Впихнул связанного в боковую комнату. Тут охорашивался перед зеркалом — мешковатый, бородатый, суглобый чернец-лихач в синем балахоне. Юлил в шелковой, заанафемствовал вдруг навстречу связанному (это — Вячеслав).

— Анафема богоотступнику!.. А навстречу Гедеонову:

— Осанна, властитель подлунный! Бог спас тебя от явной смерти.

Буркнул себе в бороду вдруг:

— Черт колеса все побил, за ним ездивши!

— Заткни хайло, черт!.. — захохотал визгливо генерал в бороду лихачу. И, повернув искривленное лицо в сторону, выпалил: — В морду дам, батя, пошел ты к черту с богами, сам я себя спас!.. Ха-ха-ха!.. Вот что я скажу вам, друзья, мать бы… Вы — три свидетеля: бог (кивок в потолок), черт (кивок на лихача) и ублюдок (кивок на связанного). Потому что человек — вообще ублюдок: ни черт, ни бог. Так вот, дорогие свидетели: надо покончить с революциями. Ведь все революции сводятся к тому, чтобы диавола признать богом на земле… Дьявол — это жизнь, движение, ломка, страсть, а бох — вечный покой, благость, тихий свет… Два стана сражаются, мать бы… один — во имя бога, но дьявольскими средствами (исторические религии, священные монархии, пропитанные кровью); другой — во имя дьявола и тоже дьявольскими средствами, впрочем, иногда и божескими… Так вот — кто лучше?.. Оба лучше!.. Через определенные периоды станы эти меняются ролями, но суть остается та же: толпа жаждет избавления от страданий и этим самым нагромождает гору еще больших страданий, мать бы… А бог и дьявол — это только лики двуединой правды жизни, стороны одной и той же монеты — орел и решка. Кто же выигрывает, мать бы?.. Тот, у кого монета с двумя орлами по обе стороны — или там с двумя пентаграммами, с двумя, словом, знаками выигрыша по обе стороны, мать бы… Не так ли?.. Короче — ложь — вот мерило вещей, а правда — это только одна из дочерей лжи.

— Еретическая мысль, что вы, ваше превосходительство!.. — возопили кругом. — Христос победил дьявола!.. Крестом!..

— А по-моему, — крутился Гедеонов, — дьявол победил Христа… крестом!.. Ибо раз Христос признал, что нужно принести себя в жертву, что нужно расплачиваться собственной кровью и ребрами за неудачное творение свое, за мир (ибо Христос считал себя творцом вселенной) — тем самым признал он, Христос, правоту и победу Дьявола… В идее искупления есть признание вины… Так кто же виноват в страданиях людей? Конечно, искупающий свои ошибки, а не Дьявол, побеждающий. преодолевающий даже чужие ошибки и неудачи творческие… Вот оне, обратные стороны медали, мать бы… В космосе: начало есть конец, конец есть начало (замкнутый круг); в религии: Бог есть дьявол, дьявол есть Бог; в общественности; деспот есть народоизбранник, народоизбранник есть деспот; в морали: ложь есть истина, истина есть ложь, и т. д. Так что в известный период и в известной мере грех будет святостью, а святость — грехом. Вы поняли, к чему я клоню?.. Лихач, бодаясь шишкой, гукнул:

— В мою ты сторону гнешь, вижу… Плевать! Крутясь и лютуя дико, продолжал Гедеонов:

— Не в Тамаре дело… Не плюй в колодец, лихач… ты только черт, а не дьявол… Ты думаешь, за шишку твою ты взыскан… Тут математический расчет: предупреждение великого бунта… Узнают сиволапые, что вот, дескать, нашему брату, мужику, сама… отдается или там дочки ее… Тамару нет, не думай, анафема, убью!.. Мать бы…

— Тамара тожеть моих рук не минет!.. — шмурыгнул носом лихач Вячеслав.

— Убью, черт!.. — скрежетал Гедеонов, извиваясь. — Вот что; тут риск, мать бы… страшный риск!.. Или через тебя, сиворожего черта, мы все спасемся (Россия то есть, да и весь мир), или погибнем окончательно… По-моему, погибнем — все мы через тебя погибнем, лихач!.. Дело обстоит так: насущный хлеб (земля — мужику) и вино новое, не от камня, от сердца чудодеемое (с дочерьми — мужику)… Поняли меня?..

Вячеслав кивнул головой утвердительно:

— Конечно, мужику, не все же вам, сухопарым. Мужик — всему голова. Это я очень хорошо понимаю. И чую, к чему гнешь — в отставку меня хочешь, чтоб вот этого замухрышку… (кивок на Крутогорова). Не бывать этому!..

— Вот и дурак!.. — горячился Гедеонов. — Не твоего это ума дело… Пойми: земля (хлеб) землей, а вино новое (любовь царицы, скажем) — вином новым… Пока существует тайна вселенной, до тех пор и будет мучиться человечество со всеми своими революциями, достижениями, хлебом, свободой, счастьем. Но если тайна откроется? Тогда что?.. Тогда от великой скуки люди подохнут, мечтая о страданиях и чуде тайны… Ибо счастье человечества (и несчастье) — в искании, в созидании тайны, в творении вина нового… Пусть это вино новое — рабство — но человечество страшится вечной свободы, как и вечной жизни, как и вечной смерти. Любо ему умирать — и воскресать… и пить вино новое!.. Если победишь и убьешь смерть — открытие тайны тайн — можешь ли ты потом воскресить ее (смерть) для духа неутолимого вечной бездны твоей? И не адом ли твоя вечная жизнь тебе будет?.. Твой рай?.. Твоя свобода?.. Вот почему в тысячный раз повторяю — плюньте на жизнь и смерть — творите в вечном воскресении вино новое, не от камня, от сердца чудодеемое!

.. Ныне вино это — страсть, любовь ее и ее дочерей к мужику…

— Но это… Это кощунство!.. — завопил кто-то… — Это разврат, апокалипсический зверь!..

— А о чем же я говорю, как не об Апокалипсисе?.. — не унимался Гедеонов. — Сроки приблизились… Гибель неизбежна, если для человека и его творческий взлет не победит и Бога, и дьявола. Встретились лицом к лицу: Бог, дьявол и человек (до этого они блуждали где-то в потемках, прячась друг от друга). И встретились в России, мистическое значение которой в современном Апокалипсисе дано для всего мира (крушение царства через крушение духа в прелюбодеянии — и воскрешение в вине новом). Вот он, лихач, то есть вычеловечившийся черт (кивок на Вячеслава). Он взял ее, взял ее дочь (но не Тамару, врешь, анафема!) — претвори воду в вино. Мужик берет богиню и ее дочерей — ха-ха-ха!.. Но вино не было бы вином, если бы его не обновляли… если бы оно не бродило… И я говорю: вот Бог, вот черт, вот человек: бери, человек, жену земного Бога — бери и дщерей ее, царевен, твори вино новое, спасай положение!.. Слышишь, Крутогоров?.. Это к тебе относится. Все тебе прощу. Возвеличу тебя, небесный Бог благословит тебя сейчас. Царем —

в душах — будешь. Ну, так отвечай, согласен договор вина нового — страсти?

Загадочно молчал Крутогоров. Лихач-Вячеслав ерзал у зеркала, охорашиваясь. Рыдал в углу духовный, закрыв лицо руками и содрогаясь.

Тогда Гедеонов бросил в пустоту глухо:

— Значит, быть великому бунту. Вино новое будет творить сам Сатана. Оно и лучше. У Сатаны я пристроюсь, как у родного… Чтоб жить и душить мужиков (без этого я не могу). Эй, стража!.. Сюда!..

Стража тут как тут.

IX

Из раззолоченного гранитного дворца Крутогорова ночью же увезли в старую, облезлую крепость, в подземный каземат.

Везли Крутогорова шумными улицами. Жуткие вились за ним, с горящими глазницами, призраки. Острым западали в сердце ножом предсмертные ночные голоса и зовы: город гудел и выл, как стоголовое чудовище… заливал багровым заревом небо, кровавым заревом. Выбрасывал из своих пастей тучи смрада. И жрал, жрал молодые трепетные жертвы, разбросанные по заплесневелым мертвым каменным трущобам… Гул улицы не заглушал стонов людских.

Только двуногие веселились, разодетые, в раззолоченных, пропитанных кровью дворцах и капищах… Из-за огромных зеркальных окон, из-за дверей кабаков неслись визги, крики и песни скоморохов, публичных девок и актерш, пьяные голоса и грохот. А по улицам, черным развертываясь свитком, текли реки все тех же праздных, сытых, тупых и хищных двуногих животных. Но кто-то клял: о город, логовище двуногих, проклятье тебе! За слезы, за поругание чистых сердцем… Проклятье, проклятье тебе, палач радости, красоты и солнца! Проклятье тебе, скопище человекодавов, кровопийц и костоглотов, грабящих, насилующих и убивающих не как разбойники, дерзко и смело, а как тати — исподволь, скрытыми от глаз путями, во всеоружии знания и закона…