Речь идет о своеобразных колеях для звуков. Эти каналы стали одним из открытий военных лет; была установлена их зависимость от температуры, солености и давления толщи воды. Попадая в такую колею, звук уже не может выйти из нее и движется в заданном направлении на огромное расстояние, иногда на тысячи километров. Одни звуковые каналы возникают временно, другие, по всей видимости, существуют достаточно долго. Они образуются на определенной глубине. По мере понижения температуры скорость звука уменьшается, но глубже, с увеличением давления, она вновь возрастает. В результате появляется зона, где звук проходит с наибольшей скоростью, — это и есть «звуковой канал»; он как бы изолирует звуковую волну от поверхности и дна, где она угасает. С помощью чувствительного микрофона взрыв килограммового заряда тринитротолуола, произведенный в оси звукового канала у Гавайских островов, был услышан за 4 тысячи километров у берегов Калифорнии!

Такой звуковой канал позволил зафиксировать извержение подводного вулкана. 17 сентября 1952 года гидрофоны системы СОФАР военно-морского флота США уловили необычные шумы в районе мысов Сур и Арена в Калифорнии. Роберт Дитц и Майлз Шихи установили, что грохот идет от извержения подводного вулкана близ скал Байонез в двухстах милях южнее Токио. За десять дней через Тихий океан прошли отголоски более ста взрывов; девять с половиной тысяч километров звук покрыл за 1 час 45 минут. Естественно, что сейчас изучаются возможности использования этих каналов для систематических передач. Вряд ли можно рассчитывать, что они станут переговорной трубой: звук проходит в воде относительно медленно, но в принципе они могли бы служить для передачи отдельных сигналов.

В случае, о котором мы упомянули, извержение имело трагические последствия: погибло находившееся неподалеку японское океанографическое судно «Каие Мару». Можно представить себе, с каким рвением японские коллеги стали наблюдать за началом землетрясения… Трагический конец наступил внезапно, они не успели даже передать сигнала о помощи. В океане выловили лишь несколько обломков с остатками вулканической породы. Впервые в истории корабль гидрографической службы погиб от извержения подводного вулкана. Хотя Япония — страна непрестанных природных катастроф, от вулканов здесь люди погибают не часто. Вулканы в Японии почитают, но их не боятся. Этот парадокс подкрепляется в сознании народа целым сонмом легенд.

Я сам поразился, однажды утром увидев вдруг на улицах Неаполя ликующую толпу: над вершиной Везувия появился султан черного дыма. Наконец-то будет извержение! — гудела публика. Надо было видеть всеобщее разочарование, когда дым вдруг рассеялся и оказалось, что это голливудская фирма снимает какой-то фильм «на натуре»…

Во время погружений «Триеста» Р. Льюис неожиданно установил, что один из звуковых каналов проходит на глубине 1400 метров. До сих пор на такой глубине и в подобных условиях он никогда еще не был зафиксирован.

Программа шла своим чередом, все работали не покладая рук. Со временем установилась прекрасная атмосфера делового сотрудничества, рассеялось непонимание людей из-за различий в характерах; как ни странно, виной этому явился языковой барьер. Вспоминаю сейчас, с каким возмущением молодой лейтенант-американец узнал о том, что итальянский буксир отходит на южный берег Капри, хотя в программе было запланировано погружение на северной стороне острова! Он потребовал, чтобы я пошел с ним объясняться к итальянскому капитану. К счастью, из них двоих только я понимал английский и итальянский. Вот как проходил разговор в моем «переводе».

Американец: «Куда вы направляетесь?»

Я — итальянцу: «Американец спрашивает, как вы поживаете».

Итальянец: «Спасибо, все в порядке».

Я — американцу: «На юг».

Американец: «Но почему на юг! Было ведь записано, что мы погружаемся сегодня на севере!»

Я — итальянцу: «Американец говорит, что ему очень нравится на Капри».

Итальянец: «Америка тоже хорошая страна».

Я — американцу: «У северного берега с войны остались невзорванные снаряды. Итальянцы считают, что там опасно ложиться на дно».

Американец: «Передайте, что об этом нужно было беспокоиться раньше. Теперь, раз было решено идти на север, идем на север! В конце концов погружения финансирует американский флот, и нам лучше знать, где погружаться!»

Я — итальянцу: «Американец говорит, что они очень признательны итальянскому флоту за участие в работе, за то, что вы бесплатно буксируете „Триест“».

Итальянец: «Мы с удовольствием помогаем научным изысканиям».

Я — американцу: «Капитан говорит, не стоит рисковать. Мы же работаем ради науки, поэтому лучше погружаться у южного берега».

Американец, все больше раскаляясь: «Это уже вопрос принципа. По возвращении я подам рапорт!»

Я — итальянцу: «Американец рад будет выпить с вами стаканчик виски… по возвращении».

Тут бравый итальянский капитан, чьи познания в английском были, очевидно, куда обширнее, чем он утверждал из дипломатических соображений, тихо спросил меня с легкой усмешкой:

— Странно, с чего это он так разволновался, приглашая меня пропустить стаканчик?..

Несмотря на мелкие инциденты, неизбежные при таком составе, атмосфера, повторяю, была самой дружественной. Может быть, потому, что работа шла хорошо и каждый день появлялись интересные результаты.

Биологи, геологи, оптики, акустики погружались в порядке очередности. Им предстояло оценить батискаф, а мне — убедить американский флот в научной ценности и громадных потенциальных возможностях «Триеста». Мы уже совершили несколько погружений, которые американцы считали «предельно допустимыми». Но я знал, что это далеко не предел.

Хочу отметить, что ни один из моих пассажиров не выказал страха. Раз только, перед тем как задраить люк, один из них спросил меня с тревогой:

— А… вы не устали?

— Нет, почему вдруг?

— У вас такой вид… Если вы устали, можем начать и завтра… знаете, у меня дело терпит.

Я успокоил его как мог, и, когда гондола опустилась в дивное голубое царство, страхи оставили его. Он работал четко и деловито.

Другого пассажира охватило на дне необыкновенное возбуждение. Случилось это так. Меня попросили устроить экспериментальное погружение для Очень Важной Персоны, от которой во многом зависела дальнейшая судьба батискафа.

«Только видите ли, — начали окольно втолковывать мне, — поскольку эта Персона очень много работает, она привыкла поддерживать свой тонус» и т. д. и т. п. Короче, выяснилось, что Персона имеет обыкновение прикладываться к бутылке в любых обстоятельствах. Я предупредил, что на борту из крепких напитков есть только минеральная вода.

Еще в самом начале наши руководители составили, по обыкновению, список рекомендаций для погружающихся: «Наденьте легкую обувь», «Одежда должна быть не слишком теплой», «Никакого огнестрельного оружия в карманах» и т. д. Было там и мягкое указание: «Желательно погружаться натощак». Проштудировав список, Важная Персона явилась на батискаф трезвым как стеклышко. Но когда мы опустились, рядом с «Триестом» на дне чисто случайно оказалась пустая бутылка! Близость ее настолько обрадовала Важную Персону, что она возбужденно захлопала в ладоши. Не знаю, по этой ли причине, но у нее остались самые лучшие впечатления от этого путешествия, и в дальнейшем в своих лекциях перед студентами Персона неизменно восхваляла батискаф…

По программе нам предстояло выяснить, в какой мере крутой подводный склон способен удерживать донные отложения. 26 июля мы погрузились у южного берега Капри в месте, где был скальный обрыв. Со мной был А. Рехницер, биолог из Лаборатории электроники военно-морского флота в Сан-Диего. Он был известен как пионер научного использования акваланга и опытный пловец. Изящно выгнувшись, как дельфин, Рехницер нырял на двадцать метров без акваланга и, словно дитя на лугу, без всяких видимых усилий собирал на дне крабов, раковины, кораллы. Давняя любовь к морю сразу же сделала его горячим приверженцем батискафа. Кстати, забегая вперед, скажу, что именно ему в дальнейшем суждено было взять шефство над батискафом в Калифорнии.