Обе живо болтали о летнем театральном сезоне на Бродвее, потягивая белое винцо. Гертруда выкурила сигару. Дженет, сверкая глазами, надув губки, прикончила второй бокал.

Потом мы все трое отправились в спальню раздеваться. Я всегда знал, что белье женщины точно соответствует ее характеру, и не удивился лифчику и трусикам Дженет из масляно блестящего шелка с алансонскими кружевами. Белье Гертруды едва ли заслуживало такого названия: грубая белая хлопчатобумажная сорочка и панталоны, похожие на шорты-бермуды.

Когда мы голыми улеглись в постель, Дженет сказала:

— Давай сначала ее.

Гертруда лежала на спине, руки по швам. Она была крепким орешком, с сильным, мускулистым телом, с широкими плечами и бедрами.

Я пустил в ход все свое искусство, и она начала оживать. Ладони мои легко скользили по мощным грудям, тонкой талии, плотным ягодицам. Я ощущал, как разгорается ее плоть.

Дженет, лежа на боку, подперев рукой подбородок, внимательно наблюдала за нами.

Дыхание Гертруды участилось. Я ощутил, как ее руки, обвившие мою шею, все теснее сжимают меня. Я наклонился поцеловать ее взбухший сосок, и мы стукнулись лбами с Дженет, которая обрабатывала вторую Гертрудину грудь.

Я посмотрел на нее с удивлением. Дженет была в неистовстве, ее губы и руки порхали по телу старшей подруги.

— Детка, детка, детка… — бормотала она. — Ну вот, наконец… Зачем ты так долго томила меня?

Подняв глаза, Дженет увидела, что я уставился на нее.

— Ты нам больше не нужен, — твердо сказала она.

Я вышел в гостиную, выпил стакан вина и скорбно подумал, как чертовски мало знаю женщин.

Глава 42

Тем благодатным летом Марта могла предложить развлечения необычайно огромному числу клиенток, явно стремившихся надолго запомнить свое пребывание в Нью-Йорке.

Среди американок были в основном школьные учительницы, с энтузиазмом осваивающие культурное богатство большого города, и деловые женщины, отправляющиеся или возвращающиеся из туров по Европе, готовые встряхнуться в последний раз, прежде чем снова взвалить на себя привычную жизненную ношу.

Попадались и отдельные экземпляры богатых дам из Англии, Франции, Германии, Италии, Саудовской Аравии, Аргентины и особенно Японии. Они не любили давать чаевые, но замученные привычной клиентурой жеребцы обслуживали их с радостью.

Сет Хокинс сыграл дикую «сцену» с двумя блондинистыми шведками-близняшками, о чем рассказывал потом несколько недель.

Артур Эндерс удачно обслужил корейскую куклу-матрону, которая, по его утверждению, источала запах камфорного дерева.

Дама из Франции, за время своего двухнедельного пребывания прокувыркавшаяся чуть ли не со всем штатом жеребцов, заслужила прозвище «чокнутая Клер».

Один из вороных жеребчиков — не Кинг Хейес — влюбился в чернокожую красавицу шести футов ростом, и пришлось принимать меры, ибо он собрался последовать за ней в Сенегал.

Лето шло, и многие туристки стали требовать, чтобы жеребцы приходили к ним в отель. Марта сначала запротестовала, опасаясь возможного вмешательства службы охраны. Но когда оказалось, что частые свидания в гостиницах, мотелях и кемпингах проходят в полной безопасности, она увидела новые перспективы.

— Думаю, надо попробовать создать службу сопровождения, — сказала она. — Большинство твоих мальчиков хорошо одеваются и имеют представительный вид. Множеству женщин нужен спутник, с которым можно просто пообедать, сходить в театр, на прием или куда-нибудь еще. Это чистый и законный заработок. Помнишь, — прибавила она, — я рассказывала о подружках, которые не захотели тащиться на «сцену» в Вест-Сайд? Что, если посылать жеребцов к ним домой?

— Мальчик по вызову?

— Вот именно. Что скажешь?

Я минуту подумал.

— Почему бы и нет? Но только к одиноким женщинам и лучше всего по вечерам. Если красивый жеребец приезжает к замужней даме средь бела дня, соседи тут же начнут пересуды.

— Пожалуй, ты прав. Надо заботиться о репутации клиенток.

Я щелкнул пальцами и вдохновенно произнес:

— Придумал! Я покупаю один из больших обойных каталогов. Если женщина захочет устроить «сцену» у себя дома, жеребец является с парой таких альбомов. Для тех, кому вздумается остановить его и полюбопытствовать, пожалуйста, он — художник по интерьеру.

— Питер, — сказала Марта Тумбли, с обожанием глядя на меня, — ты просто создан для этого бизнеса.

Глава 43

Служба мальчиков по вызову начала работать после Дня труда.[7] Хотя по объему производства она так и не перекрыла показателей трех борделей, ей тем не менее удалось внести значительный вклад в наш валовой доход. В связи с этим выросла потребность в рабочей силе, так что Солу Хоффхаймеру пришлось с удвоенным усердием браться за дело.

В начале октября я встретился с одним из «кандидатов» Сола в задней кабинке «Приюта неудачников». Симпатичный мальчик был похож на молодого Пауэра Тайрона,[8] и я старался запудривать ему мозги как можно убедительней. В награду я получил лишь негодование и презрение.

Пообещав прибить меня, он вскочил и убежал. К фиаско — далеко не единственному — я отнесся философски. Голодающие артисты, которые с ходу инстинктивно отвергали возможность легкого заработка, вызывали у меня завистливое восхищение.

Прихватив кружку пива, я вернулся к стойке бара, и тут откуда-то снизу раздался гнусавый голос:

— Всех не уговоришь!

Я глянул на настырного типа. Хлипкий коротышка в засаленном дождевике, ростом мне под подбородок. Рябое лицо со сморщенными щеками. Маленькие косые глазки и черные усики величиной с зубную щетку. Лопоухий, с синими губами.

— Прошу прощения, — холодно сказал я.

— Давай проси, — предложил незнакомец, по-волчьи оскалившись в усмешке. — Люблю, когда меня просят. Я видел, как ты в закутке вербовал хорошенького мальчишечку.

— Не понимаю, о чем речь.

— Все ты прекрасно понимаешь, — сказал он. — Зовут тебя Питер Скуро, и ты только что пытался заполучить нового жеребца для своего кошатника на Семьдесят пятой улице. Пошли потолкуем…

Он повернулся и заковылял в кабинку, из которой я только что вышел. Теперь я видел, что на нем черный ортопедический башмак с подошвой в три дюйма толщиной.

Мгновенная паника утихла, верней полностью испарилась, но это дела не меняло: он знает, как меня зовут и где меня искать. Я нехотя потащил свое пиво обратно в кабинку.

— Зовут меня Квинк, — сказал человек. — Сидней Квинк. Руки не подаю.

— И на том спасибо, — насмешливо ответил я.

— Тебе, наверно, любопытно узнать, что именно мне известно, — сказал Квинк со своей отталкивающей гримасой. — Почти все. Ты руководишь двадцатью с лишним жеребцами и двумя горяченькими заведениями на Семьдесят пятой и Семьдесят шестой улицах. Клиентов поставляет баба из магазина готового платья на Мэдисон. Точно?

— Кто это вам сказал? — спросил я.

— Птичка на хвосте принесла.

Я припомнил костлявую тетку с ее вопросами.

— А зовут эту птичку Люсиль?

— Не спрашивай, и мне не придется врать. Дело у тебя неплохое, я бы в нем поучаствовал.

Я решил, что, если дам слабину, мне конец.

— А я думал, таких маленьких и страшненьких копов не бывает на свете.

Квинк передернулся.

— Ну-ну, — буркнул он, — не будем переходить на личности. Давай лучше к делу. Пяти грандов хватит.

— Да ты с ума сошел! — взорвался я.

— Тебе остается неплохой кусок, — спокойно заметил он.

— А что я получу за эти пять грандов? — поинтересовался я.

Сидней Квинк наклонился над столом, и до меня донеслось его зловонное дыхание.

— Молчание, — сказал он.

— Молчание?

— Так точно! — Квинк снова показал гнилые зубы. — А если не принесешь капусту, я к копам не пойду. А пойду в бульварные газеты или на телевидение. Посмотрим, как они разукрасят эту историю: «ГРАЖДАНЕ ИСТ-САЙДА ПЛАТЯТ ВЕСТ-САЙДСКОМУ ПЕТУШКУ. НАСТОЯЩИЙ ХАПУГА».