Не искусственна ли эта хитрая гипотеза о пластических течениях под земной корой? В ее пользу имеется ряд свидетельств.

Во-первых — анализ сейсмических данных. Ученые умеют по сейсмограммам землетрясений определять, какие сдвиги происходят в их очагах. Землетрясения в зонах срединно-океанических хребтов показывают, что в этих зонах происходит растяжение земной коры.

Во-вторых, определение возраста намагниченности пород океанского дна показало, что этот возраст увеличивается с удалением в обе стороны от срединно-океанических хребтов.

В-третьих, бурение осадочного слоя океанского дна до лежащего под ним базальта показало, что около срединно-океанических хребтов имеются только молодые осадки, а при удалении от хребтов под молодыми осадками находятся все более и более древние. Правда, мы не уверены, что под базальтом, до которого доходило бурение, не найдется еще осадков более древних, чем над базальтом. Если это произойдет, то гипотезу, возможно, придется забраковать или хотя бы снизить имеющиеся ныне оценки скорости раздвижения дна океана. Одно ясно: открытия на дне океана уже революционизировали основные представления геологической науки, которая базировалась прежде лишь на континентальных данных. И немалую роль в этой революции сыграло открытие глубоководных желобов в океане.

Батискаф, этот «стратостат наоборот», имел только две функции — опускаться вниз и возвращаться вверх. Мезоскафу была придана и третья функция — плыть по течению аналогично свободному аэростату и даже иметь небольшой собственный ход.

История мезоскафа во многом повторила историю батискафа. Жак Пикар снова искал деньги в Европе — наверное, не забыл эпизод с запретом на швейцарский флаг и не хотелось опять обращаться в Америку. Сначала ему как будто повезло, швейцарская выставка дала деньги, правда не в интересах науки, а под аттракцион, под новое «чертово колесо», но построить мезоскаф это позволило.

Мезоскаф славно поработал на благо выставки. Не знаю, будут ли люди вспоминать эту выставку за что-нибудь, кроме мезоскафа «Огюст Пикар» на Женевском озере. Наверное, он окупил себя и коммерчески, но, когда выставка окончилась, его не отдали ученым, а выставили на аукцион. Предлагали продать всем, в том числе и автору этих строк, для нужд Института океанологии Академии наук СССР, но наш институт нуждался в более глубинном подводном аппарате. И в конце концов мезоскаф спустили за бесценок в Америку. А для научной работы, для нового подвига во имя науки Жаку Пикару пришлось строить второй мезоскаф, теперь уже сразу на американские деньги.

Американская авиационная фирма «Граммен эркрафт инжиниринг» купила изобретение Жака Пикара и оплатила постройку мезоскафа «Бен Франклин» вовсе не из желания бескорыстно послужить науке, а, конечно, в поисках новых доходов и рекламы. Она, как и еще ряд фирм США, Японии и других развитых стран, увидела в гидрокосмосе перспективы новых Эльдорадо и поспешила застолбить себе участок в молодой области океанической индустрии, уже направившей многие сотни миллионов долларов на освоение океана.

Сегодняшняя номенклатура океанической индустрии — это платформы и суда для океанского бурения на нефть, подводные танкеры, суда для добычи конкреций, плавучие рыбоконсервные заводы, опрокидывающиеся суда «Флип» и «Спар», исследовательские суда с горизонтальными вертолетными винтами, плавучие острова-гавани, глубинные исследовательские подводные лодки, металлические и стеклянные подводные лаборатории, суда с водолазными колоколами и акванавтами в барокамерах, оборудование ферм аквакультуры, гигантские буи-автоматы с телеметрией, донные акустические маяки, мощные сонары, морские гравиметры, магнитометры и сейсмопрофилографы, гидрофизические зонды, опускаемые с судов и сбрасываемые с самолетов, спутниковая навигация и многое другое.

Но для успешного развертывания промышленных работ на океане нужны обширные научные данные о нем, которых еще не хватает. С этой целью и было совершено длительное подводное плавание «Бена Франклина» в 1969 году в Гольфстриме, этом самом знаменитом, наиболее подробно изучавшемся и все еще недостаточно понятом нами океанском течении.

Плавание накопило богатый методический, технический и медицинский опыт. В нем выполнены многочисленные измерения разнообразными приборами и проведены увлекательные наблюдения над жизнью морских животных, которых нам так трудно, а подчас и невозможно видеть с поверхности океана. Они во многом дополняют наблюдения советской исследовательской подводной лодки «Северянка». И пожалуй, особенно интересным было наблюдать само течение Гольфстрим.

До сих пор мы мало измеряли океанские течения. На поверхности океана измерения проводились грубыми методами — по сносу дрейфующих судов и при помощи «бутылочной почты», как во времена жюльверновского капитана Гранта. А чтобы измерить глубинные течения, надо опускать якорь на дно океана, привязывать к нему многокилометровым тросом большой поплавок и вешать на него измерители течений. Эту работу могут выполнять лишь немногие исследовательские суда. Поэтому таких измерений проделано совсем мало — даже не тысячи, а только сотни на весь огромный Мировой океан. И все же об океанских течениях удалось узнать удивительные вещи.

Оказалось, что самые сильные течения имеют вид сравнительно узких струй или «рек с жидкими берегами» шириной в десятки километров, причем течения нередко состоят из нескольких таких струй, расположенных рядом или друг под другом и иногда даже с противоположными направлениями. Эти струи изгибаются, меандрируют, как реки, и их очень изогнутые завитки иногда превращаются в замкнутые вихри и отрываются от течения. Такое явление и наблюдается в Гольфстриме. Мезоскаф однажды попал в подобный меандр, и ему пришлось всплывать и возвращаться в основное течение. Однажды он наблюдал резкое усиление течения — до 5 узлов (2,5 м/сек), вдвое сильнее обычного. Почему течения имеют вид узких струй? Почему они меандрируют: под влиянием рельефа дна или атмосферных воздействий или вследствие собственной неустойчивости? Для понимания этого нам пока не хватает фактических данных. Тем более ценны наблюдения мезоскафа.

Известно, что Гольфстрим не только меандрирует, но и пульсирует — усиливается и ослабевает, смещается то к северу, то к югу; меняется и его температура. А недавно подобная изменчивость обнаружена и в спокойных областях океана, где нет сильных течений. Советский океанолог Владимир Штокман для обнаружения этой изменчивости предложил проводить на специальных гидрофизических полигонах в океане длительные измерения течений. Крупнейший эксперимент такого рода был выполнен в 1970 году в пассатной зоне Атлантики советскими исследовательскими судами, поставившими там на полгода 17 буйковых станций и две сотни измерителей течений. Полученные данные показали, что в океане существуют вихри, похожие на атмосферные циклоны и антициклоны, только движутся они более медленно. Иными словами, и в океане есть погода, и для целей судовождения и рыбного промысла надо учиться ее предсказывать.

В океане есть изменчивость и меньшей периодичности. Всем известны морские волны, но только океанологи знают, что в глубинах океана развиваются также внутренние волны, более медленные, но нередко гораздо более высокие, чем волны на поверхности океана. «Бен Франклин» иногда попадал на качели таких внутренних волн, вздымавших и опускавших его на многие десятки метров, правда не принося сколько-нибудь серьезных неудобств.

Лишь теперь, во второй половине XX века, и в большой мере благодаря Пикару человечество приобрело технические возможности для овладения гидрокосмосом, глубинами Мирового океана. Сократился теперь и разрыв между научными открытиями и их широким применением в народном хозяйстве. Первопроходцы только что проложили дороги в гидрокосмос, — но за ними уже идут большие отряды исследователей и промышленников, вооруженные чудесами современной техники. Нет сомнения, что теперь с каждым годом мы будем свидетелями все новых открытий в Мировом океане и все шире будем пользоваться его сказочными богатствами.