Кленси, смоля, также как и я, вторую подряд сигарету, сквозь клубы дыма уставился на меня немного ошалевшим взглядом. Потом, минуты через две понимающе ухмыльнулся и произнёс:

— Да, точно, господин офицер, я, определённо слышал, что генерал Клопов является платным агентом английской разведки. Он ещё контактирует с финскими и германскими спецслужбами. Я обязательно вспомню, к тому моменту, когда попаду к вашему руководству, все факты и доказательства его сотрудничества с иностранными разведками.

Слова Кленси были как бальзам на мою душу. Не показывая, как я обрадован его словами, я встал, подошёл к майору, под руку поднял его со стула и вывел в общий коридор. Там похлопал его по плечу и сказал:

— Вот-вот, дорогой Томас, запираться не надо, для вас же будет лучше – всё честно рассказать о преступной деятельности генерала Клопова. И ещё, это уже мой личный, шкурный интерес. Не забудьте лишний раз сказать, что вас взял в плен старший лейтенант Юрий Черкасов, командир роты второго батальона 355-го стрелкового полка.

Подмигнув англичанину, я добавил:

— Не всё же заботится о благополучии английских шпионов, нужно и о собственной карьере подумать.

После этих слов я повернулся к стоящим неподалеку Якуту и Шерхану и приказал:

— Так, товарищи красноармейцы, давайте, выводите всех пленных в коридор. Сейчас их отведём в комнату, где сидят остальные финны. Пусть там рядовые пообщаются с офицерами, всё будет веселее и тем, и другим. Глядишь, мускулы разомнут и согреются немного. Да и у нас боец освободится от охраны этого офицерья.

Ребята видно застоялись без дела, поэтому с радостью начали выполнять мой приказ. Шерхан влетел в помещение санузла и пинками, тычками и матерной бранью, в течение пяти минут выгнал всех пленных в коридор. Здесь стоял Якут с автоматом наперевес и контролировал поведение финнов. Построив офицеров в колонну по двое, мы перегнали их этажом ниже. Когда офицеров загнали в комнату, где уже находились остальные финны, я оглядел своих бойцов и произнёс:

— Ну что, товарищи красноармейцы, отдых ваш кончился, теперь здесь на охране остаётся один Якут. А вам, ребята, нужно спускаться на самый нижний уровень и помогать грузить снаряды на подъемники. Там мужики, наверное, уже выдохлись, нужно им подсобить. А то вон, слышно, как снизился темп стрельбы наших орудий. Сами, надеюсь, понимаете, почему я именно Якута оставляю здесь – у него вес вместе с одеждой, наверное, равен весу фугасного снаряда. Да, чуть не забыл, тебе, Якут, ставится ещё одна задача. Если зазвенит звонок и загорится вон та лампочка, то сразу включай сирену тревоги и беги к предпоследнему люку в подземном ходу. Эти сигналы будут обозначать, что люк, находящейся в землянке, вскрыли финны и нужно быть готовым отразить их атаку. Всё, товарищи, разошлись выполнять свою боевую задачу.

Когда Шерхан и Ежов, гремя своими бахилами, скрылись из виду, я тоже повернулся и направился наверх, в орудийный зал. Нужно было оценить результативность нашего нахождения здесь. Картинка в перископе не давала полного впечатления о развернувшемся наверху бое. Когда я поднимался, то продолжал обдумывать, как бы получше и наверняка провернуть ту подставу, которую я задумал для Клопова.

Орудийный зал напоминал цех какого-нибудь крупного штамповочного производства, в котором, одновременно с рабочим процессом, проводил свою первую репетицию дублирующий состав пожарного оркестра Пупкинского уезда. Одновременно в этом же цеху развлекались пацаны, пуская шутихи и взрывая петарды. Словом, жуткая какофония. Вентиляция работала отвратительно. Амбразуры, кроме небольших щелей для ведения огня, были закрыты броневыми щитами. От этих щитов исходил звук, как от ударов горошин летнего града о железную крышу. Осколки и пули долбили в броневую защиту амбразур непрерывно.

Я прошёлся по периметру дота, осматривая все близлежащие окрестности. И везде видел одну и ту же картину – валяющиеся повсюду трупы финских солдат, и снег, забрызганный кровью. Пуля от крупнокалиберного пулемёта делала страшные вещи с человеческой плотью. Были оторваны руки, головы, другие части тела, а если в человека попадало несколько таких пуль, получалась бесформенная гора мяса и костей, что случалось довольно часто, так как по окружности нашего дота работало по противнику четыре спаренных крупнокалиберных пулемёта.

Особенно страшная картина открылась в секторе, по которому работал пулемёт Петрова. Там, начиная метров со ста пятидесяти от дота, снег буквально застилал ковёр из расстрелянных финских тел. По-видимому, Петров оказался самым выдержанным и открыл огонь только тогда, когда в его прицеле оказалась, чуть ли не половина финской пехоты, атакующей наш дот. Они набились в этот сектор, привлечённые молчанием пулемёта и, как им казалось, близкой добычей – стенами нашего дота. Много финнов подорвалось и на минах, установленных на самых удобных подходах к доту. А именно на тех, которые не смогли снять финские сапёры. Некоторые из этих солдат, так и остались лежать на своём же минном поле. Особенно большое количество финских трупов лежало у находящихся метрах в ста от дота окопах. Непосредственно к доту не подходило ни одного окопа или траншеи. По-видимому, финская пехота накапливалась перед решающим броском в этих, углублённых в землю ходах. А когда они вылезали на поверхность, то попадали под кинжальный огонь наших пулемётов. Около одного из таких окопов лежала куча трупов, распространяя по округе тошнотворный запах горелого мяса. Присмотревшись, я понял, в чём там дело. Вместе с пехотой в атаку пошёл огнемётчик. Попавшая в него пуля пробила баллон с горючей жидкостью, находящийся у него за спиной – получился небольшой полевой крематорий. Да! Финны положили у стен нашего дота уже не менее одного пехотного батальона, но успокаиваться никак не хотели.

Теперь они предприняли атаку, используя бронетехнику. Я насчитал не менее десяти танков, которые пытались пролезть к доту, но у них ничего не получалось. Все подходы были эскарпированы. Единственный, оставленный подъездной путь был занят. Там стояло два дымящихся остова от танков Т-III Германского производства. Их поджёг Орлов, сейчас выступающий за наводчика одного из «Бофорсов». Место за вторым противотанковым орудием занимал Курочкин. Наш единственный, недоучившийся артиллерист Сизов продолжал заниматься крупнокалиберным орудием. Эта мощная пушка продолжала разрушать укрепления «линии Маннергейма», находящиеся в секторе её обстрела.

В настоящий момент огонь вели только эта пушка, крупнокалиберные пулемёты и два «Бофорса». Пулемёты и противотанковые пушки стреляли в сторону развивающейся атаки бронетехники с пехотной поддержкой. Ручные пулемёты, которые использовались в самые критические моменты отражения финских атак, стояли прислоненными к стене. Пулемётчики теперь исполняли роль орудийного расчёта. Среди красноармейцев не чувствовалось никакой нервозности. Одним словом, в основном ярусе дота установилась спокойная рабочая атмосфера. Чувствовалось, что все роли уже расписаны и отработаны до автоматизма. Никто не суетился, все деловито занимались выполнением каждый своей задачи. Даже два легкораненых были заняты в общем деле обороны дота. Они выполняли функции, расчета «Бофорсов». Ребята получили ранения от осколков, влетевших в незакрытые щитами промежутки амбразур.

Для удовлетворения своего праздного любопытства я не стал отвлекать Курочкина от важного дела. Он выполнял сейчас функции наводчика «Бофорса». Все-таки, Ряба, обладал редким предчувствием того, что в этой жизни ему может пригодиться. Во время нашего двухнедельного отдыха около деревни Суомиссалми, он любую свободную минуту проводил у позиций трофейных «Бофорсов», обучаясь стрельбе из этих шведских 37-мм противотанковых пушек. Этой своей целеустремлённостью он заразил и меня. Я несколько раз вместе с ним брал уроки стрельбы из «Бофорсов» у нашего ротного эксперта по артиллерии – недоучившегося курсанта Ивана Сизова. За время этого обучения только я один сжёг около сотни снарядов. Но снарядов было совершенно не жалко. Доставшийся нам от егерей склад, ломился от избытка боеприпасов к «Бофорсам» и автоматам «Суоми».