Как ухитрился Бинович соорудить свой костюм, осталось загадкой: крылья у него за спиной были настоящими. Прежде они принадлежали одному из тех больших черных соколов, что охотятся над Нилом, сотнями кружа над Каиром и безмолвными холмами Мукаттам. Где раздобыл их Бинович, бог весть. Когда он двигался, крылья шуршали, со свистом рассекая воздух. Он танцевал с одалисками, египетскими царевнами, румынскими цыганками, танцевал превосходно, легко и грациозно. Но с Верой он не танцевал, а летал — скользил по паркету с непринужденностью и страстью, которая заставляла других провожать их глазами. Казалось, они парят над землей. Это было прекрасное, захватывающее и в то же время странное зрелище. Бьющая в глаза экстравагантность этой пары приковала взгляды. Бинович и Вера оказались в центре внимания. Вокруг стали перешептываться:

— Взгляни на человека-птицу! Он так похож на сокола! И неотступно преследует голубку. Какая эффектная погоня! В ней чувствуется что-то зловещее. Кто он? Его партнерше не позавидуешь.

Когда Бинович проносился мимо, толпа расступалась. Ему освобождали путь. Казалось, он постоянно преследует Веру, даже когда танцует с другими женщинами. Человек-сокол не сходил с уст присутствующих. В этой неистовой погоне временами проглядывало что-то слишком откровенное, отталкивающее, кровожадное. Зал был наэлектризован тревогой.

— Это неприлично. Что за манеры! Позор! Ужасно! Вы только посмотрите, как она испугана!

И тут произошла короткая, ничем как будто не примечательная сцена, мгновенно обнажившая ту реальность, жутковатое присутствие которой многие ощущали с самого начала. Бинович приблизился к Вере, зажав в своих длинных, видневшихся из-под перьев когтях программку, но в тот же миг из-за угла вдруг вынырнул Пьеро с такой же программкой в руках. Те, кто наблюдал за ними, утверждали потом, что Пьеро выжидал и вмешался намеренно и что в его поведении чувствовалось что-то властное и покровительственное. Ситуация была самая что ни на есть банальная: у обоих в программке под номером тринадцать, танго, значилось ее имя, однако за танцем следовал ужин, поэтому ни Сокол, ни Пьеро не собирались уступать. И тот и другой стояли на своем. И тот и другой желали танцевать только с Верой. Атмосфера накалялась…

— Ну что же, пусть Голубка сама выберет одного из нас, — вежливо улыбнулся Сокол, хотя его пальцы с когтями на концах нервно подергивались.

Однако более искушенный в подобных вопросах или просто более смелый Пьеро учтиво возразил:

— Я бы с радостью подчинился решению Голубки, — за властным тоном Пьеро легко угадывалась раздражающая уверенность в том, что он имеет на девушку права, — но я получил согласие на танец еще до того, как Его Величество Сокол появился в зале. Поэтому решать буду я.

Пьеро уверенно взял девушку за руку и увел. Он не терпел возражений — захотел получить Веру и получил. Уступая и в то же время сопротивляясь, Голубка последовала за ним. Они затерялись в пестрой толпе танцующих, оставив потерпевшего поражение Сокола среди хихикающих зевак. Стремительность разбилась о непоколебимую силу.

Потом случилось нечто необъяснимое. Видевшие Биновича свидетельствуют, что он мгновенно преобразился. Это было ужасно, невероятно. По галереям и комнатам пронесся испуганный шепот:

— В воздухе что-то странное!

Одни отошли подальше, другие сбежались посмотреть. Нашлись и такие, которые клялись, что слышали необычный шелестящий звук и видели, как воздух взволновался и задрожал, как на покинутое Голубкой и Пьеро пространство пала тень… И вдруг раздался крик, резкий, пронзительный, дикий:

— Гор! Светлое божество ветра!

Один человек решительно утверждал, что в открытое окно что-то влетело. Впрочем, подобное объяснение напрашивалось само собой. Новость мгновенно распространилась но залу. Толпу, как это бывает во время пожара, охватили возбуждение и страх: танцоры путали па, оркестр фальшивил и сбивался с ритма, ведущая пара в танго споткнулась и стала озираться по сторонам. Все находившиеся в зале отпрянули назад, пытаясь спрятаться, увернуться, остаться незамеченными, как будто нечто странное, опасное и жуткое вдруг вырвалось на волю. Люди сгрудились у стен, и Пьеро с Голубкой внезапно оказались посреди пустого зала.

Это было похоже на вызов. Раздались аплодисменты, гул голосов смешался с хлопками рук в перчатках. Все взгляды устремились к одинокой паре, танцующей в центре зала, — казалось, для публики готовится представление, увертюрой которого является этот танец. Оркестр заиграл уверенней. Пьеро был силен и полон достоинства, его нисколько не смущало всеобщее внимание. Голубка хотя и робела, однако своей восхитительной покорностью прекрасно дополняла мужественного партнера. Они танцевали, слившись в единое целое. Пьеро окончательно завладел Верой. И Соколу невыносимо было видеть, как бережно тот держит ее в объятиях, как он силен и уверен в себе, как гордо демонстрирует власть над девушкой, словно заявляя о неприкосновенности своих прав на это нежное создание.

— Все-таки она досталась Пьеро! — заметил кто-то слишком громко, выразив общее мнение. — Хорошо, что не Соколу!

Вдруг, к полному изумлению толпы, что-то пронеслось в воздухе. И вновь раздался высокий, пронзительный голос:

— Преоблачи душу мою оперением… дабы мог познать я грозную твою стремительность!

Мелодия этих слов проникала в душу, зовущая, страстная, пьянящая. И в тот же миг с балкона поразительно легко и ловко ринулся вниз человек-птица. Перья его трепетали, словно паруса, полные ветром. Подобно соколу, что камнем падает на свою добычу, это существо, раскинув могучие крылья, обрушилось на опустевшую площадку, где танцевали Вера и Пьеро, и точно приземлилось рядом с изумленными танцорами…

Все произошло так быстро, что у многих потемнело в глазах, точно от удара молнии. В разных концах зала людям мерещилось разное. А те, кто в испуге закрыл глаза или спрятал лицо в ладони, вообще ничего не видели. Толпу охватил панический ужас. То безымянное, что смутно предчувствовалось весь вечер, вдруг стало реальностью. Облеклось в плоть.

При ярком свете люстр на опустевшей площадке случилось невероятное. Бинович, во всем своем страшном великолепии, простер над Верой огромные крыла. Притянул к себе. Длинные серые перья с шелестом взметнули вихри воздуха. От Сокола исходило нечто пугающее: большой острый клюв был готов к удару, пальцы с изогнутыми когтями то сжимались, то разжимались, — весь его жуткий облик выражал готовность к нападению. Это единодушно утверждало большинство присутствующих. Однако нашлись и такие, кто стал уверять, что то был вовсе не Бинович: кто-то другой, чудовищный и мрачный, высился над ним, прикрыв гигантскими темными крылами. Как бы то ни было, можно с уверенностью сказать, что противоречивые и сбивчивые показания сходятся в одном: на всем происходящем лежала странная печать чего-то сакрального, может быть даже божественного… Ибо многие потупились и склонили головы. Воцарился благоговейный ужас. Свидетели заявляли, что у них над головой словно бы пронеслась неведомая сила.

В зале был явственно слышен шум крыльев.

Вдруг кто-то закричал, резко и пронзительно. Чувства, обычные человеческие чувства, непривычные к ужасам, не выдержали. Сокол и Вера взмыли вверх и улетели: она — охотно и радостно, он — исполненный силы. Отброшенный к стене мощным вихрем, Пьеро ошеломленно смотрел им вслед. Они выпорхнули из освещенного зала, из душного, набитого людьми пространства, из тесных, огороженных стенами и залитых искусственным светом комнат-клеток. Все это остаюсь позади. Счастливые, они были сродни ветру, принадлежа отныне воздушной стихии. Земное притяжение было над ними не властно. С изумительной легкостью они, словно птицы, пронеслись по длинному коридору навстречу ночи, к южной террасе, где с колонн свисали длинные цветастые шторы. Мелькнули и скрылись из глаз. Потом, когда порыв ветра откинул край огромной шторы, темный силуэт беглецов возник на фоне звездного неба. Раздался чей-то крик, за ним последовал прыжок. Еще раз хлопнув, штора закрылась, и в бальный зал ворвался холодный ветер пустыни.