— Еще бы, — признал я. — С таким «копом», как ты.

Он не замедлил нанести мне новый удар. Я бы пожертвовал всеми своими зубами — только бы достать этого типа. Однако я сохранял внешнее спокойствие, откинулся на спинку сиденья и огляделся. Кругом было темно, луна пряталась за сгущающимися облаками, и все же в свете фар я узнал пару знакомых ориентиров и понял, что мы поднимаемся в горы по дороге Бенедикт-Каньон. Я бывал тут несколько раз — при более счастливых обстоятельствах — и хорошо знал дорогу. Она проходила по холмам, некоторые склоны представляли собой крутые обрывы, а другие были пологими. Может, Датч позволит мне прыгнуть в пропасть? Самоубийство… Я попытался пошевелить кистями рук, но веревка была туго затянута.

— Не двигайся, — бросил Датч.

— Проклятая веревка нарушает кровообращение.

Датч хохотнул:

— Он беспокоится о кровообращении. Я ужасно огорчен, Скотт. Подожди немного, и я все улажу.

Я замолчал, ибо мне сильно не по душе были его высказывания. Датч же нанес мне прощальный удар:

— Я слышал о тебе, Скотт. Знаю, что ты ухитрялся отболтаться в крутых переделках. А сейчас, красавчик, тебе не отвертеться.

В чем, в чем, а в этом у меня уже не оставалось никаких сомнений. И раз уж слова не помогут мне выпутаться, нужно что-то срочно предпринять. Но вот что?

Наконец я врубился. Мне уже не спастись. Подонки просто отвезут меня в горы и пристрелят. Швырнут на колени, приставят пушку за ухо и вышибут мозги, как военнопленному в войне без правил. Я оказался не с той стороны нейтральной полосы.

Однако я не оставлял попыток придумать что-нибудь. Мы мчались среди холмов, но где именно? Присмотревшись повнимательнее, я узнал этот отрезок дороги. Мы уже оставили позади крупные загородные фермы. Я вспомнил, как приезжал сюда с шестифутовой блондинкой, называвшей меня «хвастуном». Я вспомнил, что где-то впереди, примерно в миле, была маленькая утрамбованная площадка, на которую мы съехали тогда с дороги и где немного поболтали. Кажется, о Шопенгауэре. За площадкой, чуть ниже дороги, по довольно крутому склону холма проходил узкий карниз, а за ним был обрыв футов в пятьдесят. Я вспомнил, как в ту ночь с блондинкой я из предосторожности поставил машину на заднюю передачу и вытянул до конца ручной тормоз. Но чертова блондинка умудрилась задвинуть ногой ручной тормоз.

В этом месте дорога извивалась, и на крутых поворотах Флем делал не больше двадцати миль в час. Я припомнил, что сразу за той площадкой дорога резко сворачивала влево.

Я вздохнул. Ничего не поделаешь. Если тебя подстрелят, Скотт, какая тебе разница, попадут ли тебе в голову или в спину.

Я ничего не мог поделать со слабостью, охватившей меня, когда я наконец принял решение. Как и с крупными каплями пота, выступавшими на моем лбу. Мои губы пересохли, и я облизал их.

— Датч, — попросил я. — Раскури мне сигарету.

— Что с твоим голосом?

— Порядок. Зажги мне сигарету.

— Ты мне приказываешь?

— Прошу.

— Боишься, а? Не волнуйся, Скотт. Тебе уже недолго ждать.

Он не шутил. Впереди я едва различил то место, где дорога заворачивала влево, а справа виднелось более светлое пятно утрамбованной площадки. Я надеялся, что, пока Датч будет доставать сигарету, его руки будут заняты. Это мне поможет, а если нет, ну и черт с ним. Я все равно не откажусь от попытки.

Он зашуршал пачкой, послышался треск целлофана. Вспыхнула спичка — прекрасный шанс для меня, пока вспышка ослепила его. Но слишком рано — мы были еще ярдах в тридцати от того места, где можно было бы воспользоваться единственным шансом. Шансом спастись или сломать себе спину на отвесной скале, но все же шансом.

Датч вынул сигарету из своих распухших губ и протянул мне со смешком:

— Прими гвоздь в гроб.

Он забавлялся от души.

Я потянулся за сигаретой связанными руками, взял ее, не переставая следить за дорогой, украдкой бросая косые взгляды. До площадки оставалось лишь несколько футов.

Я уронил горящую сигарету на колени Датча, воскликнув:

— Иисус! Прошу прощения. Я…

Я не договорил. Датч, занятый своими коленями, отвел взгляд от меня. Я отодвинул свой зад в правый угол сиденья и, повторив извинение, перенес руки на ручку дверцы.

Мы уже доехали. Справа показалась утрамбованная площадка, где я тогда с блондинкой припарковал машину и где от дороги начинался склон холма, переходящий в отвесный пятидесятифутовый обрыв.

В темноте под рукой Датча сверкнули искры, когда я нажал вниз ручку дверцы и толкнул ее. Дверца распахнулась, и машина резко вильнула влево. Понятно, это помогло. Я оттолкнулся изо всех сил обеими ногами и вылетел из машины, кувыркнувшись в воздухе.

Я опять как бы очутился на том проклятом космическом корабле, только на этот раз приземление было неизбежно.

Позади себя я услышал выстрел, когда ударился об узкую полоску земли на краю дороги, откуда начинался склон, и успел испугаться, что, потеряв сознание, снова погружусь во мрак. Весь воздух словно вышел из меня, но я не чувствовал пока боли ни в вытянутых руках, ни в подбородке, которым пропахал землю. Я беспомощно перекатился через край обочины и заскользил по склону.

С дороги послышался скрип тормозов, потом визг шин. Я цеплялся пальцами рук за землю, пытался зацепиться каблуками, с ужасом чувствуя, как отрываются мои ногти и как замедляется мое движение. Мои руки коснулись камня, когда с дороги раздались вопли. Я развел ладони, насколько позволяла веревка, и ухватился за камень так, будто это был пропуск в рай.

Прошло лишь три-четыре секунды, а я уже оказался футов на шесть ниже края дороги, а машина наверху — судя по доносившимся звукам — только-только остановилась. Я изогнулся и нащупал ногами второй камень. Размером он был примерно с мой череп и, вероятно, такой же твердый, наполовину застрявший в довольно рыхлой земле.

Я уперся ногами в камень, напрягая спину. Камень вывалился и покатился вниз по склону. Я покатился следом. Когда я выбил камень, мои ноги заскользили аккурат вниз. Вытянув руки вверх над головой и приминая траву и мелкие кустики, я перекатился вбок, параллельно дороге наверху.

Я чуть не взвыл от острой боли, пронзившей мое левое плечо. Должно быть, я здорово вывихнул его, когда упал на обочине. Однако я продолжал катиться. Мне казалось, что я произвожу слишком много шума, но я отчетливо слышал топот бегущих ног по асфальту и стук камня, который скатывался с нарастающей скоростью под уклон.

Я несколько раз перекувырнулся и замер, когда шорох прекратился, и через какое-то мгновение камень бухнулся на дно пропасти. Я повернул голову и взглянул на то место, где я выпрыгнул из машины. Я старался поглубже врыться мысками туфель в землю, чтобы не соскользнуть вниз, и задержал дыхание скорее от волнения, чем из опасения, что Датч и Флем услышат меня с расстояния в двадцать футов.

При слабом отсвете автомобильных фар и задних габаритных огней я разглядел силуэты двух мужчин. Один из них резко выкрикнул:

— Что за черт?

Он начал спускаться по склону, остановился и сказал:

— Флем, возьми в машине фонарь. И поторопись!

Флем протопал бегом по дороге и вернулся с фонарем. Датч схватил его, и я постарался изобразить из себя невидимку. После стольких усилий было бы несправедливо, если бы они использовали меня в качестве мишени для стрельбы. Стоит Датчу обнаружить меня, и — я не сомневался — он тут же меня прикончит.

Датч повел лучом фонаря сначала в противоположную от меня сторону, затем в мою. Однако он направлял его ниже по склону. Я мог разглядеть, казалось, каждую травинку и каждый комочек земли, но луч прошел ярда на два ниже моих связанных ног.

Датч раздраженно предложил;

— Давай спустимся и посмотрим внизу. Не исчез же он, черт побери!

Они могли и не знать про отвесный обрыв чуть пониже, но очень скоро обнаружат его. Так что не приходилось разлеживаться здесь, восстанавливая дыхание. От края дороги меня отделяли шесть-семь футов, но я не мог карабкаться вверх, как альпинист.