретили ему это. Но он уже не принадлежал себе. Ему нравилось слушать рассказы фигляров о дальних местах, нравилась их незамысловатая жизнь, музыка и представления. Постепенно они стали учить Артура своему ремеслу, и у него неплохо получалось. Он обладал способностями к музыке: и в монастыре отличался в хоре, и даже сам пробовал сочинять каноны, только они у него получались слишком уж веселые, что не очень-то устраивало регента хора. Фигляры же от его песен были в восторге, звали с собой. И когда они стали собирать пожитки, Артур пришел в необычное волнение, поняв, что просто с ума сойдет в замкнутом мирке монастыря. И ушел вместе с собиравшим милостыню для обители братом Метью – вместе они догнали тех фигляров и остались с ними.

– Мне тогда было четырнадцать лет, – сообщил Артур. – И, думаю, моя настоящая жизнь началась именно с этого возраста.

Он умолк, глядя на полулежавшую девушку. Она смотрела на него, опершись на локоть, ее длинные волосы пушистой массой ниспадали на траву, а прозрачные, как хрусталь, глаза лучились небесной лазурью. Девушка покусывала травинку, и Артур вдруг нашел это необычайно волнующим. Она такая… привлекательная, доверчивая, манящая. Юноша отвел взгляд, потом, перекатившись по траве, улегся прямо у нее под боком и замер, глядя на небо в вышине. Милдрэд сначала чуть отодвинулась, но он не двигался, и постепенно она тоже устроилась поудобнее, закинула руки за голову. Где-то вдали в застывшем знойном воздухе сладкоголосо щебетал жаворонок, журчала рядом река. Весь мир застыл и, казалось, принадлежал только им двоим.

Милдрэд почувствовала, как Артур пошевелился, и закрыла глаза. Чего ей опасаться? Артур знает, что она леди под защитой монастыря. А потом услышала, как зашуршала трава, когда он придвинулся, ощутила рядом жар его тела. Артур слегка коснулся ее разметавшихся волос, от этого по коже Милдрэд побежали мурашки. Она и сквозь закрытые глаза чувствовала его взгляд, скользящий по ее лицу, по фигуре. Ошеломленно ощутила, что у нее сбивается дыхание, а тело вдруг наливается непонятным жаром.

«Что же я делаю? Что со мной? Он ведь… бродяга!»

Она попыталась подняться, но он удержал ее. Его темные глаза казались бездонными.

– Не бойся…

– Бояться надо тебе! – зашипела она, рванулась, резко отстранив пытавшиеся удержать ее руки. – Что ты себе позволяешь? Да я велю тебя повесить, если еще раз коснешься меня!

Его лицо оставалось серьезным.

– Ты сама хочешь этого.

– Не обольщайся. Я благородная леди! Ты же… никто. У меня жених не чета тебе, я чту свое положение, свою честь и свой род. Ты же… найденыш, возомнивший, что владеешь всем миром. А на самом деле тебя любой может нанять, и ты кинешься служить.

Она отвернулась и стала нервно заплетать волосы.

– Нам надо возвращаться.

Он прошел мимо, молча подал ей руку, помогая спуститься по корням над обрывчиком, поддержал покачивающуюся лодку, пока девушка садилась.

Обратный путь они проделали в молчании. И это оказалось неожиданно тяжело. Артур почти не смотрел на Милдрэд, загребая воду веслами. Она сидела отвернувшись, но ей становилось все грустнее.

Первое слово он произнес, когда они подплывали к берегу у аббатского предместья: сейчас заедут за сестрой Осбургой, и он проводит их к обители, дабы они успели к повечерию, а за уздечкой Артур сходит сам. При этом он держался так, словно это она обидела его. Каков наглец!

Сестра Осбурга быстро заметила, что меж ними не все ладно, и шепотом спросила у девушки, не обидела ли она парня.

– Я? Его? Вы, наверное, считаете меня исчадием ада, а его невинным младенцем!

Артур, поднимаясь по склону Вайля к монастырю, даже не оглянулся на звук ее гневного голоса. В сумке через плечо он нес тяжелый манускрипт, а Милдрэд двигалась следом, увлекая под уздцы ослика монахини. И как же она ненавидела эту его независимую манеру держаться, как ее гневила его гордо вскинутая голова!

И вдруг она поняла, что невольно идет слишком медленно; надеется, что послушный ослик Осбурги заупрямится, что Артур повернется к ней и заговорит. И тогда она ему скажет… Да, что она скажет? Она понимает, что он не домашний раб, не виллан, что она оскорбила его… Это будет унизительно для ее чести? Конечно. Но вдруг ей стало это все равно.

– Да ты совсем утомилась, деточка, – сказала Осбурга, когда они приближались к широкому порталу церкви Святой Марии, а Милдрэд ступала все медленнее и медленнее.

К церкви со всех сторон направлялись прихожане. Милдрэд затерялась в толпе, ничего не ответив Осбурге, и та, понукая свое вислоухое животное, проехала мимо, посоветовав поторопиться – уже отзвучали колокола, из открытых ворот церкви доносились звуки органа.

Мимо Милдрэд прошла укутанная в траурные одежды знатная дама, за которой по ветру полоскалась длинная черная вуаль, потом ее слуги, потом еще кто-то. Милдрэд совсем поникла. Не заходя в церковь, она свернула туда, где в церковном дворике виднелась статуя Девы Марии, простирающая свое покрывало над коленопреклоненными фигурами молящихся. И вдруг недалеко от этого изваяния увидела Артура. Он стоял и смотрел на нее, и когда она поравнялась с ним, загородил ей путь.

– Милдрэд… Миледи Милдрэд, наверное, мне следует попросить у вас прощения.

Она смотрела на него во все глаза.

– Я забылся. Этот день… Это солнце и ваше расположение…

– Погодите, Артур. Вы повели себя, как молодой мужчина с доступной девицей. И это я прошу у вас прощения, за то, что держалась неподобающе. Мать Бенедикта не одобрила бы мое поведение. Но я доверяла вам.

– От этого мне и горько. – Он опустил голову, потом поймал ее руку и, поклонившись, слегка поцеловал, как рыцари целуют дамам, по новой куртуазной моде. Артур не был рыцарем, однако Милдрэд была слишком обрадована их примирением, чтобы опять раздумывать, кто он, а кто она.

– Артур! – Она с трудом подыскивала слова. – Артур, я хочу вас спросить… Это для меня важно. Вы ведь ездите по всей стране, знаете новости, может, поведаете мне, что творится в Англии? Мои родные ведь так далеко, я волнуюсь за них.

Он утешил ее, сообщив, что на востоке Англии пока все тихо, хотя и идет весть, будто граф Норфолкский собирает войска. Но сейчас всех волнует присоединение к мятежникам могущественного Честера. Милдрэд забеспокоилась о своей подруге Тильде, родственнице Честера, гадала, как это скажется на ее так долго откладываемой свадьбе с Мортимером. Артур мог кое-что пояснить: Мортимер сейчас отвоевывает свои земли в Уэльсе, никто не ждет, что он примкнет к какой-либо из партий. К войскам союзников должен был присоединиться и граф Херефорд, но принц Юстас неожиданно захватил один из замков анжуйцев близ его владений, и Роджеру Фиц Милю пришлось начать военные действия против Юстаса. Все ждали, что Херефорду поможет основной сторонник Плантагенета, Уильям Глочестер, но тот недавно вступил в брак и под этим предлогом предпочитает сидеть дома. Однако война уже началась, дороги стали неспокойными, так как многие независимые бароны используют ситуацию, чтобы пограбить, и надо благодарить Небо, что Шропшир оказался в стороне от происходящих событий.