Бонапарт покинул Баланс, задолжав три франка десять су пирожнику Кориолю.

Пусть наши читатели не удивляются, что мы отыскиваем подобные анекдоты. Когда пишешь биографию Юлия Цезаря, Карла Великого или Наполеона, лампа Диогена недостаточна для того, чтобы отыскать человека; человек уже найден потомками и явлен миру сияющим и величественным. А поэтому надо следовать вдоль дороги, пройденной им к своему пьедесталу, и чем больше следов осталось от этого пути в самых разных местах, чем они легче и незаметнее, тем большее возбуждают они любопытство.

Бонапарт приехал в Париж в то же время, что и Паоли. Учредительное собрание только что утвердило на Корсике французские законы. Мирабо заявил с трибуны, что пришло время призвать изгнанных патриотов, защищавших независимость острова, и Паоли вернулся. Бонапарт был принят, как родной сын, старым другом своего отца. Юный энтузиаст оказался лицом к лицу со своим героем, который только что получил звание генерал-лейтенанта и был назначен военным комендантом Корсики.

Бонапарт добился отпуска и воспользовался им, чтобы последовать за Паоли и увидеть свою семью, оставленную шесть лет назад. Генерал-патриот был встречен с исступленным восторгом сторонниками независимости, и юный лейтенант присутствовал при триумфе знаменитого изгнанника. Энтузиазм был таким, что по желанию сограждан Паоли стал одновременно во главе Национальной гвардии и президентом департаментской администрации. Некоторое время он пребывал там в полном согласии с Учредительным собранием. Но движение аббата Шарьера, предлагавшего уступить Корсику герцогу Пармскому в обмен на Плезантен (Пьяченцу), обладание которым было направлено на то, чтобы компенсировать папе потерю Авиньона, стало для Паоли испытанием. Он понял, сколь малое внимание уделяла метрополия сохранению его страны. В этот момент английское правительство, которое принимало когда-то Паоли-изгнанника, возобновило отношения с новым президентом. Паоли к тому же и не скрывал предпочтения, которое он отдавал британской конституции перед той, которую готовили французские законодатели. С этого времени начинается раскол между молодым лейтенантом и старым генералом. Бонапарт остался французским гражданином, а в Паоли возродился корсиканский генерал.

Бонапарт был вновь вызван в Париж в начале 1792 года. Там он повстречал Бурьена, своего старого школьного товарища. Тот прибыл из Вены, проехав Пруссию и Польшу. Ни тот, ни другой из учеников Бриенна не был счастлив. Они соединили свои несчастья, чтобы сделать их менее тяжкими. Один просил военную службу, другой — дипломатическую, а так как ответов не получали, то начали мечтать о спекуляции. Но недостаток средств почти всегда мешал этим мечтам осуществиться. Однажды у них появилась идея снять несколько недостроенных домов на улице Монтолон, чтобы сдать их потом по частям. Но запросы владельцев показались им настолько завышенными, что они были вынуждены бросить эту спекуляцию по той же причине, по которой они оставляли и множество других. Выходя от подрядчика, спекулянты неожиданно вспомнили не только то, что они не обедали, но и то, что им нечем заплатить за обед. Бонапарт устранил это упущение, заложив свои часы.

Мрачная прелюдия десятого августа. Настало двадцатое июня. Двое молодых людей встретились за завтраком у ресторатора на улице Сент-Оноре. Они заканчивали есть, когда были привлечены к окну страшным шумом и криками: «Это будет! Да здравствует нация! Да здравствуют санкюлоты! Вето долой!» Это была толпа из шести или восьми тысяч человек, ведомая Сантером и маркизом де Сент-Юрюгом, спускавшаяся из окраин Сент-Антуан и Сен-Марсо и направлявшаяся к Собранию.

— Пойдем за этой сволочью, — сказал Бонапарт.

Молодые люди тотчас направились к Тюильри и остановились на террасе у воды. Бонапарт прислонился к дереву, Бурьен сел на парапет.

Оттуда они не видели, что происходило, но все стало им понятно, когда одно из окон, выходивших в сад, открылось, и Людовик XVI появился в нем. Кто-то из толпы протянул ему красный колпак на конце пики, и он надел его. Молодой лейтенант, остававшийся до тех пор неподвижным, пожал плечами и выругался по-корсикански.

— А что ты хочешь, чтобы он сделал? — сказал Бурьен.

— Надо было расстрелять четыре или пять сотен из пушек, — ответил Бонапарт, — остальные бы разбежались.

Весь день он говорил только об этой сцене. Она произвела на него одно из самых сильных впечатлений, которые он когда-либо испытывал.

Так перед глазами Бонапарта прошли первые события Французской революции. Простым зрителем он участвовал в расстреле десятого августа и в резне второго сентября. Потом, видя, что не может добиться службы, он решил вновь отправиться на Корсику.

Интриги Паоли с английским кабинетом приняли в отсутствие Бонапарта такое развитие, что он не мог более ошибаться по поводу его проектов. Свидание молодого лейтенанта и старого генерала у губернатора Корсики закончилось разрывом. Два старых друга расстались, чтобы не видеться более, разве что на поле брани. В тот же вечер один из льстецов Паоли попытался дурно отозваться при нем о Бонапарте.

— Цыц! — сказал генерал, поднеся палец к губам. — Этот юноша высечен по античной мерке.

Вскоре Паоли открыто поднял знамя восстания. Провозглашенный 26 июня 1793 года сторонниками Англии генералиссимусом и президентом административного совета в Корте, он был 17 июля следующего года объявлен вне закона Национальным конвентом. Бонапарта не было. Он получил службу, которой столько добивался. Назначенный комендантом Национальной гвардии, он находился при адмирале Трюге и в это время захватил форт Сент-Этьен. Но победители должны были вскоре эвакуироваться.

Бонапарт вернулся на Корсику и нашел остров в огне восстания. Салисетти и Лакомб Сент-Мишель, члены Конвента, осуществляя декрет против восставших, вынуждены были отступить в Кальви. Там к ним присоединился Бонапарт и предпринял с ними атаку на Аяччо. Она была отбита. В тот же день в городе возник пожар. Дом Бонапартов сгорел у них на глазах. Некоторое время спустя специальный декрет осудил их к вечной ссылке. Огонь оставил их без крова, ссылка без родины. Родственники устремили глаза к Бонапарту, Бонапарт к Франции. Вся эта бедная семья изгнанников погрузилась на утлое суденышко, и будущий Цезарь поднял парус, охраняя судьбу своих четырех братьев, трое из которых станут королями, и своих трех сестер, одна из которых будет королевой.

Вся семья остановилась в Марселе, требуя покровительства той самой Франции, куда была изгнана. Правительство услышало эти жалобы. Жозеф и Люсьен добились места в армейской администрации, Луи был назначен унтер-офицером, а Бонапарт лейтенантом, то есть с повышением, в четвертый полк инфантерии.

Наступил год с кровоточащей цифрой 93. Половина Франции дралась против другой. Запад и Средиземноморье были в огне. Лион после четырехмесячной осады был на грани сдачи. Марсель открыл ворота Конвенту. Тулон отдал свой порт англичанам.

Тридцатитысячная армия под командованием Келлермана осадила Тулон. А несколько полков из Альпийской и Итальянской армий — все, кто был мобилизован в соседних департаментах, двинулись к проданному городу. Схватка началась в ущелье Оллиуля. Генерал Лютей, который должен был командовать артиллерией, отсутствовал. Генерал Доммартен, его помощник, был ранен в первом же столкновении. Заменил его следующий по званию. Этим офицером был Бонапарт. На этот раз случай оказался в согласии с гением. Правда, по отношению к гениям случай называется судьбой.

Бонапарт, получив назначение, является на командный пункт и предстает перед генералом Карто, великолепным мужчиной, позолоченным с ног до головы. Генерал спрашивает у него, чем он может быть ему полезен. Молодой офицер представляет ему приказ, обязывающий его явиться под командование генерала для руководства артиллерийскими действиями.

— Артиллерия? — отвечает бравый генерал. — В ней нет никакой надобности. Сегодня вечером мы возьмем Тулон на штык, а завтра мы его сожжем.