От автострады в сторону отходила какая-то грязная дорога. Проехав по ней некоторое расстояние, я заметил большое оживление справа от себя. Утреннее солнце блистало на хроме и никеле припаркованных машин, а за ними виднелись кинокамеры, стрелы для микрофонов, прожектора и рефлекторы. Туда и сюда сновали люди в ярких костюмах, многие из которых были цвета свежего мяса.

Клубы пыли от моего «кадиллака» сигнализировали им о моем прибытии, и мне не удалось бы подкрасться к этому месту незаметно, даже если бы я поставил себе такую задачу. В результате, когда я припарковал машину рядом с другими, меня уже поджидал низенький толстый парень с выражением раздражения на круглом лице.

— Мы здесь снимаем картину, вы же видите, — несколько чопорно заявил он.

— Я вижу, — любезно ответил я. — Вот поэтому-то я здесь. Я бы хотел поговорить с…

— Вы ни с кем не можете поговорить, приятель, — бесцеремонно перебил он меня. — Все люди заняты на площадке как раз…

— Я знаю, — ответил я уже менее любезно. — Но я не с какой-то мелочью. Хочу сказать пару слов самой Наташе Антуанетт, когда она будет бездельничать в перерыве между съемками. — Я вылез из «кадиллака» и посмотрел на него сверху вниз. — Идет?

— Ну, это от меня не зависит, приятель. Но… — замялся толстяк.

— Я обещаю не крутиться перед камерой, — добавил я.

— Послушай, приятель…

— Кончай называть меня «приятель»! Будь добр, — строго сказал я.

Он сделал шаг назад:

— Может быть… мы лучше спросим кого-нибудь. Слэйда или еще кого-то.

— Прекрасная мысль.

Он повернулся и пошел туда, где стояли люди и было сгруппировано оборудование. Я последовал за ним. Как оказалось, не все участники съемок в этот момент были в центре площадки. Я узнал Джереми Слэйда, который, стоя ко мне спиной, разговаривал с сидевшим на парусиновом стуле директором картины. В нескольких шагах справа от них стояла группа артистов в сорок или пятьдесят человек, одни в обличье монстров, другие — почти голые, но, надо признаться, неплохо сложенные. Это были самые симпатичные начинающие звезды, которые всегда фигурировали в фильмах Слэйда. Мне показалось, что цвет костюмов был выбран с учетом цвета тела молоденьких артисток.

Одна из самых заметных — полураздетая красотка амазонка с большим бюстом. Не стесненная никакими условностями, она уже снималась в двух предыдущих сериях «Мрази». У нее было невероятное имя — Вивиан Вирджин. Вивиан была той самой молодой актрисой, по милости которой произошла задержка столь дорогих съемок последней картины Слэйда. Я не уверен, что женщине на самом деле было так плохо. Я слышал, что она была «больна», а в Голливуде это может означать все, что угодно. От простого ларингита до головной боли после неумеренной дозы алкоголя.

Парень, который встретил меня на автостоянке, прошел к Слэйду, и я на некоторое время потерял его из виду. Зато я заметил Наташу Антуанетт, которая сидела недалеко от Вивиан Вирджин. Я махнул рукой и направился прямо к ней. В этот момент съемки не вели, и я не думал, что могу кому-нибудь помешать. Наташа помахала рукой в ответ и улыбнулась.

Они вместе с другой девушкой сидели на полотняных шезлонгах под пляжным зонтиком. Нат была высокой темноволосой красавицей с изумительной фигурой. Одетая в белую греко-венерианскую тунику с глубоким вырезом спереди, открывавшим грудь ровно настолько, чтобы это удовлетворило блюстителей морали, — правда, ей только не следовало нагибаться, — девушка притягивала к себе мужские взоры. Туника была длиной до лодыжек, но она несколько распахнулась и открывала неполные, но прекрасных очертаний ноги.

Я остановился около нее и поздоровался.

— Привет, Шелл, — ответила она глубоким, мягким голосом. — Не ожидала тебя здесь увидеть.

— А я и сам не ожидал, что попаду сюда, — признался я.

— Будь как дома. Не уходи до моего танца, — попросила красотка.

Наташа снова улыбнулась и сверкнула в мою сторону черными глазами. О, этот взгляд — фантастический, вызывающий, словно черные бриллианты в пламени. Просто сатанинский, с затаенным огнем. Этот взгляд был способен пробить лондонский туман, он мог обезоружить любого мужчину и заставить закипеть его кровь.

И моя кровь тоже была готова закипеть, но Наташа перенесла взгляд с меня на девушку, которая сидела вместе с ней под зонтом.

— Этот здоровенный парень — Шелл Скотт, Шерри, — представила она. — Шелл, Шерри Дэйн.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Хэлло, мистер Скотт, — прощебетала подруга Наташи.

— Называйте меня Шелл, пожалуйста, будто мы старые друзья.

— Хорошо, мне это нравится.

А мне понравилось то, что ей это нравится. У этой девушки были примерно все те же достоинства, что и у Наташи, но только в другой пропорции — она была пониже Наташи. И уж конечно, светлее по цвету кожи, потому что в фильме она играла венерианку более низкого класса. У нее тоже была туника, как и у Наташи, но длиною только до колен. Это когда она стояла. А когда сидела, туника намного не достигала колен. Очень даже намного.

И если глаза Наташи, казалось, излучали свет, отраженный от другого мира, то взгляд Шерри излучал то самое электричество, которое и заставляет мир вертеться. Этот взгляд был чистым и ясным, ярко-голубым. Именно такой мог быть у самого дьявола, если бы он был ослепительно красивой и дружески настроенной к вам женщиной.

Но мне нельзя было восхищаться этим взглядом, каким бы возбуждающим он ни был. Я пришел сюда по делу. Но могло случиться так, что Наташа не захотела бы говорить о событиях прошлой ночи в присутствии третьего лица. Поэтому я сказал:

— Нат, раз уж ты не занята в этот момент, то могу ли я сказать тебе пару слов нае…

И это было все, что я успел сказать.

Чья-то рука железной хваткой, словно щупальцами осьминога, схватила меня за левый бицепс и повернула кругом. А мне очень не нравится, когда меня хватают руками, даже когда это делают близкие друзья.

Поэтому я вовсе не улыбался, когда вновь стал крепко на ноги и глянул в лицо человеку, который позволил себе схватить меня. Это был постановщик Джереми Слэйд. Я сказал ему:

— Больше так не делайте.

Но прежде, чем я успел это произнести, он зарычал:

— Какого черта вы тут вытворяете?

Я немного пожевал губами, глубоко вздохнул и чуть поостыл. В конце концов, это была его картина. Если он захочет выставить меня отсюда, то будет прав и мне не на что будет пожаловаться.

Поэтому я сказал:

— Просто хотел поздороваться со старыми друзьями. — Потом перевел взгляд на Шерри и добавил: — И с новыми тоже.

Слэйд снова схватил меня за руку и приказал:

— А теперь идите отсюда.

Я сжал пальцы.

— Угу. Только не надо хватать за руки. — Я попытался улыбнуться. — Сейчас пойду.

Он что-то проворчал, повернулся и вышел на открытое место, где никого не было, а потом повернулся лицом ко мне.

Этот человек был широк в плечах и узок в талии. Он выглядел плотным и здоровым, но на его лице застыло, казалось, навсегда хмурое выражение. Как у астронавта, который поднимается в космическом корабле. Смесь какой-то решимости, воинственности и мученичества. Словно мужчина сорокового размера втиснулся в шорты тридцатого размера. Так или иначе, но казалось, что его черты отражают чувство сдавленности, удушья и тупой боли.

Это, может быть, и объясняло, почему у него был такой тембр голоса, похожий то ли на высокий свист, то ли на птичий щебет, что совсем не сочеталось с его массивной грудью и мощной шеей. Даже для истощенной кошки такой голос показался бы очень слабым, а когда Слэйд открывал рот, то было похоже, что это маленькая птичка хочет побеседовать со своими пернатыми друзьями.

Я сказал режиссеру, кто я такой и что хотел поговорить с Наташей, а он прощебетал в ответ:

— А о чем вы хотите с ней поговорить?

— Ничего важного, мистер Слэйд. Просто хотел подкрепить информацию, данную мне клиентом.

— Каким клиентом? — поинтересовался он.