— Твой пес брешет громче всех собак в округе, — заметил как-то Йоун этому человеку.

— Это оттого, что он всех умнее.

— Какой уж тут ум! Воют одни суки. В сагах говорится, что в древности королем выбирали того, у кого был самый злой, а не самый брехливый пес.

— А что проку от пса датского короля?

— Собака твоего герцога просто сука.

— Ну, моя сука еще потягается с твоим кобелем.

— Может, пес у меня и не очень-то важный, зато немцы — а они знаменитые воины и настоящие мужчины — не долго бы раздумывали, как им поступить с твоей сучкой.

Йоун часто упоминал о немцах, которые отнимают у людей хлеб, а потом вздергивают их на виселицу, если, конечно, палач окажется под рукой. Он питал к этим удивительным людям уважение, смешанное со страхом. И все же немало гордился тем, что познакомился с ними.

Собака не переставала выть. Однажды на заре Йоун вышел из сарая и, отыскав обрывок веревки, задушил пса и бросил его в канал.

Потом Йоун долго шел вдоль канала, переходя один мост за другим. Жители еще спали; бодрствовали одни рыбаки да паромщики. Над баржей, стоявшей на канале, вился дымок, — там пили чай. Йоун окликнул людей на барже и попросил угостить его. Они спросили, кто он такой, и Йоун рассказал им, что прибыл из Исландии, где находится ад. Они пригласили Йоуна к себе, напоили чаем и завели с ним разговор о вулкане Гекла. Йоун сообщил им, что он родился и вырос у подножья Геклы и поэтому его зовут Ван Гекенфельд. Люди хотели знать, виден ли ад с вершины Геклы и не мешают ли заглядывать в адское пекло свирепые птицы, которые с диким гомоном носятся над кратером. Йоун ответил, что не мешают и что однажды он поймал багром такую птицу. Они похожи на воронов, только клюв и когти у них железные. Люди поинтересовались, годятся ли эти твари в пищу. Йоун лишь посмеялся над их глупостью. Он добавил, что когти птиц можно употреблять вместо крючков, а клювы — вместо четырехпалой кошки.

— А почему не вместо клещей? — спросили Йоуна его собеседники.

— И впрямь, — согласился Йоун, — почему бы не вместо клещей?

Ему налили еще чаю, и один из слушателей спросил, не съездит ли он с ними нынче вечером в Исландию. Йоун отказался, заявив, что путь его лежит в Данию, где он непременно дойдет до самого монарха. Они пожелали, чтобы этого монарха побрали черти, и выразили надежду, что их герцог скоро пойдет на него войной.

— Пусть он остережется, — заявил Йоун.

Но они возразили, что будут биться за своего герцога до последней капли крови и не отступят ни на шаг.

— Вон на канале стоит датский корабль. Хорошо бы потопить его! — добавили они.

Йоун поблагодарил голландцев за угощение и распрощался с ними. Он направился в гавань, поднялся на борт датского судна и почтительно поздоровался с матросами. Выяснилось, что все они из Гольштинии, а сюда приехали за хлебом и солодом. Поначалу они были довольно приветливы. Йоун попросил позволения повидаться со шкипером. Он — исландец, объяснил Йоун, и хочет попросить их взять его с собой. Узнав, что перед ними исландец, матросы принялись издеваться над ним, ибо для датчан нет более презренного народа, чем исландцы. Йоун упал на колени перед шкипером и плача поцеловал ему руку. Но шкипер ответил, что ему никто не нужен меньше всего исландец. А впрочем, пусть Йоун завтра придет.

Матросы накормили его, сказав, что исландцы всегда живут подачками других народов, иначе они все передохли бы.

Йоун вежливо их поблагодарил. Весь день он околачивался возле канала, ибо, с тех пор как он отправил пса на тот свет, он чувствовал себя в Голландии не слишком-то уютно. Ему разрешили переночевать на палубе, под парусами. Но крестьянину повезло и на сей раз. Той же ночью два матроса с этого судна отправились повеселиться в город. Одного из них убили, а другого покалечили. После этого шкипер милостиво уступил мольбам Йоуна взять его на место убитого. Следующую ночь ему уже разрешили спать в трюме, а с рассветом они вышли в море.

Йоуну пришлось претерпеть немало издевательств, и все из-за того, что он был исландец. Когда неподалеку от Фрисландии судно попало в шторм и было унесено в открытое море, виновником бури сочли Йоуна. Его уже хотели связать и бросить за борт в надежде усмирить бурю. Спас Йоуна юнга, которому, возможно, пришлось бы лететь за борт следом за Йоуном. Он умолил шкипера не губить этого беднягу.

Когда буря улеглась, Йоун воспрянул духом. Он чувствовал, что здесь ему не помогли бы никакие россказни об аде, горящем в кратере Геклы. Датчанам не было никакого дела до ада, находящегося в Исландии. Зато он описал морякам своего прародителя Гуннара из Хлидаренди, который был ростом в двенадцать локтей, прожил триста лет и мог в полном вооружении прыгнуть на двенадцать локтей вперед и назад. Йоун спросил, бывали ли такие люди среди датчан. В старое время, сказали они, и в Дании водились великаны.

— Да, — заметил Йоун, — разве что Харальд Боезуб, да и он ведь тоже мой предок.

Но вот они прибыли к месту назначения — в гольштинский город Глюкштадт на Эльбе. Наконец-то Йоун очутился на земле своего милостивого короля и повелителя. Вечером он легким шагом сошел на берег. Йоун, конечно, дал бы юнге скильдинг за свое спасение, если бы шкипер не прогнал его с судна, пригрозив побоями вместо жалованья.

Глюкштадт не мог произвести большого впечатления на человека, который исходил пешком всю Голландию. Хуже всего было то, что Йоун перезабыл все языки, а приходя в ярость, мог ругаться только по-голландски. До сих пор он был уверен, что сумеет отличить датский от всех прочих языков. Оказалось же, что он совершенно не понимает местного говора. Выпал иней. У Йоуна нашлась завалявшаяся голландская монетка. В поисках ночлега он показывал ее людям, но его отовсюду гнали с руганью, говоря, что деньги у него фальшивые. Кое-кто даже хотел потащить его в суд. Йоуна мучил голод. На улице было скользко. Жители закрывали слуховые окна и спокойно ужинали у себя за столом. Когда навстречу Йоуну попадался человек с фонарем, то издали свет казался сперва клочком серой шерсти, затем вокруг него появлялся голубой нимб, как у луны, а вблизи фонарь походил уже на яичный желток. Из домов до него то и дело доносился дразнящий запах жаркого, а из трактиров пахло пряностями, табаком и вином. Йоун решил попытать счастья и там, — может, его пустят в конюшню или на сеновал.

Бродя в поисках ночлега, он внезапно натолкнулся на какого-то человека с фонарем. Это был дюжий бородач в шляпе с пером, плаще и ботфортах. От него за версту разило водкой. Он по-приятельски поздоровался с Йоуном. Друг друга они не понимали, но под конец Йоун догадался, что человек хочет ему добра и даже предлагает кружку пива. Йоун решил, что так оно и должно быть, поскольку он находился на земле своего короля, которая была целью его долгого странствия. Вдвоем они направились в большой трактир, где за массивными дубовыми столами бражничали солдаты. Настроены они были весело, но не слишком миролюбиво. Человек указал Йоуну на лавку в углу и сам сел рядом с ним. Хозяин — здоровенный детина с черными, как вороново крыло, волосами, не дожидаясь просьб, поставил перед ними пиво. Кружка, стоявшая перед его новым знакомым, была гораздо меньше той, что подали Йоуну. К тому же она вся была изукрашена причудливыми узорами и закрывалась серебряной крышкой, тогда как Йоуну пришлось пить из простого глиняного сосуда. Затем хозяин принес им водку: Йоуну — в оловянном стакане, а тому человеку — в маленькой серебряной стопке.

Было совершенно ясно, что языка этих людей Йоун не понимал. Поэтому хозяин и бородач некоторое время разглядывали своего гостя и шептались, словно сомневаясь, тот ли это человек, который им нужен. Это не мешало им, однако, беспрестанно подливать ему вина, и Йоуну было совершенно все равно, за кого они его принимают. Он продолжал пить и был в преотличном расположении духа, не думая о том, зовут ли его Йоун Хреггвидссон или еще как-нибудь. Кружка и стакан ни минуты не пустовали, и Йоун запел во все горло римы о Понтусе: