Медлительно стелются туманы. Какая теплая майская ночь! Как нежно сияет луна в реке! И вот опять они возникают — мои сны, видения майской ночи…

Кажется, давно уже кануло в вечность это тихое время ожиданий и тоски, этот май! Уже не вижу я больше дорогих образов тех дней. Так бушевало море жизни, проносясь вихрем по душе моей, таким зноем опаляло солнце, что уже почти не осталось места для иных видений. Но вместе с тихою луной, в пору иных мечтаний и иных ожиданий — вы опять идете ко мне, давние тени, длинное шествие теней. Точно похороны — гроб за гробом — скользите вы бесконечной вереницей. Нет, это не погребальное шествие! Опять, как в древней песне, открываются гробы, и опять поднимаются из них мужи-исполины: герои, одетые в панцирь, с мечом в руке. И женщины, величественные, строгие, следуют за ними — ряд за рядом.

Ближе, все ближе подходит шествие, и в лунном свете вижу я, как постепенно сгущаются расплывчатые образы, приобретают форму, я уже могу разглядеть каждое лицо: яснее проступают черты, просыпается душа, чтобы длить недовершенную жизнь продолжать незаконченную борьбу.

Это ты, Лачплесис! Узнаю тебя по высоко поднятому челу, но сиянию, скрывающему твой лик, — точно пеплом подернулся жарко тлеющий уголь. Это ты, сын Лиелвардиса великий вождь!

С ним рядом — товарищи-войны: его друг и тоже вождь — Кокнесис, его певец и народный бард — Пумпур.

Вот и оба старца, вожди племен — Айзкрауклис и Лиелвардис. А за ними старый мудрый Буртниек.

Облаченная в сине-серебристое сияние, словно окутанная плащом светлого летнего дождя, идет Лаймдота. За нею подружки и прислужницы.

В стороне, во главе отряда гордых воинов, в красновато-золотистом блеске одежд следует властная Спидола со сверкающими очами.

А поодаль перед мрачной толпой выступает, предводительствуя ею, Кангар, с перекошенным от злобы лицом. И, наводя ужас на всех этих девушек-ведьм, на старую колдунью и духов преисподней, следует Черный Рыцарь. Рядом с ним закутанный в белый плащ Лайкавецис со своими тремя Белыми Дочерьми, — наблюдающий, полный размышлений, чуждый всему, что его окружает.

Стремительность и гнев на лицах воинов. Оружие звенит тут же, передо мною, а кажется, что звуки доносятся откуда-то из могильной дали. Отряды шагают твердо, стремясь вперед, но они все время перед моими глазами. Я вижу их непрерывное движение, и ему нет и нет конца.

Воины шествуют смело, не касаясь земли. Шаги их скользят, как дым скользит над землею в ветреный день. Какие взоры бросают их застывшие очи, как неудержимо стремятся они вперед! И я вижу, что только у Лачплесиса глаза зажжены внутренним огнем. И кажется, что это он один влечет их за собою и только одна Спидола следует за ним по доброй воле, погруженная в мечту.

Иди, Лачплесис, иди, продолжай борьбу! — Твоя победа еще не завершена, Победитель! Победи снова и победи окончательно! Твори свое великое дело, освободи от нечисти землю!

Ты слышишь далекие голоса? Это духи земли. Их стоны так близки, так легко различимы. Это уже не стоны, это — стуки, подземные удары.

Самые угнетенные — ближе всех к победе!

Ты слышишь? Там, на дне Даугавы, хранили они ключ от твоей свободы, чистили его до блеска горечью слез своих и солью крови своей, стекающей в волны. Вот он блестит, твой ключ! Мы хотим его поднять, но слишком слабы наши руки. Иди, и возьми его, и открой нам ворота в Замок Света!

Молча проходит Лачплесис, и лишь глаза его пылают. И доносится голос словно из потустороннего мира. Это говорит Лайкавецис:

— Не мешай Лачплесису на его опасном пути! Его борьба величественнее всего, что могли видеть люди: он бьется за то, чтобы стать совершенным. То, что созерцали вы в невыразимом страхе перед опасностью, только первый проблеск утра. День великой борьбы еще впереди!

Бодрствуйте, чтобы не застали вас спящими, когда придет время — и Лачплесис поведет вас в последний, решающий бой! В вас самих — и ключ тот, и Замок Света!

Но и тогда, когда вступите вы в Замок, еще не кончен путь Лачплесиса. Начнется героическая бескровная борьба в царстве Спидолы!

Когда отзвучали эти слова из потустороннего, тело мое содрогнулось, и я увидел огненный взор Лачплесиса, сверкнувший мне из-под тяжелых век. Уста Спидолы улыбались мне.

Я хотел вскочить, крикнуть: «Мы пойдем! Пойдем!» — но все затянуло туманом. Лайкавецис стоял с поднятыми руками, широко развеяв за собой белый плащ. Колыхнулись полосы света, приблизились чудные голоса — тени сновидений продолжали свою жизнь —

Где я? Это опять ты, моя дорогая родина! Я слышу звуки беззаботных песен… Немцы уже начали свой захватнический по-ход, но еще свободны латыши. Еще высится древний, свободный замок латышского народа…

Замок Айзкрауклиса над Даугавой.

Большая комната в старолатышском стиле, сказочно украшенная. Стол и сиденья. Ложе. Первобытные ткацкие станки. Вдоль стен скамьи. Печь. Вечереет.

Спидола, Айзкрауклис. Девять девушек чешут шерсть, прядут и ткут — три в черном, три в желтом, три в красном.

Айзкрауклис (следя за работой девушек)

Чесальщицы

Айзкрауклис

(К прядильщицам.)

Прядильщицы

Айзкрауклис

(К ткачихам.)

Ткачихи

Айзкрауклис

(К Спидоле.)