Удивленная Джулия не понимала: о чем?

Но фиксируя странную помесь цветов, уже созданной здесь обстановки, Друа-Домардэн было кистью рванулся.

Но вздрог: — и —

— упавшая в обморок кисть вяло свисла.

Сэднамен, — из пятен серых, — впятнил:

— Поль Буайе: я учитель Поля Буайе, еще, Луи Леже[44]… мм… МЭН…

Ждали, что скажет:

— Знал.

А Пжевжепанский, склоняясь к Сослепецкому:

— Он — из Австралии, с год лишь, с прекрасною сертификацией — в гранд-Ориан: по мандату из Лондона; послан — с секретными целями; от легкомысленных шуток Максима Максимовича, тоже гроссмейстера, он с нашим штабом списался: и — через Земгор.

Наблюдали, как дергался палец на палец, при пальце, отставленный, вставленный, — на неподвижно лежащей, как мертвой, его левой кисти; мизинец же правой, вправляющий пуговицу, — на показ для других; то — десница; а шуйцей[45] — под скатерть, поймав на ней взгляд Сослепецкого, точно меж ними вдруг непобедимая острая очень прошлась неприязнь.

И тут подали чайные чашечки: севрский фарфор, леопардовых колеров, — с пепельно-серыми бледнями, с золотоватыми блеснами.

Севрский фарфор леопардовых колеров

Чашечку чайную, — севрский фарфор леопардовых колеров, — взяв двумя пальцами, чтобы разглядывать росписи: пепельно-серые, красные пятна.

— Ке сэ рависсан![46]

— Регардэ![47]

Тигроватко предметик сняла:

— Что, прелестная, — да?

Безделушка: пастушка фарфорово-розовая, с лиловато-сиреневым тоном:

— Пастушка: Лизетта!

— Максятинский князь приобрел обстановку, — по случаю: распродает.

— Ке ди т'эль?[48] — протянулась Лебрейль.

— Жаль: отшиблена ручка!

— Была — с флажолетом; играла на нем — пасторали, над бездной: эль а тан суффэр[49].

Пшевжепанский, застыв, как оскалясь, — под локтем у Джулии, пав в ноги ей, чтоб прыжком оказаться в беседе: свой вкус показать, как оценщика старых фарфоров; тут что-то случилось с Друа-Домардэном —

— парик, борода, стекла черные, точно кордон, быстро выступивший, защищаться стал лицо: за очки, за парик, — оно село, взусатилось, импровизируя жест кандидата на красную ленточку Лежион д'онер[50], с неожиданной словоохотливостью объяснял он, что — ехал в Москву с мадемуазель де-Лебрейль, своим секретарем, своим другом — куа?5 |Тут — комедия: он, сама, виза, — в Москве сел без визы; имел тэт-а-тэты с кадетами.

Скажем и мы от себя: в кабинэ сепарэ[51] он случайно сошелся с Пэпэш-Довлиашем, московским масоном, «фразуцом» по стилю, кадэ (психиатр); кабинэ сепарэ[52], потому что — с запретною водкой, скавьяр молосбль [53] (это — выучил) и под напевы гнусавенькой Тонкинуаз [54] запевал Николай Николаич, Пэпэш-Довлиаш).

О, дорожная скука: фи донк[55] — ожидать глупой визы!

Москва — только станция!

Так с разговора о качествах севрских фарфоров — к задачам войны; закрутил бороды кончик бронзовый.

Гекнуло тут: громкий гек, точно в уши влепляемый, но обращаемый к Джулии:

— Ля бэт юмэн![56]

— Друа д'онер: друа де л'ом![57] — пояснял Домардэн.

— Друа де мор![58] — геком, в уши влепляемым, в ухо влепил Пшевжепанский.

— Бьен дй, мэ мордан![59] — повернулся с кривою усмешкой к нему Домардэн, будто с вызовом; и —

— дрр-дрр

— ДРРРРР —

— выдрабатывали залетавшие пальцы, вцепляясь ногтями в пятнастую скатерть.

Мадам Тигроватко ушла, влокотяся, в подушечки, в тускло-оранжевые; на мизинец изогнутый нос положила; играла икрастой ногою на свесе.

Черная ручка с кровавым цветком

Мадемуазель де-Лебрейль, чтобы это прервать, стала взаверть, бросая блеснь черночешуйчатой талии нервно; портьеру рукой подняла; и — лорнировала, восхищаясь: гранаты, пестримые смурыми мушками, стены диванной; и шторы — коричнево-черную гарь, из ковров желто-пепельных, точно курящихся дымом, и скатерть, и вазы оранжевой выблески:

— Вла с'э ля фламм. Ву з'эвэ з'энсандьэ вотр мёбль пар се руж. (Вот так пламя: вы мебель свою подожгли; я — ослепла.)

Друа-Домардэн даже голову вытянул прямо туда, где — два кресла гранатовые, как огнь, распылались на бледно-зелено-желтые тускли, пятнимые еле; в гранатовом кресле орнамент теней; в нем сидит манекен, вероятно: перо утонченное, вскинуто точно над красным креслом; конечно, мадам Тигроватко — художница, так ли?

Черч тенл из кресла взлетел; и перо под драпри протопырилось; а у Друа-Домардэна углом брови сдвинулись в платомимическом жесте, напоминающем руки, соединенные ладонями вверх.

Точно пением «Miserere» пропел этот лоб: а в ответ из диванной, как арфы эоловой вздох!

Вскрик Лебрейль на всю комнату:

— Юн фамм нуар! (Это — черная женщина!)

Из-за портьеры же крокуса красный цветок зажимала, как веточка, тонкая, черная ручка.

Пан Ян, приседая, как будто собравшися прыгнуть — с окрысом, — став красным, и ртом, и зубами, сквозь воздух впивался в Друа-Домардэна; став синим, как труп, Сослепецкий встал; и — тотчас сел. А мадам Тигроватко:

— Сэ рьен: повр фамм; элль а тан суффер. (Нет, пустяки: о, бедняжка, — так много страдала.)

По-русски:

— Она добивается визы во Францию!

Тут же в диванную:

— Мадам Тителева?

Мадам Тителева

И оттуда, где ручка качала цветок, — закивало перо; и явились поля черной шляпы: под ними лица — пятно черное (все завуалено), рот обнаженный и красный, а губы разъехались на меловом подбородочке с пренеприятной гримаскою —

— с тоненьким —

— «Ну?».

Тут Друа-Домардэн, позабывши про пальцы, — с отчаяньем ставки последней до… до… до того, — что —

— с положенной позы рука как сорвется — к губам: дергать, мазаться пальцем о палец! А задержь — вдогонку; кисть сжатая — под подбородок: упала на кресло!

Все — миг!

— Юн приэр[60], — обратилась к нему Тигроватко.

— А во сервис[61], — слишком громко: взволнованно громко!

Ему объясняли: содействие, визу, он может достать, — для мадам; жест — к головке.

Головка в портьере ждала: можно было подумать, что дамочка, тут же присев за портьерой, прилипнув, как кобра, к стволу баобаба, — нацелившись на леопарда, готова — зигзагом: слететь с баобаба.

«Простите, мадам: я забыла о вас; вы зайдете узнать о решении».

Черная дамочка, змейка, протянутая плоскочерным листом, как у кобры, конечности верхней, а не плоскочерными, вытянутыми полями увенчанной черным пером черной шляпы, — не вышла, а вылизнула перед ними: перчатка — до локтя; осиная талия; вовсе безгрудая, вовсе безбокая, — черная вся; потекла; их минуя, на шлейфе (а не на ногах), как змея, на змеящемся кончике хвостика.

Всех поразил под густою вуалью ее подбородочек: бледный, как мел; он — с улыбкой безглазой и злой: ртом глядел, как кусая; перо, утонченно протянутое, точно удочка, дергалось.