Вот почему хотелось бы и другим путем дать знать на Большую землю. У Алексея Некрасова возник какой-то план. Послушаем его!

Все обернулись к Леше. В лесу было тихо, пахло хвоей, где-то стучал по коре дятел.

— Ну так вот, — начал Леша и откашлялся, — мне хочется сначала рассказать вам вкратце историю, которая произошла лет восемьдесят назад. Пришлось мне как-то прочитать книгу про полярные экспедиции. Издавна люда стремились проникнуть к полюсу, изведать его тайны и обогатить человечество новыми знаниями. Северного полюса достигли только советские люди — все мы этому свидетели. Помогли партия, правительство, весь народ. А вот экспедиции, которые раньше туда отправлялись, были обречены на провал. Ими никто не интересовался, никто о них не заботился. Я потому рассказываю, что случай с одной из полярных экспедиций навел меня на одну мысль. Восемьдесят лет назад американец Голл на пароходе «Полярис», пройдя залив Смита, проник чуть ли не до 82 градуса северной широты. Здесь судно встретило большую массу дрейфующих льдов. Что это за льды, вы все знаете об этом много писали, когда папанинцы летели на полюс на самолете и остались жить на льдине. Так вот, экспедиция Голла встретила льды. С обеих сторон поднимались огромные торосы, грозя раздавить судно. Путешественники снесли провиант на берег. Голл решил предпринять санные экспедиции. Со своими спутниками он не ладил и между ними происходили ссоры. Причину этих ссор я не помню. В одной из поездок Голл таинственно умер. Командование перешло к его помощнику — китолову Бадингтону. Тот не сумел удержать дисциплину. Пошли перебранки, драки. Так длилось много месяцев. Неожиданно «Полярису» удалось вырваться из объятий льда. Корабль без людей вышел в море, был унесен течением во мрак ночи, а люди остались на льдине. Тогда Бадингтон достал несколько пустых бутылок из-под вина, вложил в каждую записку с просьбой о спасении, тщательно закупорил их и бросил в воду. Экспедиция погибла, но спустя много лет какой-то русский рыбак выловил в море одну, бутылку.

Партизаны внимательно слушали Лешу, и хотя никто не догадывался, в связи с чем он рассказал трагическую историю одной из полярных экспедиций, никто не перебил его. Таня Крупина даже мечтательно произнесла:

— И до чего интересно!

— Вот вы, Кузьма Акимович, — продолжал Леша, — все тревожитесь насчет донесения подполковнику Криворученко. Петрович пусть идет своей дорогой, а одновременно мы можем испытать и тот способ, о котором я вам рассказал. Течение реки, возле которого мы стоим, идет к Большой земле. Если бутылка попадет в руки советского человека — он откупорит ее, найдет записку и сделает то, о чем мы просим. Попасть же она должна непременно.

— Вот что, хлопцы, — перебил Кузьма Акимович, — чтение книг пошло Некрасову впрок. Его предложение заслуживает похвалы, но только меня смущает одно…

— Вдруг фашисты перехватят бутылку, — подсказал Бутяев, бывший директор совхоза.

— Вот это я и хотел сказать, Николай Михайлович, — поддержал его Кузьма Акимович. — Не продумал ты, Леша, до конца это дело.

— Зачем же? — возразил Некрасов. — Я все продумал. К реке я выйду в полночь и спущу бутылку в воду. Течение реки я измерил. За минуту бутылка проплывет пятнадцать метров, значит, за час девятьсот. К пяти утра она пройдет свыше пяти километров, а за сутки двадцать. Это то расстояние, которое отделяет нас от Большой земли. Бутылку я подберу темного цвета, чтобы малоприметной была. Пока она попадет в руки подполковника, пройдет по меньшей мере неделя. Противник ее никак не перехватит, а за неделю он свои склады еще больше пополнит боеприпасами.

— Расчет у тебя, впрочем, правильный, — согласился Кузьма Акимович. — Как думаете, хлопцы?

— Как будто все верно, — раздались голоса и звонче всех Тани Крупиной.

В полночь Леша вышел к реке. В левом кармане его штанов лежала бутылка, в правом на всякий случай «лимонка». Таня мечтала о том, чтобы Леша ее позвал с собой, но Кузьма Акимович с вечера сказал: «Пойдешь один». Леша не смел нарушить приказа командира партизанского отряда.

У реки Леша остановился, осмотрелся и присел на корточки. Тихая, безлунная ночь, как будто и нет войны, и пушки не стреляют, и все живут мирно и спокойно.

После знойного дня вода манила своей прохладой. Леша достал из кармана бутылку, погладил ее и швырнул на середину реки. Раздался плеск. И снова все замерло. — Счастливого пути! — произнес шепотом Леша и быстро пошел обратной дорогой.

В КАБИНЕ ШОФЕРА

Записка, адресованная подполковнику Криворученко, лежала в заклеенном конверте. Ребята не рискнули его вскрыть.

— Если кто проговорится — выбросим из отряда, — пригрозил Дима.

— Как изменника, — добавил Сеня.

— Где же найти подполковника Криворученко? — спросил Бубенчиков. — Вот прочтем письмо, тогда все узнаем и найдем подполковника.

— Ты, Миша, несознательный, — заметил Петя Зубарев. — Оно заклеено потому, что в нем военная тайна.

— А ты сознательный, — ответил Бубенчиков, — глаз мне подбил.

— Так то на «войне». И ударил я тебя не по злобе, сам под руку подлез.

— Не подлезал я. Ты всегда дерешься…

— Что вы ссоритесь? — прикрикнул Дима. — Подумаешь, глаз подбили. На настоящей войне знаешь какие раны бывают?

— Димка, — перебил Сеня, — говори делом. Время проходит, а партизаны просят как можно скорей найти подполковника. Эх, если бы учительница сейчас была с нами…

Ребята чувствовали, что надо безотлагательно принять какое-то решение, но какое именно — не знали.

Если бы в Точилиной пасеке стояла воинская часть, они сбегали и расспросили бы, но в деревне никого, кроме жителей, не было.

— Чашечка, — спросил Дима, — тебе твой дяденька шофер не говорил, где они стоят?

— В Кочках, там у них какая-то ремонтная часть.

— Вот туда и надо податься, — предложил Дынников. — Давайте после обеда сходим.

— Сходим, да не все, — возразил Сеня, — и пойти надо с утра, а то до вечера не управимся.

Толя Шаповалов, молчавший все время, неожиданно спросил:

— А кто пойдет?

Вопрос Толи смутил всех. Каждый хотел пойти, но нельзя же всем вместе. Сеня первый нарушил наступившее молчание.

— Я нашел — я и пойду! — сказал он.

— Пойдет Чашечка, пойду я, а вам, ребята, завтра в поле выходить, — решительно заключил Дима, — но никому ни слова. Если спросят наши мамы, скажете — не знаем, где они. Согласны?

Все согласились.

* *

*

Всю ночь Сеня ворочался с боку на бок. Письмо к подполковнику он спрятал в старый валенок, лежавший на печи, и всякий раз, протягивая руку, щупал — лежит ли оно в целости. Он отдал бы любимую книжку с картинками, которую мать привезла ему из города еще до войны, когда отец был дома, и согласился бы целую неделю делать самую трудную работу, лишь бы найти Криворученко. А вдруг он найдет его в Кочках и тот спросит: «Где батя?»— «На войне», — ответит Сеня и расскажет, какой герой у него отец, как он в разведку ходит и фашистов ловит. И тогда подполковник скажет: «Значит, и тебя, Сеня, в армию возьмем».

Сон одолел Сеню и он уснул. Если бы Мария Никитична встала на скамью и посмотрела на спящего сына, то она удивилась бы тому, что его рука попала в валенок, а рядом лежала краюха хлеба, которую Сеня с вечера припас на дорогу.

Проснулся Сеня раньше матери и испуганно схватился за валенок — ни письма, ни записки. Лишь хлеб на месте. Он готов был заплакать. Где же письмо, в котором заключена военная тайна? Сеня не догадался, что во сне он вытащил руку с зажатым в ней письмом, потом разжал и выпустил его. Он приподнимал края старого одеяла, шарил под подушкой, но письма нигде не было. Мария Никитична кашлянула, и Сене на минуту показалось, что мать дозналась обо всем, забрала письмо и записку, прочла и теперь сама решит, что делать. Он готов был спрыгнуть с печи, броситься к матери и слезно просить отпустить его с Димой в Кочки, ведь это так близко, каких-нибудь двадцать километров, и они возвратятся благополучно домой. Больше всего Сеню смущала встреча с Димой. Ведь он вероятно, уже ждет его, как условились, у мельницы. Что ему сказать? Да разве Дима поверит, что ночью письмо таинственно исчезло? И ребята никогда не простят ему того, что просьба партизан осталась невыполненной.