Согнав пленных в помещение санузла, мы забаррикадировали дверь столом и сейфом, которые раньше стояли в коридоре. Стол предназначался для дежурного, но, наверное, он поднялся наверх, когда мы появились в этом доте. Какой-то из зарубленных Шерханом офицеров являлся ночным дежурным в финском штабе.

Когда мы с Наилем уже влезли в туннель, ведущий к пулемётным башенкам, из-за поворота показались наши ребята. Шли все четверо. У меня на сердце сразу стало спокойно. Чтобы не толкаться в этом узком пространстве, мы сразу же вылезли обратно в большой коридор. Дождавшись, когда и красноармейцы выберутся из туннеля, я сразу же, обращаясь к Якуту, задал вопрос:

— Слушай, снайпер, вы, что там так долго делали? Вон, Кузина группа уже минут двадцать, как здесь.

Якут, ещё больше сощуря свои и так узкие глаза, ответил:

— Однако, товарищ старший лейтенант, ходов там шибко много. Мы когда дошли до большой комнаты, где стоит шайтан-машина, задумались – куда нам идти. Вы же сами сказали, чтобы действовали только парами, а из этой комнаты вело три хода. Потом договорились, сначала проверить два более широких тоннеля, а затем уже всем вместе заняться третьим ходом. Тоннель, который пошли проверять мы с Шиловым, привёл нас к пулемётной точке, там сидело два финна. Этим людям, наверное, ещё в детстве все уши оттоптал медведь. Они даже не слышали, как мы приблизились. Хотя Шило двигался как кабан в сухостое. Я шёл первым и услышал финнов ещё до того, как их увидел. Там метров за десять от пулемётной точки туннель делает поворот, поэтому, было очень просто завалить этих глухих баранов. Я из-за угла, двумя короткими очередями, отправил их души на встречу с предками. Аминь!

Кирюшкин истово перекрестился, потом, прикрыв глаза, как будто что-то вспоминает, продолжил.

— Однако вторая пулемётная башня оказалась совершенно пуста. Об этом сказал Ваня Сизов, когда наши пары встретились в комнате, где стояла шайтан-машина. Объединившись, мы пошли проверять третий туннель. Он был длинный, шли по нему не меньше десяти минут и упёрлись в такую же толстую бронированную дверь, как здесь. Она была закрыта, в амбразуру ничего нельзя было увидеть. Света за этим люком не было. Мы сделали факел, открыли этот толстенный люк и двинулись дальше. Метров через двадцать стояла ещё одна железная дверь и тоже запертая. Открыв её, мы попали в какую-то, заваленную всяким дерьмом землянку. Я выглянул из неё – короткий окоп, шедший из этой землянки, упирался в другой, откуда были слышны голоса, говорившие по-фински. На улице уже светло, и финны начали выползать из своих берлог. Не став рисковать и обнаруживать себя, я потихоньку прикрыл дверь землянки и забрался обратно в тоннель. Потом мы, запирая за собой железные люки, направились обратно в дот.

— Да-а-а, землянка, говоришь! Ни фига себе! Вот это финны себе крепость понастроили! Даже подземный ход запендюрили. Вы молодцы, ребята! Информация о подземном ходе очень интересная. Теперь, в случае чего, если финны уж совсем сильно на нас навалятся, будет вариант, как по-тихому свалить. Только вот, единственное плохо – не знаем место, куда этот ход выходит. Нужно это дело обязательно выяснить, а то начнём сваливать, а в том месте полно финнов.

Неожиданно в разговор вступил Сизов, он, как будто вспомнив свою прошлую курсантскую жизнь, доложил:

— Товарищ старший лейтенант, этот подземный ход длиной пятьсот двадцать метров. Находится он, если считать это место центром, в районе десяти часов. Когда мы двигались по этому тоннелю, я постарался запомнить все повороты и два раза посчитал свои шаги.

— Во, молодец, парень! Чувствуется школа! Не зря в своём артиллерийском училище щи хлебал! Ты теперь, Ваня, становишься у нас самым главным человеком. Как всё здесь зачистим, считай, все на тебя и Орлова работать будем. Нужно будет с крупнокалиберными пушками разобраться и начинать крошить финские укрепления.

— А что с ними разбираться, я в училище из подобных стрелял. Только что лафет у них был другой, а так – одна хрень. Орлов, конечно, из крупного калибра никогда не пробовал палить, но, думаю, что разберётся быстро. Я, можно сказать, всю жизнь мечтал от души пострелять из таких орудий, чтобы не экономить боезапас. А то в училище с этим было строго, над каждым снарядом тряслись. Так что, товарищ старший лейтенант, накидаем чухонцам мы этих чемоданов по самое – не балуй. Лишь бы мужики не попадали, ворочая эти чушки. Всё-таки, каждый снаряд весит больше пятидесяти килограмм.

— Ничего, Вань, для такого дела ребята постараются! Ладно, товарищи красноармейцы. Давайте перекурим моих командирских, и за дело. Пора офицерьё проверить – как они там, в уборной поживают? Устроим им показательный мордобой. Шерхан, давай, доставай свой топор, кто будет дёргаться, тюкни его, чтобы кровищи побольше было. Когда успокоим офицеров так, чтобы они без разрешения даже пукнуть не осмеливались, нужно будет пойти на казарменный этаж и закончить с гарнизоном. У финнов побудка в 7-00, а время уже двадцать минут седьмого, так мы можем опоздать и нарушить их привычный распорядок. Хотя, чёрт с ним, пускай привыкают к жизни в плену.

Достав свои трофейные сигареты, я угостил ими бойцов. Да и сам с наслаждением закурил. Минут через пять мы, побросав окурки прямо на бетонный пол, принялись освобождать от нашей баррикады дверь в санузел. Когда освободили площадку, я резким движением открыл дверь и бросил внутрь оборонительный чехол от РГД-33. Потом, секунд через тридцать сам ворвался в помещение санузла. За мной туда же, с воплями и матюгальниками ворвались Шерхан и Кузя.

Финны испуганно жались друг к другу, стремясь быть подальше от влетевшего чехла. Больше половины лежало на полу, положив руки на голову. Они явно приняли влетевший чехол за гранату. Именно на это я и рассчитывал, когда закидывал чехол в это помещение. Как я и предполагал, все финны уже освободились от своих пут. Простыни, которыми мы завязывали им руки, были разорваны и теперь украшали ноги финнов, они обмотали ими ступни. Конечно! Кафельный пол был холодный, и босиком на нём долго не постоишь. Без этой смешной обувки были только генерал и человек в гражданском костюме. У них на ногах была нормальная, хорошая обувь.

Попав внутрь помещения, где содержались пленные, я на чистейшем финском языке заорал:

— Вы что, дети опоссума, шутить тут вздумали! Кто разрешил вам развязывать руки? Сейчас вам комиссар их быстро укоротит.

Повернувшись к Шерхану, уже по-русски приказал:

— Наиль, дай-ка вон тому, длинному в рыло, а то глаза у него больно наглые.

Шерхан, недолго думая, звезданул указанного мной финна обухом топора прямо по лицу. Во все стороны полетели брызги крови, а финн, зажав лицо руками, уткнулся головой в раковину умывальника. Я, перейдя опять на финский, скомандовал:

— Ну-ка, огрызки империализма, быстро встали вдоль левой стены.

Финны начали медленно выполнять этот приказ. Процесс пошёл гораздо быстрей, когда в дело вмешались Шерхан и Кузя. Они оплеухами, ударами приклада и обухом топора выстроили совсем приунывших финнов. Когда строй установился, я начал ознакомительный опрос. Первым для этого выбрал самого молодого пленного, и начал его допрашивать. На мои вопросы он не отвечал. Стоял, набычившись, уткнувшись глазами в пол, и молчал. О его волнении говорили только струйки пота, стекавшие по лбу и по щекам.

Скоро мне надоела эта игра в молчанки, и я, кивнув головой Шерхану, произнёс:

— Всё, Наиль, надоел мне этот клиент. Пусть теперь он станет твоим клиентом и твоего топорика. Рубани-ка его, чтобы крови побольше было.

Шерхан, ни слова не говоря, взмахнул топором и с уханьем обрушил его на шею финна. Упал тот мгновенно. Белый кафель возле того места, куда рухнуло тело, с державшейся на каком-то лоскутке головой, очень быстро окрасился в красный цвет. Я практически сразу после этого перешёл к опросу другого пленного. Тот, испуганно косясь на тело своего сослуживца, подробно отвечал на мои вопросы. Да и другие пленные, после этого инцидента не скупились на слова. В ходе этого экспресс-опроса я понял, что несколько человек нужно будет допросить более основательно, придётся на этом этаже немного задержаться.