— Проявите благоразумие, спасите свою жизнь. Выдайте нам сообщников, и вы обретете свободу. Когда мы разоблачим вас сами, будет поздно. Проводник поезда, на котором вы приехали в Москву, нам доложил, что вы сели на поезд в Раненбурге. Туда уже выехали наши агенты с вашим фото. Кольцо вокруг вас сжимается. Даю вам последний шанс...

Пассажир, безучастно сидя на грязных нарах, всем своим отрешенным видом выказывал высокой персоне полное равнодушие.

Гершельман взорвался:

— Висеть будешь, сукин сын!

...Генерал-губернатор, с самым мрачным видом расправляя бакенбарды, вновь сел в сияющий свежим лаком “бенц” и отправился восвояси.

Палочка-выручалочка

Сахаров, разместившийся рядом, деликатно молчал. Но когда авто выкатило на Тверской бульвар, набрался духу и высказал вслух заветное желание:

— Может, включим в следственную группу полковника Соколова?

Генерал повернул упитанную фигуру и прищурил глаз:

— Может, вообще вашу контору упразднить, а вместо нее одного Соколова заставить бороться с терроризмом в Москве? Толку, уверен, больше будет. И значительная экономия средств.

И только подъехав к генерал-губернаторскому дому, сказал Сахарову, почтительно распахнувшему дверцу “бенца”:

— Передайте руководство следствием графу. И учитесь у него!

Расцветший от счастья Сахаров поддакнул:

— Так точно! Сергей Константинович, мне граф напоминает шахматного гроссмейстера, который с необыкновенной легкостью решает этюды, которые для него сочиняют преступники.

Гершельман отеческим тоном произнес:

— Посоветую: расположитесь в соседней камере и по тайной связи послушайте, как Соколов поведет допрос. Какую каверзу он заготовит террористу? А?

Паника

Соколов приказ генерал-губернатора принял как должное. Ранним утром следующего дня он входил под мрачные своды Бутырской тюрьмы. Сыщик поднялся на второй этаж в небольшую продолговатую комнату со столом возле зарешеченного окна и табуреткой в противоположном углу для заключенного — в следственную камеру.

Он не знал, что в соседней камере уже с нетерпением поджидали допроса Сахаров и нарочно приглашенный Кошко. Несколько кирпичей из кладки стены были вынуты в незапамятные времена, якобы еще по приказу Екатерины Великой, и укреплена труба с широким раструбом — примитивное устройство для подслушивания, работавшее, впрочем, безотказно. Не только разговоры — шелест разрываемой бумаги был отчетливо слышен.

И далее господа любопытные услыхали нечто такое, что глубоко изумило их и даже возмутило.

Не подозревавший никаких каверз Соколов приказал привести молчуна. И вот вошел убитый горем человек, никак не похожий на пламенного революционера с безумными, горящими глазами — на тех шизофреников, которые фанатично верили в свои бредовые идеи. Лицо вошедшего хранило печать особой задумчивости и даже отрешенности от внешнего мира, которые порой бывают у людей, одухотворенных творческой идеей.

Соколов вежливо поднялся из-за стола:

— Позвольте представиться: верный слуга Его Императорского Величества, в прошлом конногвардейский полковник, а ныне сыщик граф Аполлинарий Николаевич Соколов.

Сахаров и Кошко с жадным любопытством ловили каждое слово. И вдруг они услыхали такое, что ввергло их в столбняк изумления. Это случилось после того, как Соколов сказал:

— Мое дело — ловить уголовных преступников, а не допрашивать политических террористов. Но ваше молчание ввергло охранку в смятение. Почему-то, боюсь ошибочно, командиры решили, что я сумею разговорить вас, сударь. И мой долг заявить вам: дознаватели, угрозами и запугиваниями добиваясь от вас признаний, нарушают закон. Ваше право — выбор позиции: вы можете говорить или молчать. Я принес соответствующий том законов и заложил те страницы, текст которых может пригодиться вам. К примеру, на странице пятой: "Обвиняемый не должен быть источником доказательств против самого себя. Он не служит объектом уголовного процесса, а является в этом процессе одной из сторон с самостоятельными правами ”.

Заключенный с изумлением взглянул на этого громадного человека с породистым, красивым лицом, вглядывался в светло-серые умные глаза, источавшие искренность и душевное тепло.

Соколов ободряюще улыбнулся:

— Вы знаете, сударь, чем порядочные следователи отличаются от негодяев? Первым нужна лишь истина, а последним — признание, добытое любым способом.

Впрочем, послушайте комментарии к приведенной мною статье:

“Обвиняемый не обязан высказываться или сознаваться, может даже вовсе не отвечать на поставленные дознавателем вопросы. Что касается следователя, он не должен домогаться сознания никакими способами, ни прямыми, ни косвенными, а самый допрос ограничивается предъявлением обвиняемому улик, дабы он имел возможность изложить и свои объяснения ”.

Соколов говорил мягко, доброжелательно, так, как мог бы говорить толковый адвокат, но уж никак не следователь:

— Если меня, сударь, отстранят от ведения этого дела, то вам полезно будет знать вот это, я заложил страницы.

Соколов полистал увесистый том.

— Вот, сударь, комментарии к законам. Это может быть вам полезно: “На отказ обвиняемого от ответов следователь должен смотреть не как на ослушание или неуважение, а как на пользование своим законным правом”. И в дополнение к этому тому я передаю вам книгу Макалинского “Руководство для судебных следователей”. Из нее вы узнаете много необходимого о своих правах и уловках следователей.

Солнце широким снопом било в окно, ярко освещая террориста. Соколов ясно читал на его лице сложную гамму чувств: от сомнений до глубокой симпатии к новому следователю. Вдруг сыщик разглядел нечто такое, что едва не заставило его вздрогнуть. Поражен он был до чрезвычайности.

Тогда Соколов сказал:

— Держите! — и подал по одной книге, жадно вглядываясь в протянутую террористом руку. — Изучайте, и скоро мы с вами встретимся. Кажется, сударь, я преподнесу вам сюрприз — приятный!

Террорист был смущен и растроган. Соколов пожал ему руку.

Едва террориста увели, как в камеру Соколова влетели Кошко и Сахаров, набросились с упреками:

— Мы желали учиться у сыщика, которого всем ставят в пример как образцового, слушали допрос. А что получается? Предательство? Полезные советы для противодействия следствию? Воистину, “приятный” сюрприз...

Соколов сграбастал коллег в объятия и так прижал их к своей обширной груди, что они испустили дружный стон.

— Подслушивать — грешно! — сказал он, смеясь. — Но никому не болтайте о том, что услыхали. Бог даст, дело скоро раскроем.

Начальники недоуменно переглянулись:

— Граф, вы изволите шутить? Это невероятно...

В храме музыки

Денек у Соколова выдался бурным. Поймав на улице лихача, Соколов подбодрил его кулаком по спине:

— Гони, кобылий командир, на Большую Никитскую!

Через пятнадцать минут сумасшедшей гонки остановились у детища Николая Рубинштейна — консерватории. Сыщик направился в класс скрипки к легендарному педагогу — Гржмали. Протянул фото, предусмотрительно взятое из уголовного дела:

— Вам лицо это знакомо?

Старый Гржмали, близоруко щурясь, вгляделся в тюремное фото и удивился:

— Батюшки, никак, это Казарин? Почему полицию интересует этот прекрасный юноша, питомец самого Ауэра? Вениамин Казарин закончил, вы знаете, Петербургскую консерваторию. Закончил с блеском! Леопольд Семенович Ауэр ставит его в один ряд с такими яркими талантами, как Полякин, Хейфец, Эльман, Цимбалист. У нас Венечка давал концерт в нынешнем мае. Успех полный! Скажите, а вы не родственник того самого Соколова — знаменитого сыщика? Ведь о нем та-акие истории вся Москва рассказывает!

— Однофамилец, жуткий человек.

— Ну и хорошо. А Казарин переехал к своей юной супруге в Саратов. Там хочет консерваторию открыть.