— Приезжаю, — гудел Непещевич, — я в Питер: там «фоны».

Вагоны…

— Там — «деры»!

Два тендера…

Вдруг — мимоходом:

— Пан Ян вас сейчас повезет: быть свидетелем…

— Да пощадите: я — с фронта, еще не умывшись…

— Нельзя, дорогой: потерпите; «он», — взгляд в булдуковские окна, — боялся ответственности, на меня взвалил; там у вас — Ставка; у нас — жандармерия; там — филиал Милюкова, а здесь у нас — Штюрмер; вот «он» и боится все…

— Наш Булдуков — бурдурукает… — к ним подошел Пшевжепанский.

Прошел паровоз: поворот колес, — красных.

— Вот вас господин адъютант подвезет: поработаете.

На путях запасных стали; ясно Велес-Непещевич весьма объяснял, что —

— Вы понимаете сами?

Под гулом войны мировой — гул иной: гул подпольный.

— Об этом — не крикнешь теперь: перекрадывать след к овладенью войной — вот что нужно!

И он — спохватился:

— Ну, — с богом!

По рельсам пошли.

Та же песенка — издали:

— Слышите?

— Слышу!

И — вышли.

— Лихач!

Вот домик оранжевый встал; желто-серая жескла трава; затусклило едва лиловато: с востока; вот — Дорогомиловский мост, самновейший ампир, где на серых столбах так отчетливо черный металл защербился рельефами: шлемов, мечей и щитов.

— Посмотрите: наш воин; когда-то парадную каску надев, при копье, при коне, на болота мазурские шел воевать с Рененкампфом; смотрите, — в картузике, выданном из интендантства, в шинелишке, спертой у трупа, он — тут!

Залынял: с табачишкой в кармане; и — с фигою; мобилизованный нюхает, что ему слопать.

— Их — столько, что кажется: фронт опустелым, что армия наша — мираж, то есть поле пустое.

— Сопрела в окопах.

А в поле сидели и кашу варили: волна беловатого газа бежала в овраге: недавно еще; вздрогнул:

— Скоро ли?

— Скоро.

Пан Ян Пшевжепанский, похлопывая по плечу Сослепецкого, стал занимать анекдотами:

— Вы называйте пан Яном меня: мы — товарищами.

Сослепецкий подумал:

— Не очень-то лестно.

И вот — горбосвёрт: угол белого дома открыл переулок, который ломал этот горб, точно руку, откинутую от плеча и составленную из домов, Сослепецкому очень знакомых: он — в каждом сидел почти: дом Четвеверова; антаблементы[29] лупились и блекли; подъезд — доска медная: Лев Леонидыч Лилетов. Карниз фриза[30] сизо-серизового, изощренно приподнятый морщью оливковых полуколонн межколонных, выглядывал из-за листвы желто-карей, срезаемой крышею синего домика — о трех окошках; и — с карточкою: «Жужеюпин». «Говядина Мылова» — вывеска. Арка ворот трехэтажного дома в распупринах, с черной литою решеткою: «Песарь, Помых, Древомазова, Франц Унзенпамп, Семимашкин, — доска с квартирантами. Грифельный, семиэтажный, балконами, с башнею, в северном стиле домина стеной бил по Шлепову, по переулку, темня — Новотернев: то — дом „Бездибиль“.

Дальше: Африковым и Моморовым — прямо к бульвару, к киоску, под вывескою „Пеццен-Цвакке. Перчаточное заведенье“.

— Тррр-ДРРР» —

— барабан —

— роту прапор вел

в переворохи —

— «дррр» —

— переворох на дворах; разворохи, в квартирах; и — ворох сознаний, сметаемый в кучи, как листья бульвара, стальным дуновеньем оторванные с пригнетенных друг к другу вершин, угоняемых в площадь Сенную, — туда, где кричало огромное золото букв —

— «Елеонство!» —

— «Крахмал, свечи, мыло!» — район переулочный, где проживает профессор Сэднамен над вывеской черной, «П. П. Уподобиев», иль — Калофракин (портной, надставляющий плечи и груди); с угла — Гурчиксона аптека: шар — красный, шар — синий. Вот вывеска, высверкнув, — сгасла. И тут же мадам Тигроватко жила.

Тут спрыгнули; под характерною кариатидой; пан Янна подъезд; Сослепецкий, пальто растопырив, из брюк вынимал кошелек, сапогом выдробатывая:

— Чорт, как холодно!

Тоже — в подъезд.

Дверь с доской: Иахим Терпеливиль: и — вот:

— Тигроватко?

Пан Ян подмигнул:

— Прямо в точку: увидите.

— Не понимаю, — ворчал Сослепецкий, — с вокзала… хотя бы почиститься!!

— Вы, адъютант, потерпите.

И — дверь распахнулась.

Передняя пестрая: желтые стены; и — крап: черный, серый, зеленый; зеленая мебель; портьера желтеющая с теми же пятнами: черными, серыми, серо-зелеными; слева, в отбытую дверь, — коридорик, с обоями, напоминающими цветом шкуру боа: густо-черные пятна на бронзовом, темном; туда, — как в провал, или в обморок дико-тупой, из которого могут выкидываться только выкрики дико болезненные. Но мадам Тигроватко бросала туда: —

— Аделина! —

— Лилиша! —

— Параша! —

— Наташа! —

— И горничная выходила на зов: Аделина — в апреле; Лилиша — июле.

Снимая пальто, Сослепецкий косился в слепой коридорный пролет, вызывающий ассоциацию: боа контриктор! Повеяло диким кошмаром, уж виданным, —

— где-то, —

— с — утраченным смыслом, как с криком, которого нет, но который сейчас…

Вскрик:

— Леокади!

Взрывы хохота.

— Джулия фон-Толкенталь, — подцарапнул пан Ян своей шпорой.

— Мадам Толкенталь, или — только: таланты; миражи, корсажи; и франты, и фанты!

Глазеночки — тусклые, а позумент — прояснялся; и носик морского конька, едва красненький, с присморком, кончиком дергался: (тоже — как сон).

Аделина раскрыла портьеру, и у Сослепецкого вырвался вскрик:

— Это же!..

Древнее выцветом, серо-прожухлое золото: цвет — леопардовый, съеденный, мертвыми пятнами, точно покрытый дымящимся еле износом, как бы вызывающим вздрог: леопард этот — умер ли? Может, — сидит в мягких пуфах?

Драпри, абажуры — под цвет леопарда, пестримого дикими пятнами, как полувскриками, тихо душимыми; фон — желто-пепельный: весь в бурых пятнах.

— Не правда ли, — не из Моморова, Африкова переулков подъехали мы к Гурчиксона аптеке, а бросили трап с корабля: оказались под тропинками.

Не входите: здесь пятнами, в выцветах, рыскает — злой золотой леопард.

Но драпри, отделявшие комнату эту от той, — разлетелося, взбрызнув малиновым, ярким гранатом из матово-черного, как цвет разрыва: дым с пламенем!

Драпри — упало! И — «Леокадия» (и отчество же!) «Леонардовна!» — шпорою звякнул пан Ян!

И — шурш юбок, треск веера, блеск ожерелий, взмах перьев, над черною шапкой волос; перья, бусы, — все черное; платье из морока, очень порочного, в серой иллюзии пятен, подернутых розовым отсветом; черные икры, боа разлетное; ботинки высокие, черные; глаз, желтый, злой; из-за синих ресниц; переблеклая, темная, кожа; на все вылезающий, как попугай из-за сажи взлетающий, — нос; взмахи перьев.

И вскрики; О —

— Жюле Дэстре[31]

— Ван-дер-Моорене:

— друг знаменитостей Франции, ставшая другом больших генералов, кадетов и корреспондентов военных —

— мадам Тигроватко: —

— в боа и в перчатках!

— Вы, господа офицеры? —

— взяв за руки, их потащила в диванную и головою взбоднула, пером разрезая портьеру взрыв красных гранатов); не виделось, — кто, сколько: нише, в кровавых тенях.

— Она, встретясь со мною и узнав… — неотчетливо, с тиком шуршала мадам, — обратилась ко мне: в результате чего, — вы мой гость, адъютант Сослепецкий! И то, что отсюда — ответственно; наше свидание в присутствии вас, господа, — она клюнула, — как представителей армии и комитета, — и, — клюнула, — есть неизбежное дело, поскольку задеты; честь родины, — эй, не мешайте, читатель, — и доблестных наших союзников!