«Я надеюсь, что близкий мне человек ещё жив, и при разыскании его прошу ему сообщить о моей смерти. Если же отыщется всего лишь могила его, прошу горсть земли с неё смешать с землёю на моей могиле».
— Эти слова она продиктовала священнику в присутствии моего прадеда. По завещанию все крестьяне деревни Гаврилово получали вольную, княжеский дом навсегда становился школой, старинная библиотека тоже становилась собственностью школы.
— Больше о том человеке, об Афанасии, ни слова? — спросил Гоша.
— Ни слова. А легенды вы знаете сами. По некоторым — его отдали в солдаты, по другим — он стал разбойником, по третьим — наоборот, разбойники замучили его, по четвёртым — он до сих пор бродит вокруг деревни.
Саша снова лежал на сеновале и смотрел в окошко на одинокую звезду. Он думал об Афанасии. А потом вдруг неожиданно вспомнил про заметку в журнале, которую читал несколько дней назад в поезде. Там же было написано про замок и про находку картин или портретов неизвестного художника.
Он даже вскочил. Ему захотелось немедленно бежать на почту, чтобы послать новую телеграмму Николаю Павловичу!.. И всё-таки телеграмму Саша решил послать утром, чтобы не будить человека.
«Николай Павлович каком журнале недавно напечатана статья об удивительной находке на чердаке итальянской виллы картин русского художника очень важно Саша».
В стену неожиданно что-то ударило. «Птицы, наверно», — подумал Саша, но услышал приглушённый голос Фёдора:
— Саша! Сашка! Приехали!
Саша быстро оделся. Федя стоял в огороде со стороны реки.
— Они заехали в кусты у Протоки. Я — звонить, а ты посмотри, что будут делать.
Саша прошёл вниз по тёмной улице, ощупью пробрался почти вплотную к машине, залез в густой куст совсем рядом.
В машине были открыты окна, и разговор был хорошо слышен.
— Он точно уехал, ты проследила? — спросил мужской голос.
— Сколько можно повторять? Конечно, проследила.
В это время кто-то прошёл у самых Сашиных ног и остановился.
— Ну как? — спросили его.
— Можно, — ответил он.
Это был голос Рыжебородого. Но когда в кабине загорелся свет и Саша увидел его лицо, он поразился. Лицо было незнакомым: без бороды, без усов, а на голове вместо рыжих — густые чёрные кудри. Но голос-то был Рыжебородого!
— Он тебя с шоссе не заметил? — спросил «Рыжебородый».
— Стала бы я ему показываться! — ответила девица. Её-то Саша сразу узнал, она была прежняя.
«Рыжебородый» держал в руках свёрток. Вместе с этим свёртком он сел в машину, дверь негромко хлопнула, и снова стало темно.
— Мы тебе кофе оставили, — сказала девица.
«Ещё и кофе распивают! — подумал Саша. — Как же их задержать?»
Пока внутри о чём-то договаривались, он подполз к машине, набрал в горсть влажной земли и, лёжа на спине, стал забивать трубу глушителя землёй. Спину колол острый сучок, от напряжения заболела шея, но он забивал и забивал сырую жирную землю внутрь трубы. И лишь когда закончил, подумал о том, что машина в любую секунду может тронуться и задними колёсами на него наехать.
Он отполз в сторону и снова лёг за кустом.
Прошло ещё немного времени, люди внутри машины завели двигатель, включили ближний свет, и машина медленно тронулась.
Саша бежал, продираясь через кусты, на холм, к домам. Навстречу ему мчался Федя, крутя велосипедные педали и включив фару.
— Снова в музей залазили! — сказал он. — Хватай велосипед, мы им сейчас наперерез.
— Я выхлопную трубу забил.
Откуда-то со стороны появилась Света, тоже на велосипеде.
— Он им глушитель забил, может быть, остановятся! — сказал ей Федя.
Втроём поехали они по неширокой утоптанной тропе, освещая её фарами.
— Сейчас обгоним! — говорил Федя. — Дорога петляет, а тропа прямая. Ещё метров двести через лес, и всё.
Из леса они выскочили прямо к дороге и далеко впереди увидели яркий свет.
— Едут! — зло сказал Федя. — Тащи деревья поперёк.
Ребята выволокли поперёк шоссе сначала одно, потом второе, третье дерево… Но машина вдруг остановилась, не доехав до завала. Потом дёрнулась и остановилась опять.
— Твой глушитель подействовал! — обрадовался Федя.
Тут с противоположной стороны показался новый огонёк. Сначала он мигнул вдалеке и скрылся, потом стал приближаться и светить всё ярче. Это на своём милицейском мотоцикле спешил Гоша.
— Бежим к машине, чтобы чего не спрятали! — скомандовал Фёдор.
У машины с открытым капотом двое людей копошились в двигателе. Гошин мотоцикл осветил их ярко, потом фара погасла — это Гоша остановился перед поваленными деревьями. Потом Гоша перескочил через деревья, спокойно пошёл на машину, приблизился почти вплотную и, включив длинный фонарь, сказал командирским голосом:
— Всем стоять! Руки вверх! Инспектор Гаврилов!
Двое у раскрытого капота растерянно подняли руки.
— Ребята, ко мне! — скомандовал Гоша, не поворачивая головы.
— А ведь это Георгий! — сказал вдруг тот, что был прежде Рыжебородым. — Георгий, а я тебя узнал!
— Молчать! — скомандовал Гоша. — Выяснением личностей займусь позже. — И вдруг спросил неуверенно: — Антоха, что ли?
— Я! — обрадовался бывший Рыжебородый. — Узнал? Я всё думал, неужели никто не узнает? А это брат жены моей, а жена в машине. Чего-то у нас тут двигатель глохнет.
— Отойти от машины, ключи бросить детям! — снова посуровел Гоша. — Что делали в деревне, зачем лазали в музей?
— Ты ему скажи, чтоб он свой наган убрал, — заговорил второй, в цветастой рубашке, — мы же не воры.
— Гош! Ты не волнуйся, расскажем, если поклянётесь хранить тайну, — крикнул бывший Рыжебородый и тоже опустил руки.
— Ладно, — и Гоша убрал пистолет в карман. — Рассказывайте, зачем лазали в музей? Там всё цело?
— Да цело, цело, не волнуйся. Даже кой-что прибавилось!
Милиционер Гоша вынул из тонкого кожаного планшета чистый лист бумаги и стал записывать показания бывшего Рыжебородого.
ПОКАЗАНИЯ
Я, Антон Гаврилов, в присутствии инспектора милиции Георгия Гаврилова, жены своей Натальи Гавриловой, её брата Петра Верёвкина и трёх несовершеннолетних: Светланы, Фёдора и Александра Гавриловых, заявляю, что приезжал в деревню Гаврилово на автомобиле «Жигули» без злого умысла. В этой деревне я родился, рос и учился до двенадцати лет. Обучаясь в третьем классе Гавриловной школы и находясь в глупом возрасте, я взял поиграть знаменитую указку Елизаветы Антоновны, а когда её хватились, то я испугался вернуть её на место, потому что подумали бы на меня, что я вор. А ещё, обучаясь во втором классе той же школы и находясь в ещё более глупом возрасте, я испортил картину на стене своей подписью «Антоха Г.».
Проживая с двенадцати лет в столице нашей родины Москве и постоянно стыдя себя за поступки, совершённые в раннем глупом возрасте, я однажды поклялся исправить всё содеянное. С этой целью я обучался в художественном училище, дабы уметь смывать надписи на картинах, а также занимался альпинизмом, дабы лазать по крышам.
Купив бороду рыжего цвета и такой же парик, я прибыл в деревню из столицы нашей родины города Москвы и неузнанным прокрался в учительскую школы с целью положить на место знаменитую указку Елизаветы Антоновны, но едва не был застигнут на месте действия милицейским инспектором Георгием Гавриловым, бывшим моим одноклассником. С целью смывания глупой надписи на старинной картине я влез в музей вторично, и теперь картина сама по себе, а подписи нет».
— Вы тот самый «Антоха Гэ», который надписал в музее портрет? — удивилась Света.
— Ну, я, — смущённо согласился «Рыжебородый».
— И для того вы прикидывались рыболовами? — сурово спросил Гоша, сворачивая лист с показаниями. — Могли бы хоть мне довериться. — И Гоша переложил пистолет из кармана в кобуру.