— Пусть они неизменно преданы тебе, — говорила она, — но все же будет лучше, если и они получат свою награду. Пожалуй, ведь и они окажутся непокорны, если тебе нечего будет давать им.

Князьям подобает награждать верных своих воинов, потому что тому, кому нужны люди для войны, мало толку в подневольных слугах и лучше, чтобы служили ему по доброй воле. Нынче же слушаются лишь по принуждению, и князья, которые должны бы прилагать все усилия, чтобы помогать своим рыцарям, скорее стараются погубить их.

Но пора вернуться к рассказу о Дитрихе.

Еще раз витязи Дитриха простились с гуннами и поехали в Гран, где собиралось войско. Сам Этцель выехал их провожать. Из Грана войско двинулось вперед через Истрию, а Этцель вернулся назад в свой замок.

Жители Полы вместе с оставленными там Эрменрихом воинами сами вышли навстречу гуннскому войску и подчинились Дитриху, и Дитрих простил им их измену.

В Падуе засел с большими силами сын Эрменриха, Фридрих, и надеялся завлечь воинов Дитриха в неблагоразумные битвы, но им до времени было строго наказано избегать встречи с врагом. Один только Вольфгарт тайно пробрался вперед с небольшим отрядом и напал на врагов. Ему посчастливилось, и Фридрих, понеся большой урон, должен был бежать, оставив победителям значительное число пленных и между ними сына Сибех, которого Вольфгарт сейчас же приказал повесить перед городскими стенами.

Страшное зрелище открывалось перед воинами, когда шли они по опустошенной стране; в Равенне же тела женщин и детей, перебитых Эрменрихом, валялись на улицах без погребения. Дитрих приказал их похоронить и, не найдя здесь врага, двинулся дальше, потому что он слышал, что Эрменрих засел в Болонье. И тут действительно увидали они большое войско.

При виде врага войско гуннов остановилось, и Дитрих собрал военный совет. На совете Рюдигер сказал:

— Я предлагаю разделить войско пополам: одна его часть обойдет врага и станет у него с тылу, другая же часть останется здесь. Завтра же на рассвете мы смело и бодро начнем битву.

Так и сделали. Дитрих сам стал во главе той части войска, что должна была обойти врагов с тылу; начальство же над остальным войском передал он Дитлейбу из Штейера.

С дикими криками и громким ревом рогов бернские воины ворвались в ряды своих противников, не успевших в такой ранний час приготовиться к битве. С такою же стремительностью бросился вперед и Дитлейб и, прорвавшись через неприятельские ряды, скоро встретился с Дитрихом. Тут оба они повернули назад и стали рубить направо и налево, прокладывая себе во все стороны дорогу в толпе врагов.

Целый день продолжалась страшная резня; с наступлением вечера Дитрих хотел было объявить перемирие, но Вольфгарт отсоветовал ему: это только дало бы врагам время собраться с силами. Итак, бой продолжался и ночью, и когда снова появилось на небе солнце, на поле битвы все еще бились кое–где разрозненные кучки. С рассветом многие воины, прекратившие битву от усталости и изнеможения, вернулись на поле сражения, и еще много пало тут отважных и доблестных витязей.

Так было разбито и второе войско Эрменриха, и этот бесстыдный зачинщик всех междоусобий и бедствий опять бежал с поля битвы. Вместе с ним спаслось немало славных и отважных бойцов, но также и совет–ники его, Сибех и Рибштейн. За ними погнались с безумной стремительностью воины Дитриха и впереди всех Экегарт, но все же не успели они помешать Эрменриху, Сибех и большинству беглецов укрыться в Болонье; однако Экегарту удалось–таки нагнать Рибштейна, и он отсек ему голову в награду за убийство Гарлунгов.

Теперь победителям предстояло тяжелое и печальное дело: похоронить мертвых и подобрать раненых. Все поле битвы, насколько хватало глаз, было покрыто человеческими телами. Много пало тут и знатных рыцарей, и между ними Экегарт, Амелот, Хельмшарт и Юбарт. Но особенно горько стало Дитриху, когда увидал он тело молодого Альфарта. Со слезами поцеловал он его в уста и воскликнул:

— О горе мне, верный мой воин! Вечно будут оплакивать тебя дамы, слушая рассказы о твоих подвигах!

Громко рыдали и жаловались воины и друзья убитых, когда погребали мертвых: одни ломали руки, другие рвали на себе волосы, те падали наземь и лежали как мертвые или же били себя в грудь в то время как опускали в могилу их отца или сына. И все они почти ослепли от слез.

После погребения мертвых Дитрих в глубокой печали покинул поле битвы и поехал со своими воинами прямо к городу Милану. Там просил он Рюдигера и всех слуг Этцеля сделать ему одолжение — остаться на время и хорошенько отдохнуть. Тут пробыли они целых восемь дней, и слуги Дитриха наперебой спешили служить им и ухаживать за ними.

Дитрих оставил свои войска в Берне и Милане и сейчас же покинул римское царство. Гарду передал он отважному Экегарду, а сам вместе с маркграфом Рюдигером поехал к гуннам. Гонцы их спешили вперед в Этцельнбург. Они несли Этцелю и добрые, и злые вести и рассказали ему обо всем, что было там и хорошего и дурного.

В это время подъехал и сам Дитрих Бернский. Этцель с супругою своею, Хельхой, вышел к нему навстречу. Рад был Этцель Дитриху и засыпал его вопросами, и Дитрих подробно рассказывал ему все как было и просил знатную королеву вместе с ним оплакать его воинов, павших в бою. Королева Хельха исполнила его просьбу.

Тут и конец этой песне.

БИТВА ПРИ РАВЕННЕ

Если хотите вы послушать старинные рассказы о чудесных подвигах славных витязей, то надо вам помолчать, и я расскажу вам о великом походе и о том, как потом бернский витязь защитил свою землю от короля Эрменриха. Король этот задумал силою присвоить себе римские земли: Падую, Гарду, Берн, — всем этим хотел он владеть один. Потому–то и поступил он так, как сказано. Королю Дитриху причинил он большое горе: грабежом и пожаром опустошил он его землю. Король римского царства, поверьте мне, после того набега[15] всего лишь год один прожил еще в земле гуннов. Воины его, оставшиеся там, приготовили ему много горя.

До того времени, как я слышал, с уст его никогда еще не срывалось ни одно дружелюбное слово об Эрменрихе. С огорчением видела щедрая, знатная Хельха, что король Дитрих не переставал проливать горькие, обильные слезы.

— Очень хотелось бы мне знать, о чем это так глубоко скорбит король Дитрих, — говорила щедрая Хельха, — быть может, я могла бы утешить его в его скорби.

Позвала она к себе маркграфа Рюдигера и попросила его сходить к Дитриху и узнать, не обидел ли его кто–нибудь в гуннской земле.

— Все еще оплакиваю я моих витязей, которых потерял я в битве, — отвечал Дитрих на расспросы Рюдигера, — теперь же еще вдвойне печалит меня то, что Эрменрих опять опустошил мои земли и я не мог помешать ему в этом.

— Если об этом только скорбишь ты, — отвечал ему Рюдигер, — то утешься: Этцель решил весною снарядить для тебя новое войско.

Так желал король Этцель, и многие славные витязи обещали участвовать в походе. Но королева напомнила, что до похода Дитриху следовало еще обвенчаться с ее племянницей. Бернский витязь готов был охотно исполнить ее желание, а потому поспешно отпраздновали свадьбу.

В ту же ночь приснился Гельхе зловещий сон: приснилось ей, что свирепый дракон прилетел к ней в комнату, схватил обоих ее сыновей и растерзал их. От ужаса она проснулась.

Через несколько недель после свадьбы войско было готово к выступлению. Тогда сыновья Этцеля, Орт и Тарф, пошли к своему отцу и стали просить его позволить им принять участие в походе, хотя бы и не участвуя в битвах: для этого, знали они, они были еще слишком молоды. И Этцель и Хельха не соглашались на это, но сыновья просили неотступно, а Дитрих поклялся, что сам будет порукою за жизнь молодых князей, и король гуннов наконец не устоял и согласился, тем более что и сам Дитрих намеревался в первый раз взять с собою в поход младшего своего брата, Дитгера.