М-да. Я чуть повернул голову вправо и увидел его. Пока еще далеко — в дальнем, или западном, конце коридора восточного крыла. В общем, где-то там — я не мог определить точно. Восток то был или запад — с тем же успехом это мог быть север или юг, — короче, где бы это ни происходило, в подвале находился Альда Чимаррон. Он явно спешил, немного нагнувшись вперед, может быть, чуточку прихрамывая — «бум-бум» или «бом-бом», — но он неуклонно приближался, надвигался на меня как разъяренный локомотив, скрежеща всеми своими железяками.

Не будь я взрослым человеком, я бы наверное закричал. Ужасное разочарование постигает человека, когда он все свое мастерство вкладывает в выстрел и обнаруживает, что в стволе был холостой патрон. Или же старается, старается, старается и ничего у него не выходит. Никто еще не говорил никому: «Если в конечном счете ты ничего не добьешься…» Потому что на пути к большому успеху человек должен иногда испытывать маленькие радости, иначе какой смысл творить добро?

Конечно, я не зациклился на этих размышлениях и не стал жевать сопли. Я настолько быстро втолкнул Романеля в морг, что наш пробег повысил температуру в помещении, наверное, на два градуса, затем, едва не выбив двойные двери, вылетел наружу. И еще до того, как я добежал до красного «субару» — по крайней мере жестянка стояла там, где я ее оставил, — я понял, что совершил глупость. К счастью только одну, но и одной часто бывает более чем достаточно.

В то время это было здравым решением — поставить машину левой стороной как можно ближе к бетонной стене, чтобы оставить место для проезда других автомобилей. Но теперь это означало, что я не смогу забраться в нее с левой стороны: мне придется воспользоваться той же дверцей, через которую я засуну Романеля… если, конечно, дело дойдет до этого.

Поэтому я остановился у машины, распахнул дверцу и сорвал зеленое покрывало с Романеля и его коляски. Черт, эти проклятые ремни… Надо скорее снять их. «Бум-бом». Очень близко, совсем близко. Отцепив ремни, я схватил Романеля за руки и — «бом-бум» — буркнул: «Извини, старина». В тот же момент зашвырнул его в машину. Не успел мой клиент хлопнуться на сиденье, я уже разворачивался, сжимая в левой руке свой «смит-и-вессон» 38-го калибра. И вслед за этим раздалось «Ба-бах!»

Да, сразу после этого: то есть я разворачивался не совсем шустро. Чимаррон стоял в открытом дверном проеме в дальнем конце морга. Его фигура была хорошо видна в свете флуоресцентных ламп. Судя по звуку, он стрелял не из своей пушки 22-го калибра, а скорее из «магнума-357». Пуля прошла через открытую дверь, перед которой он стоял, через сумрачное пространство морга, вышла через широкую двойную дверь, из которой только что выскочил я, и чмокнула меня в правый бок, чуть выше большой берцовой кости, потом вонзилась в машину за моей спиной с треском раздираемого металла.

Я был уверен, что пуля слегка задела меня и не принесла особых разрушений, но все равно меня отбросило к машине, и моя спина произвела грохот, в сравнении с которым выстрел был звуком детского поцелуя. Я вскинул свой 38-й и два раза выстрелил в Чимаррона. Его туша еще какую-то долю секунды торчала в проеме, затем исчезла из поля моего зрения.

Я буквально нырнул в машину, навалившись на Романеля и по дороге потоптав ему ноги. Извлекая из кармана ключи, я произнес, на тот случай, если у него было хотя бы смутное представление о том, что здесь происходит: «Извини, старина. По-нормальному я извинюсь позже, если будет это „позже“. А пока придется потерпеть, старина».

Я вставил ключ зажигания, но прежде чем повернуть его, наклонился вправо — разумеется, слегка помяв при этом Романеля, — еще два раза пальнул в ту дальнюю дверь, затем включил двигатель и рванул с места, чиркнув шинами по асфальту, с такой скоростью, что правая дверца «субару» захлопнулась сама по себе.

Я вдавил педаль до упора, как выражаются гонщики, чудом избежав нескольких столкновений на западной стоянке и вырвался на Мак Довел-роуд. Мои пальцы нащупали рваные дырки в пальто, в рубашке и приличное отверстие в правом боку. Рана в принципе была неглубокая и не опасная, но уже начинала болеть. По бедру текло что-то теплое и липкое — не иначе, как подогретая кровь. Кроме того, где-то в самом основании черепа у меня было неприятное и какое-то сосущее ощущение, а спину ласкал щекочущий холодок. Дело в том, что я вспомнил Альду Чимаррона, который получил удар кузнечным молотом и не вырубился, затем свалился на пол, но поднялся до неприличия быстро, затем хромал за мной следом по всему коридору. Я знал, я был абсолютно уверен, что он не сможет погнаться за вами, схватиться за бампер и швырнуть нас вместе с машиной на обочину. И все-таки…

Поэтому я гнал на всех парах, следуя совету старого мудрого философа-негра — тогда он был негром, до того, как Национальная Ассоциация Помощи Цветным Народам переименовала его в чернокожего — Сэчела Пейджа, который сказал: «Не оглядывайся назад: возможно, за тобой что-нибудь гонится».

Глава 17

Через пять минут бесплодных попыток найти общий язык с Клодом Романелем, я примирился с тем фактом, что в нем больше было от растительного, нежели от человеческого мира, по крайней мере, на данный момент, если не навсегда; сел за телефон и набрал по прямой связи Голливуд, Калифорнию, отель «Спартанец», комнату 214 — апартаменты доктора Пола Энсона по соседству с моим жилищем. По четвергам Пол работал только полдня, может быть, он уже дома.

Мы с моим клиентом оказались в поистине вшивом мотеле на окраине Темпа в нескольких милях к югу от Скоттсдейла. Оглянувшись назад, я констатировал полное отсутствие Альды Чимаррона, полицейских машин, признаков преследования. Еще раз убедившись, что на хвосте «субару» никто не висит, я загреб в первый мотель, где были свободные места. Машину припарковал перед мотелем и затащил Романеля в комнату, приняв все меры предосторожности, чтобы никто этого не заметил. Поверхностную рану в боку временно замотал полотенцем, спрятав его под пояс, и если не считать легкого жжения, она меня не беспокоила и не затрудняла движения. Синяя куртка, белая рубашка и штаны, конечно, пришли в негодность, поскольку были порваны и испачканы кровью. Зато я мог считать, что мы с Романелем на какое-то время находились в безопасности, но что будет потом?

Во всяком случае, с телефонным звонком мне повезло. Пол был у себя — не завернул ни в свой клуб, ни в бар, ни в женский будуар по пути с работы домой. Не совсем обычно для 1.30 дня по аризонскому времени, что соответствует полудню в Калифорнии.

Когда Пол ответил, я назвал себя и перешел прямо к делу, игнорировав его «Привет!» и «Какого черта ты делаешь в этой пустыне?»

Когда я закончил, он сказал:

— Значит, твой осведомитель говорит, что эти подонки пропустили через его голову электричество?

— Так он утверждает.

— Опиши еще раз аппарат с циферблатом и странными пластинами.

Я рассказал Полу все, что запомнил, и этого было немного, потому что в те минуты меня больше заботил Романель и то, каким образом вытащить его — и себя заодно — из больницы. Но Пол заметил:

— Все правильно. Эта штуковина на красном столе — она, кстати, называется тележкой скорой помощи — похожа на дефибриллятор. Тем более, что у других аппаратов нет таких пластин.

— Эту штуку применяют в больницах, когда у кого-нибудь останавливается мотор?

— Именно. Эти пластины прикладывают к груди по обе стороны сердца, нажимают кнопку на рукоятке и посылают ток от одной пластины на другую, через сердце, чтобы встряхнуть его и вернуть к жизни. Вот так эта штука работает. Но, судя по твоим словам, они прикладывали пластины к голове твоего приятеля. Это невероятно и к тому же очень опасно… — Он помолчал и прибавил: — Немногие госпитали имеют аппаратуру для ЭКТ или электроконвульсивной терапии, как иногда называют электрошок. Но почти в любом есть дефибрилляторы, которые используют в критических ситуациях для сердечников. Но применять дефибриллятор таким образом… Это не укладывается у меня в голове. Сила тока всего несколько миллиампер, однако в неумелых руках он может искалечить человека, даже убить его, все эти нежные нейроны, синапсы и хрупкие извилины в мозге разрушаются как стекло, когда в него попадает крикетный шар. Если они действительно это сделали… хотя у меня уже нет в этом сомнений, Шелл. Ты говоришь, что этот человек в сознании, но не может разговаривать: издает неразборчивые звуки. Пытается что-то сказать, но у него не получается. Верно?